Слабость

      Восточный ветер противно завывал и свистел, пробиваясь в широкие щели маленькой сколоченной наспех деревянной гостиницы на окраине провинции. Хорошо, что Мэй и госпоже Сумико вместо неуютного общего зала была выделена отдельная спальня. Наставница уже вовсю сладко дремала, предвкушая долгую и холодную дорогу в родной дом. В родную школу, на пороге которой Мэй оказалась ещё в раннем детстве.       Девушка изящно закусила пухлую нижнюю губу, глядя в узенькое окошко под самой крышей. Едва уловимый отблеск надежды промелькнул в её глазах. Последний уголёк ночного костра, у которого совсем недавно собирались воины и самураи, уже давно успел догореть, а люди и стражники погрузились в долгожданный сон. Не спалось. Последние деньки беззаботной подростковой жизни девушка тратила, погружаясь в воспоминания и выискивая ответы на вечные вопросы о собственной судьбе.       У неё никогда не было настоящего выбора. Мэй всю жизнь прожила в стенах, где господствовала строгая дисциплина. С самого детства любимая наставница и сверстницы не переставали твердить о том, как невольна в этом иллюзорном мире женщина. А почему? Эту загадку майко уже давно пыталась разгадать.       Новое шёлковое кимоно изящной работы уже давно было загружено в багаж. Это одеяние понадобится ей уже через пару дней, когда японка, наконец, станет настоящей гейшей. С того момента её миссия будет лишь одна — развлекать людей до конца своих жалких дней. Глядя на Мэй, многие бедняки предавались несбыточным мечтам о том, как сильно хотят оказаться на месте этой белокожей красотки. Вот только сама девушка так не считала.       Жизнь казалась иллюзией. Иллюзией песни, иллюзией танца с веерами, иллюзией уважения к высшим рангам. А ей с каждым днём хотелось узнать всё больше об устройстве этого непростого мира. Но Мэй не могла. Ученица была наглухо заперта в собственном положении. Она ощущала себя жалкой пташкой в намертво запаянной клетке — тихо рыдая в подушку по ночам, билась изо всех сил, рвала и метала, а буйная душа всё стремилась выкарабкаться наружу.       Она никогда не была по-настоящему любима. Оковы школы сдавливали грудь, убивали желание двигаться вперёд. Где-то в глубине сознания юной девушки в разноцветных одеяниях, которая почти ежедневно изящно крутилась перед толпами восторженных мужчин, всё говорила прежняя маленькая озорница. Когда несколько часов назад озябшая ученица, проверяя багаж, двигалась к силуэту пленника в клетке, чтобы напоить его чистой водой, какой-то самурай в очередной раз ткнул ей приказом. Знал бы этот человек, что перед ним сама майко, ученица гейши, не стал бы вести себя так. Даже не извинился. Как оскорбительно. И не подумает. Мужчины всегда были впереди женщин. Мужчины всегда командовали, а женщины — подчинялись. Как и в этот раз. Снова и снова прокручивая в голове события прохладного вечера, закрывая глаза, внимание Мэй переключалось только на одного. Того, кого она напоила чистой водой из старой железной кружки. Израненное лицо одинокого человека в тесной клетке с давно прогнившими ржавыми прутьями никак не желало уходить из головы.       Грязные изодранные лохмотья, сильно потрепанные временем, израненные затёкшие пальцы, которыми, наверное, таинственный преступник хватался за опору при захвате и сопротивлении, корка давно запёкшейся крови на губе — он оступился. Согрешил. Теперь ему приходится ещё хуже, чем беднякам. Ещё хуже, чем Мэй. А майко, наверное, неблагодарная, которая ищет везде субъективные придирки.       Майко, это позорно и неправильно. Неправильно думать о чужом мужчине, с которым не суждено провести невольную жизнь. Госпожа придерживалась строгих правил на этот счёт: настоящая, любящая и уважающая себя гейша до конца своих дней будет верна и преданна лишь одному единственному. Надо иметь достоинство, бережно храня его.       Майко, это не может быть достойно взрослой девушки. Его светлая, израненная временем и пытками кожа с давно зажившими и уже новыми шрамами, полученными совсем недавно, манит тебя. Ты прикасалась к ней всего один чёртов раз, но ты хочешь ещё. Его карие, почти чёрные, глаза проникновенно изучали твоё изящное личико, на котором луна вычерчивала свои причудливые преломлённые узоры. Тонкие брови, которые он так элегантно поднял при первой встрече. Его тонкие изящные ключицы хочется обхватить руками, прижаться всем телом и разомкнуть тот зловещий замок на его руках. Высвободить ещё одну птицу, самой оставшись взаперти.