***
В спальне было пугающе тихо; ни одного посапывания не доносилось с кроватей мальчиков. Это было рискованно — ребята могли не спать, а просто притворяться, но Гарри все равно вытащил Карту Мародеров и зажег слабый Люмос под одеялом. Никогда раньше он не находил Малфоя так быстро. Его точка чернела на фоне других и двигалась прямо к Запретному Лесу, спеша, возможно, на полуночное собрание. Ничего хорошего это предвещать не могло. Гарри понадобилась секунда на размышления, чтобы соскочить с кровати, быстро надеть теплый плащ, а поверх него — мантию-невидимку. Он на цыпочках пересек спальню и гостиную, но, добравшись до коридора, побежал изо всех сил. Гарри с трудом перевел дух, добравшись до кромки Леса, и сверился с картой. Точка Малфоя к тому времени успела исчезнуть — возможности карты не простирались за территорию Хогвартса, но и без всяких указателей было нетрудно его найти. Гарри выбрал самую широкую тропинку, самую безопасную, где деревья не сплетались в узлы и можно было заранее приметить надвигающуюся опасность. Идти пришлось недолго. Малфой, блеснув светлыми волосами, свернул вправо и прислонился к широкому стволу дерева, будто ожидая кого-то. Под ногой Гарри хрустнула веточка. Звук эхом разнесся по Лесу и затерялся в тихом шуршании листьев. — Я знаю, что ты здесь, — сказал Малфой, обращаясь в пустоту перед собой. — Поттер, — добавил он, выплевывая последнее слово с толикой самодовольства. Гарри мог развернуться и уйти, или, в крайнем случае, оставаться неподвижным. Малфой не знал, что Гарри здесь — он лишь угадывал. Но в последний раз, когда Гарри видел Малфоя так близко, тот лежал на полу в луже крови. Крови, которую он сам выпустил из него. И почему-то это воспоминание заставило Гарри потянуться к застежке своей мантии. Это не было виной, потому что вина заставила бы его убежать и затаиться. Нет, это был страх. Тогда, вместе с утекающей кровью и жизнью Малфоя, Гарри видел еще и проблеск будущего. Будь он в когтях Волдеморта, его ждала бы мгновенная смерть — Гарри чуть не поторопил судьбу. Тонкая ткань упала на землю и лужицей растеклась у его ног. Малфой выпрямился с очевидным удивлением на лице. — Ждешь кого-то? — спросил его Гарри. Малфой снова расслабился и изогнул губы в своей обычной ухмылке. — Тебя, очевидно.***
Вторжение неожиданно. Наверное, должно успокаивать то, что Малфой втолкнул лишь один палец, а не свой член, как боялся Гарри, но в самом ощущении нет ничего смягчающего. Все внутри болит и жжет; все так неправильно, не там, где должно быть. С этим чувством невозможно смириться, как и невозможно к нему привыкнуть. Оно заставляет Гарри чувствовать себя уязвимым. Палец Малфоя глубоко внутри него — одно неосторожное движение, и нежная слизистая будет жестоко повреждена. Боль постепенно стихает, но палец все еще там; Малфой, должно быть, пялится, как тот входит в податливое тело и исчезает внутри. Щеки Гарри полыхают огнем, и все, чего он хочет — заставить палец исчезнуть. Он больше не может терпеть. Гарри пытается подавить рефлекс, но палец Малфоя уже скользит наружу. Слизистую жжет еще сильнее, и по телу Гарри пробегает дрожь. Палец возвращается через долю секунды, и в этот раз его легче принять, но все внутри слишком нежное; Гарри не знает, сможет ли стерпеть что-то большее. Палец исчезает, но не совсем — кончик еще внутри, но Гарри не успевает расслабиться, прежде чем Малфой давит сильнее, глубже, больнее. И теперь уже нет ни сил, ни времени сосредотачиваться на постоянном жжении — Малфой не дает ни секунды; его палец скользит со все возрастающей легкостью. Ощущения сливаются в один тугой клубок жара и скручивают все тело. Гарри говорит себе, что хочет остановить все это, говорит себе, что хочет развернуться и оттолкнуть руку Малфоя, что хочет закричать и заплакать, потому что это неприятно и неправильно, и никому в целом свете не может понравится. Но потом в его колено вдруг впивается сучок, и Гарри ловит себя на мысли, что его бедра двигаются в такт скольжению пальца. Он хочет замереть, но чувствует чужую влажную ладонь на пояснице и слышит сбивчивое дыхание, и тут приходит озарение — Малфой тоже получает удовольствие. Эта мысль успокаивает, и Гарри понемногу расслабляется.***
Гарри огляделся. Никого не было видно, но кто знает, какие тени таились в Запретном Лесу. Пальцы крепче сжали палочку. — Ну так что, Поттер, — снова заговорил Малфой, — пришел закончить начатое? Гарри напрягся, но заставил себя пожать плечами. — Не знаю, как пойдет. Ты снова попытаешь наслать Круцио на меня? Челюсть Малфоя дрогнула, и непроницаемая маска на мгновение слетела с его лица. Когда он заговорил, его голос был неправдоподобно спокоен. — Может быть. Будет справедливо, правда? Гарри задумался на минуту. — Хорошо, действуй. Малфой фыркнул. — Конечно. Дать тебе повод снова искромсать меня? Гарри подавил внезапное желание извиниться за то, что произошло. Мудрее было позволить Малфою верить в то, что Гарри способен на все, особенно сейчас, когда они были одни в Запретном Лесу, и кто знает, сколько еще дружков Малфоя могло прийти ему на помощь. — Ты принял Метку? — вместо этого выпалил Гарри. Малфой не пошевелился, но его лицо потемнело. Он, не моргая, уставился на Гарри. — Ты что, каждый час своей жизни проводишь, думая обо мне, Поттер? О том, чем я могу заниматься? Какой хитроумный план я замышляю? Так? — усмешка вернулась на бледные губы. — Я польщен. — А ты польщен тем, что Волдеморт выбрал тебя для своего особого задания? При имени Волдеморта Малфой вздрогнул. — Ах, какие мы храбрые, Поттер! Храбрые, пока этот глупый старикашка Дамблдор трясется над тобой. Что ты будешь делать, когда он умрет? — А ты не должен ли храбриться? С Волдемортом под боком? Он ведь такой всесильный и непобедимый. Чего тебе бояться? Он может разрушить все и вся, что не устраивает тебя, не так ли? Не этого ли ты желал все эти годы? И тогда напрашивается вопрос…почему ты тогда ревел в ванной? Малфой прыгнул вперед с палочкой, зажатой в руке, но Гарри был готов. Они застыли, друг напротив друга, готовые сражаться, с палочками наизготовку. Губы Малфоя дрогнули, и он немного расслабился. Что-то сверкнуло в его глазах, Гарри не мог понять что, но неприятное чувство тут же закралось под кожу. — Хочешь, чтобы я ответил на твои вопросы, Поттер? — спросил Малфой, растягивая слова, и Гарри сжал зубы. — На все-все твои вопросы? Я в нетерпении. Гарри едва не закатил глаза. — Не просто так, конечно? — Еще бы. — Что ж, давай послушаем, чего ты хочешь, — сказал Гарри, пытаясь припомнить заклинания против Рогоносного проклятия. Он ожидал, что Малфой предложит что-то вроде «лечь и умереть», а потом наколдует ему рога. Это так походило на него. Малфой, ухмыляясь, шагнул вперед. — Я все тебе скажу, если разрешишь мне трахнуть тебя. Заявление Малфоя не должно было удивить его. Гарри знал, что Малфой скажет что-нибудь подобное, нелепое и по-детски глупое, в надежде вызвать ярость у противника. С языка готов был сорваться резкий ответ, но Гарри пересилил себя и сжал зубы. — В конце концов, выбора у тебя особо нет, — понизив голос, добавил Малфой. Больше всего на свете Гарри хотелось дать кулаком по этой наглой, самодовольной, бледной физиономии. Что неминуемо привело бы к драке, а все мысли о драке с Малфоем были теперь связаны с чем-то намного более ужасным…чем-то, о чем Гарри не хотел даже вспоминать. Но он все равно мог задеть Малфоя словами. — Хорошо, — сказал Гарри и опустил палочку. — По рукам. Трахнешь меня, а потом все расскажешь. Он мысленно возликовал, когда с лица Малфоя сошли все краски.***
Два пальца почему-то легче принять, может быть от того, что его тело уже знает, к чему готовиться. Но три — слишком много. С третьим пальцем возвращается паника и тревога, и Гарри задыхается, не в силах выносить большего. Чем глубже они проникают, тем сильнее он растянут; его тело противится вторжению, но Малфой все давит и давит, и с губ Гарри срывается задушенный крик. Пальцы тут же исчезают. Облегчение переполняет Гарри, когда он сжимает мышцы вокруг пустоты. Все внутри еще болит; он будто ощущает призрачное прикосновение чужих пальцев к нежной слизистой. Его трясет, и уже другая боль узлом скручивается в животе. Гарри думает, что сошел с ума, потому что пустота смущает его и ему хочется, чтобы пальцы Малфоя вернулись. Но Малфой отступил, и, кажется, совсем не собирается продолжать. Краем уха Гарри улавливает сдавленно-смущенное «прости». И это извинение, сорвавшееся с чужих губ, сковывает его сердце и смягчает боль, раздирающую тело пополам. В затуманенном мозгу вспыхивает белая ясность: Малфой не хочет причинить ему вреда. И даже воспоминание о том, как в Хогвартс Экспрессе Малфой разбивает ему нос, не может заставить его думать иначе. Что-то изменилось с тех пор, как жестокие проклятия сорвались с их губ. Малфой не думает о мести, потому что для него заклятие Гарри было наказанием. Наказанием за использование Непростительного на живом человеке. — Продолжай, — шепчет Гарри, потому что доверяющий Малфой сильнее любого афродизиака. Доверяющий Малфой — это победа, и через все тело Гарри проходит волна возбуждения. Малфой подчиняется, осторожно и ужасно медленно вводя пальцы обратно. Жжение и боль не проходят, но вздох Гарри теперь звучит как стон, и чувство невероятной наполненности возвращается. Гарри не готов к неожиданному наслаждению от чужих пальцев, когда лес перед глазами резко меркнет, заменяясь ослепительно белой вспышкой удовольствия. Малфой замирает, и Гарри еле находит нужные слова: — Еще, сделай так еще. Он уверен, что Малфой даже не знает, что сделал, потому что он колеблется несколько долгих секунд. Когда он наконец снова вводит пальцы, ничего не происходит, и после нескольких попыток Гарри уже кажется, что он все выдумал. Но вдруг Малфой опять задевает то место, и Гарри захлебывается воздухом. Движения Малфоя становятся уверенными, и с каждым толчком Гарри все яростнее отвечает им, насаживаясь глубже. Боль и жжение постепенно отступают перед чувством невероятного наслаждения. Гарри кажется, что он слышит влажный звук трения плоти о плоть. Пальцы Малфоя замирают на несколько мгновений, и с чужих губ срывается полувсхлип-полустон. Гарри думает, что Малфой, наверное, подготавливает себя к следующему шагу, но тут пальцы возвращаются и снова скользят внутрь и наружу, и Гарри теряется в чистом, белом удовольствии. *** Малфой не поверил ему, конечно. Точно так же, как и Гарри не думал, что тот сдержит слово и выполнит свою часть сделки. Но никто из них не хотел показывать сомнений; никто не хотел сдаваться первым. Удивление Малфоя очень скоро сменилось весельем. — Хорошо, Поттер. Снимай штаны и становись на колени. Гарри предусмотрел и такое развитие событий. — Я, кажется, сказал, что разрешу тебе трахнуть меня, а не приказывать. — Если хочешь, чтобы я тебя трахнул, кое-что все же придется сделать. — Ладно. Снимай одежду. Малфой рассмеялся. — Ты либо полный идиот, либо притворяешься. — Ошибаешься, — пробормотал Гарри сквозь зубы и потянулся к застежке своего плаща. Ткань с шелестом свалилась на землю, оставив под собой лишь одну пижаму. Гарри сжал руки в кулаки, чтобы не задрожать на ночном холоде. — Твоя очередь. Малфой больше не смеялся. Он все еще не верил Гарри, это было очевидно, но вызов все-таки принял. Он медленно расстегнул мантию и уронил ее к ногам. Закусив губу, Гарри развязал шнурки своих кроссовок; Малфой же снял свои туфли. Гарри стянул носки. Земля под ногами была холодной и промозглой и заставляла чувствовать себя уязвимым, но Малфой вскоре последовал за ним, тоже сняв носки. Очень неловко, зажимая в правой руке палочку, Гарри расстегнул пижамную рубашку и бросил ее на траву. Он постарался не вздрогнуть под порывом ветра и взглядом Малфоя, прикованным к его затвердевшим от холода соскам. Малфой долго стоял, не шевелясь. Наконец, он расстегнул брюки и снял их, обнажая свои худые, бледные ноги. Гарри тоже снял пижамный низ и в этот раз не смог удержаться от мурашек: на нем оставались лишь белые хлопковые трусы. Гарри сильнее сжал палочку. Малфой облизал губы, заметно колеблясь. Глаза Гарри расширились, когда Малфой потянулся к резинке своих трусов и бросил их к ногам. На его бедрах все еще висела длинная сорочка, которая, однако, не скрывала его очевидного возбуждения. Член Малфоя казался слишком большим, с покрасневшей головкой, и впервые за все это время Гарри захотелось отступить. Не из-за страха, а из-за того, что вид обнаженного Малфоя почему-то возбуждал его, и Гарри ни в коем случае не хотелось этого показывать. С глубоким вздохом он снял последнюю часть одежды и остался голым перед Малфоем. На лице последнего вновь появилось неподдельное удивление. Видимо, он не думал, что все зайдет так далеко. Гарри ждал, когда же Малфой поднимет свою палочку, нашлет на него какое-нибудь заклинание и сбежит, но тот, казалось, был не в силах отвести взгляда от промежности Гарри. Гарри проклинал себя за то, что с каждой секундой возбуждался все сильнее: виной тому было слишком пристальное рассматривание. Малфой, наконец, расстегнул верхние пуговицы своей сорочки, стянул сначала правый рукав, а затем левый, и тут же прижал руку к телу, скрывая внутреннюю сторону предплечья. Он больше не смотрел на Гарри, как будто это могло заставить того не смотреть в ответ. Шрамы на бледной груди Малфоя выглядели слишком красными и уродливыми; некоторые глубокие порезы так и не зажили, и не известно, зажили ли бы когда-нибудь. Гарри шагнул вперед, наступая на гнилые опавшие листья, и схватил Малфоя за запястье. Тот среагировал молниеносно: отпрыгнул в сторону и направил палочку прямо в грудь Гарри. — Твоя очередь, — прошипел он. Гарри нечего больше было ронять на холодную землю, только очки или палочку. Но ему нужно было видеть, и поэтому деревянное древко с глухим стуком упало на листья. В конце концов, палочка была бессильна, если бы Малфой захотел проклясть его. Последний, кажется, не разделял его убеждений. Глаза Малфоя округлились и замерли на пустой ладони, еще секунду назад сжимавшей палочку. Его пытало искушение; Гарри видел это по напрягшимся мышцам чужой руки. Малфою, должно быть, хотелось заколдовать его и позорно сбежать, оставить его униженным посреди Запретного Леса. Он мог сделать что и похуже — обездвижить Гарри и доставить его прямиком к Волдеморту. Но вместо этого Малфой вдруг протянул руку и показал Гарри свое левое предплечье. Метка уродливо чернела на бледной коже, и Гарри вновь почувствовал волну этого непонятного возбуждения. Он был несказанно удивлен, но не тем, что Малфой был помечен — нет, это он понял еще когда тот спрятал свою руку от лунного света. Малфой показал ему Метку, и это была чистая победа. Это было всем, что когда-либо хотел Гарри. Теперь у него были доказательства: Малфой был Пожирателем Смерти. Все теперь прислушаются к нему. Даже Дамблдор. Пора было уходить. Пора было обезоружить Малфоя и поднять палочку. Малфой стоял неподвижно, с вытянутой рукой, даже не глядя на Гарри. Его щеки алели в лунном свете, а дыхание казалось сбивчивым. Он стоял, пристыженный, обнаженный, дрожащий и совершенно беспомощный. Будто это не он был приспешником Волдеморта, будто не у него в руке была зажата позабытая палочка. И вдруг Гарри понял — Малфой действительно был беспомощен. В голове что-то прояснилось. Малфой был помечен, Волдемортом и Гарри, Меткой и шрамами — это был лишь вопрос войны. С Волдемортом на одной стороне и Гарри на другой — Малфой был посередине. Он не знал, куда податься, не знал, чего хотел; он стоял и ждал, чтобы все решили за него, кровью перетянули на чью-либо сторону. Наверное, так выглядел Малфой, когда Волдеморт помечал его. Напуганный и бессильный, призванный встать на колени и принять то, что подобало ему. Вот, что сделал Волдеморт, и Гарри не собирался этого повторять. — Моя очередь, — прошептал он и, не дожидаясь ответного взгляда Малфоя, развернулся, встал на колени и, дрожа, уперся ладонями в грязную землю. Палочка осталась лежать возле правой руки и вселять призрачную надежду. Люмос, — подумал Гарри, и на кончике палочки появился слабый огонек. Сзади зашуршали листья — Малфой тоже опустился на колени. Он задушено выдохнул, прикасаясь к чужому телу и бедрам, и Гарри призвал все свое самообладание, чтобы не отдернуться в сторону.***
Существует одно удовольствие. Становясь на колени посреди Запретного Леса, Гарри считал, что приносит в жертву себя и свою честь. Теперь он очень в этом сомневается. Он чувствует себя эгоистичным, жадным до большего удовольствия, хотя большего, наверное, просто не существует. Его пальцы в мокрой грязи, но он все равно хочет обхватить ими свой ноющий член. Гарри стискивает зубы и сдерживает себя: ему не хочется, чтобы все закончилось слишком быстро. Но Малфой вдруг отстраняется, и наслаждение резко отступает. Гарри испускает недовольный стон. — Сейчас, сейчас, — выдыхает Малфой, и Гарри снова слышит этот звук — влажные шлепки плоти о плоть. Малфой подготавливает себя, — догадывается он. Ему не страшно. Совсем не боязно. Он слишком возбужден, слишком готов. Он раскрыт и растянут; все, что ему нужно — быть снова наполненным. И Малфой делает это. Его ладонь лежит на бедре Гарри, распаляет, успокаивает, сжимает горящую кожу. — Поттер, — его голос звучит как всхлип, полный страха. Гарри расслабляется, и Малфой проскальзывает внутрь. Все горит. Все жжет, а Малфой все толкается и толкается глубже. Но теперь Гарри знает, что впереди, он знает, что боль предвосхищает удовольствие. Малфой задыхается, а его стоны становятся настоящим откровением. Он глубоко внутри — Гарри чувствует это. Мой, — думает он. Я победил, — и до боли сжимает мышцы. Пальцы Малфоя впиваются в кожу его бедер; он цепляется за бока Гарри что есть сил. Наверное, он пытается замереть, не двигаться, но его мелкие ритмичные толчки больше распаляют, нежели помогают унять боль. — Давай, — шипит Гарри, и Малфой покоряется. Его движения становятся глубже, протяжнее; его стоны звучат громче. Все внутри горит, горит, нарастает и тает в наслаждении. Это намного лучше, чем пальцы Малфоя; они не растягивали его так, не наполняли его. И все, о чем может думать Гарри — это сумасшедший, головокружительный ритм. Пальцы Малфоя неожиданно сжимают его член, и Гарри вздрагивает и кончает. Он никогда еще такого не испытывал; его внутренние мышцы сжимаются, и это продлевает и без того острое удовольствие. Малфой все двигается внутри него, и Гарри желает, чтобы он никогда не останавливался. Малфой ногтями впивается в его кожу; звук шлепков кожи о кожу неприлично звонко разносится по Запретному Лесу. Все громче и громче; тело Гарри двигается в унисон с телом Малфоя, и Гарри не знает, его ли это желание, или железная хватка, что заставляет его раскачиваться и до крови закусывать губы. Кажется, что время остановилось — или наоборот, пустилось вскачь: их безумство все не прекращается. Гарри чувствует, как каждая клеточка его тела отзывается болью, каждый мускул натянут, а сам он потерян в звуках и блестящих каплях пота на коже. Гарри вдруг приходить мысль, что он, пожалуй, мог бы снова кончить, но он не успевает подумать над ней — Малфой врывается в его тело со всей силой, даже глубже, чем раньше, и замирает. Гарри чувствует каждую вибрацию внутри себя. Малфой странно тих; он едва дышит, но вдруг из его горла прорывается всхлип, и он, захлебываясь им, снова начинает двигаться. Но его толчки теперь вялые и слабые, и Гарри потихоньку расслабляет напряженные мышцы. Он роняет голову на грязные руки, закрывает глаза и пытается усмирить свое бешено колотящееся сердце. Его тело вдруг отрывается от земли — наверное, Малфой поднимает его. Гарри изо всех сил борется с неожиданно накатившей усталостью. Когда он, наконец, открывает глаза, то моргает, чтобы убедиться, что все происходящее — не сон. Малфой сидит на пятках, прижимая его спиной к себе. Их бедра плотно прижаты друг к другу, а руки Малфоя, обернутые вокруг его талии, приносят боль и затрудняют дыхание. Малфой дрожит. — Шшш, — выдыхает Гарри, пытаясь выбраться из крепкого захвата. Он едва может шевелиться: все внутри болит и жжет, а кожа неприятно-липкая и уже начинает остывать на холоде. Малфой все еще внутри него. Мягкий и вялый — Гарри должен ненавидеть это ощущение, но вместо этого он им наслаждается. Малфой снова вздрагивает, и его хватка становится еще крепче. Гарри поворачивает голову, чтобы взглянуть на него. Волосы Малфоя такие светлые, а лицо смертельно бело. Он не плачет, но дрожит, чтобы сдержать рыдания. — Ты чего, — Гарри проводит ладонью по его волосам. Они влажные и жесткие, как летнее сено, а несколько прядок уязвимо спадают на лоб и глаза. Малфой поднимает взгляд от земли и смотрит на него. Его глаза сияют в темноте от непролитых слез. — Спаси меня, — шепчет он так тихо и так надсадно, что Гарри желает выплакать его страхи. Но он не плачет — никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя таким спокойным и решительным. — Хорошо, — говорит он, и Малфой закрывает глаза. Он доверяет ему, и Гарри не может предать его веру. У него есть дом, куда не войдет Волдеморт, и душа, хранящая любые тайны. Он только что выиграл битву — он может выиграть и войну. Губы Малфоя соленые, от слез или пота — Гарри не знает, но целует их. Они теплые; и поцелуй Малфоя отчаянен и полон веры, и впервые за всю свою недолгую жизнь Гарри чувствует себя Избранным.