До самого края поля

Мне не вспомнить ни мамы, ни папы — да кто их вспомнит? Нам же стиснуло память стенами красных комнат, чувства остро отточены, чтоб никаких зазубрин, чтобы девочкам проще волчьи оскалить зубы. Вдовы больше не знают близких и не тоскуют. Память — лишняя слабость; прочь же её, такую. Поначалу в приюте плакала каждый вечер — а потом обожгли в печи и мне стало легче. Я не помню их лиц, не помню их рук, не помню. Раньше помнила, только всё подменила бойня, застелила кровавым морем до горизонта моё детство, и мне бы выловить ну хоть что-то в этих волнах солёных, бьющих о скалы сердца. Может быть, у меня и не было вовсе детства? Может, в мир пришла взрослой и на тугих пуантах, с пистолетом в руке — без всяких других вариантов? Правда, снится порой мне сон и по сердцу режет. Поле — всё в одуванчиках, будто в июне снежно; я сквозь эту пургу убегаю, смеясь, всё дальше, хотя кто-то зовёт меня за спиной: — Наташа! Обернуться бы и увидеть хоть раз их лица — но бегу и бегу, не в силах остановиться. И мне кажется: в день, когда добегу до края, я найду тех, кого забыла, и вновь узнаю.