Climbing Up The Walls

Его лицо так близко. Мелкие зубы, запавшие глаза, сухая морщинистая кожа, щёки в щетине. Шейный платок под кадыком и увитый узором ворот костюма. Шерлок закрывает глаза и вдыхает знакомый запах. Дорогой приятный цветочный парфюм. Экзотическая приправа. Гниение. Нотки безумия. Он говорит: здравствуйте, доктор. Как вы? Это мой вопрос, Шерлок. Как вы? Всё ещё в своём уме. Ганнибал разочарованно цокает языком и отступает. Запах роз и разложения слабеет, и вместе с ним будто слабеет Шерлок. Снова хочется закрыть глаза и уснуть. Провалиться и не помнить ничего. Звякает стекло: горлышко графина о бокал; булькает вино, красное как кровь и нашейный платок. Как розы и ещё свежая плоть. Ганнибал пьёт жадно. Он всегда пьёт жадно, когда сыт. Шерлок думает: запах гниения вместо ментола зубной пасты, щетина и вчерашний платок. Он никуда не уходил с тех пор. Всё время был здесь. Свежевал. Готовил. Трапезничал. Сначала он снимал кожу и аккуратно отделял мясо от костей – сочную красную плоть, которую затем измял и отбил, и посыпал приправой, и шлёпнул на сковороду с кипящим маслом; запивал свой плотный завтрак красным вином; а потом пошёл проверить, как себя чувствует его пациент. Шерлок пытается не думать о плоти, истекающей кровью на разделочной доске. О том, как стейк шипит на сковороде, и как великолепные ароматы разносятся по всей кухне, и как сок стекает по колючей щетине. Не хочет думать о том, чьё это было мясо. Кто был его плотным завтраком. Кем теперь от него пахнет. Ганнибал подталкивает к нему тележку с подносом, накрытым крышкой, присаживается рядом, и Шерлок снова мечтает забыться и не просыпаться никогда. Ганнибал улыбается: вы сдались, мистер Холмс? Хватит сопротивляться. Почти ничего не осталось. Шерлоку смешно: от того, что оставалось, почти ничего не осталось – только аппетитный стейк с кровью, украшенный зеленью и поданный с картофельным гратеном, долькой лимона, помидором черри и полной маленькой остроносой соусницей. Шерлок чувствует, насколько он голоден, и не может удержать слюны и урчания в животе. Ганнибал улыбается чуть шире и пододвигает тарелку поближе: угощайтесь. Шерлок воротит нос, но его желудок пуст уже много дней, и тошнота предательски заставляет его зайтись кашлем, бессильно развалившись на стуле. Кажется, он уже начал раздуваться, как труп, и принимает форму стула, потому что каждый его край и стык, каждая пластиковая стяжка, сдерживающая его, впились в тело, сквозь тонкие рубашку и брюки, и доставляют боль; или это просто усталость, и надо поесть. Ганнибал говорит: вам надо поесть. Шерлок поднимает повыше сцепленные руки и смотрит на него пристально и с определённым смыслом; но через секунду, когда Ганнибал чуть подаётся вперёд, обдавая заново живительной смесью ароматов, и почти касается его губ, Шерлок думает, что глаза его, наверное, подвели, и смысл взгляда оказался иным. Кажется, всё тело его уже готово сдаться. Ганнибал шепчет ему в губы: вы готовы, мистер Холмс? - и Шерлок выдыхает: идите к чёрту, доктор. Ганнибал отстраняется, и Шерлок снова чувствует себя пустым, маленьким и мёртвым, и голод внутри него ревёт зверем. А Ганнибал встаёт, берёт нож и вилку, и церемонно начинает резать стейк, и Шерлок видит, как лезвие оставляет по левую и правую сторону от себя ровно рассечённые волокна, между которыми сочится кровь, смешанная с маринадом и маслом. Пахнет так восхитительно, что кружится голова, и Шерлок ловит себя на мысли, что раньше никогда не пахло так вкусно. Нужно было лишь верно приготовить. С любовью. Я здоров, я полностью в своём уме, - а у самого сосёт под ложечкой и мутнеет в глазах от желания впиться в ароматное мясо и сочные губы – а может быть, наоборот. Ганнибал терпелив и аккуратен. Волокно за волокном, капля за каплей, аромат всё интенсивнее. Ласково, будто ребёнку, и с искренней готовностью, он начинает с начала то, что они обговаривали за прошедшие дни уже не раз: как вы можете быть уверены в этом, мистер Холмс? Как вы можете быть уверены, что вы в порядке? Шерлок открывает рот, чтобы закрыть и тупо уставиться вперёд. В голове будто бы выстроена стена, и по ту сторону, где он, пугающе пусто. Он не может вспомнить, что говорил вчера; и до этого. Ничего. А Ганнибал ведёт дальше: вы считаете, что я не могу ворваться в ваш мозг и устроить там беспорядок, но почему вы так уверены, что там есть из чего устраивать бардак? С чего вы взяли, что вы гениальный детектив, а не всего лишь какой-нибудь умственно-нездоровый молодой человек, коим вас считают все ваши? Шерлок давит: я не он. Вы умерли за это. Шерлок шепчет: я не я. Ваше безумие вело вас за мной, мистер Холмс, и посмотрите, где вы оказались. Думали, сумеете меня поймать – и одержите реванш над теми, кто толкнул вас с крыши? Шерлок выдыхает: я не вы. Вы уверены, мистер Холмс, что природа вашей одержимости не в том, чтобы найти ещё одну копию себя после того, как наш дорогой Джим почил в столько раннем возрасте? Разве вы гнались за чем-то кроме собственной тени? Разве вы не хотели развеять скуку и позволить вашему сознанию вновь разлиться так широко, как оно способно? Разве вы не нарцисс, так жаждущий найти себе равного, что готов пожертвовать даже единственным другом? Шерлок молчит и вдыхает как можно глубже аромат порезанного, ещё парного мяса, и глотает-глотает-глотает набегающую слюну. Что ж, Шерлок, вы нашли. Вы нашли даже большее. Я не могу описать всего своего счастья от того, что впервые я могу назвать кого-то равным себе, не боясь быть непонятым, скомпрометированным или убитым. Впервые я могу признать, что кто-то даже немного лучше меня, а вы можете признать это в ответ. И мы оба будем правы; и мы оба будем счастливы. Ганнибал счищает кровь и мясо с ножа, обтирает его о гратен, украшая грязно-жёлтое грязно-красным, и пододвигает тарелку поближе. Шерлок в своей голове пытается найти хоть что-то разумное, что-нибудь осмысленное, но всё, что он видит – это лишь инстинкты и голод. Всё, что вам нужно, говорит он, это просто признать, что вы не в себе, что мы с вами говорим на одном языке, и нам не нужно быть врагами. Признайте, что у нас общие цели, и разделите мои методы – и обывательские проблемы и скука больше никогда не станут у вас на пути. Зубчики вилки впиваются в мясо, и Ганнибал поднимает кусок над тарелкой, а с него - кап-кап-кап – на листик петрушки капает светлая от сока и жира кровь. Он говорит: как жаль, что ваш друг не был крупным; боюсь, мяса осталось немного. Шерлок смотрит на него с ненавистью, но выглядит это, наверное, как обожание и желание – по крайней мере, чувствуется оно так. Ганнибал стаскивает с вилки зубами мясо и жуёт его, долго, с чувством, с выражением бесконечного наслаждения на лице, свойственным скорее приёму наркотика. Его голос раздаётся отзвуком умирающего эхо в голове Шерлока. Они говорят, что человеческое мясо вызывает слабоумие, но что они знают? Кто из них хоть раз вкусил человеческой плоти? Это намного больше, чем просто мясо, мистер Холмс. Это весь опыт и вся сила человека. Всё, что он видел, знал и чувствовал. Когда вы съедаете человека, ваше сознание расширяется настолько, насколько широким оно было у него. Вам кажется, мистер Холмс, что сейчас ваш мозг опустел, что вы вдруг отупели и растеряли все свои драгоценные знания и свою гениальность. И вы бы рады были испугаться, но даже это от вас куда-то ушло, а что осталось, если не ваше безумие, заставляющее вас слабеть и умирать, но не признавать своего поражения и собственной сути? Что ограничивает ваш кругозор, не давая понять сути вещей, если не оно? Помните, как сказал доктор Хофман? Сознание, однажды расширенное полученным опытом, никогда не сузится до прежних размеров. Доверьтесь мне, Шерлок. Я всё-таки тоже доктор. Я лишь хочу помочь вам обрести покой и счастье. Я лечил бы вас ЛСД, если бы это могло помочь, но оно подарит вам только зуд, который даже не будет означать заживления ран. Вы готовы, мистер Холмс? Попрощайтесь со скукой и всем миром, и возьмите то, чего так хотите. Шерлок понимает, что плачет. Что соль в его рту – это пока ещё не стейк, а его собственные слёзы; и что плачет он от слабости и нетерпения. Ганнибал накалывает ещё один кусочек на вилку, и подносит к его губам – совсем-совсем близко. И улыбка на его худом морщинистом лице такая ласковая и любящая, что Шерлок начинает улыбаться в ответ, и приоткрывает рот, но потом вспоминает кое-что, и останавливается, глядя вопросительно на Ганнибала. Не волнуйся Шерлок, он навсегда останется с тобой. Мясо такое вкусное и тёплое; такое нежное, такое сытное. Он жуёт и глотает, а Ганнибал подносит к его губам кусок за куском, макая в соус и иногда чередуя с кусочками гратена и помидорами. И потом, когда последний кусок съеден, Шерлок облизывает губы от сока, а потом чувствует на них поцелуй шершавых губ Ганнибала; и его тёплый язык между своими зубами; и ладонь, сжимающую плечо. Потом миг кончается, и Шерлок готов разорвать все стяжки и наручники, и рухнуть перед ним на колени, прося ещё – мяса, и поцелуя, и большего, намного большего – как пёс, глядя в глаза хозяина преданными, полными слёз глазами. Больше, больше, больше мяса, потому что так страшно потерять то, что знал, и так заманчиво узнать что-то новое. И Ганнибал приносит ему ещё – ещё скворчащее на сковородке, обжигающее, доставляющее боль, и Шерлок, освобождённый от пут, накидывается на мясо, забыв про вилки, ножи и гарнир, хватает пальцами, набивает рот, и жадно, жадно, жадно запивает всё это красным вином. Из глаз его льются слёзы, а Ганнибал запускает руку ему в волосы, и гладит, ласково улыбается. Подкладывает ещё мяса, подливает вина. И улыбается.