***
Она думала, шрамы на запястьях не заживут никогда. Как она грызла узлы верёвок, чуть придя в себя после падения со своей лесной виселицы. Она забилась в кусты, не в силах убраться с места казни, и слышала, как летела назад охота и звенел рог, и различала, казалось, топот его коня. Этот рог снился ей потом, безошибочно предвещая надвигавшуюся грозу. Полуголая, с петлёй на шее, она грызла верёвки на руках, не догадавшись найти острый сучок, чтоб их перерезать. Отплёвывалась от волокон и думала: жива, жива. А вдруг это он подломил сук дуба? Ветка, с которой она рухнула, валялась рядом и была в две её руки. С веткой её связывала петля. Колодница. Висельница. Каторжница. Хриплый смех булькнул в саднящем горле. Она душила его, крепче вонзая зубы в верёвку, так что впилась в собственную кожу. Путы были сброшены. Синими скрюченными пальцами потащила с израненной шеи петлю. На безымянном болтался перстень, так и не уменьшенный по её руке. Почему граф оставил кольцо? Вспыхнула безумная надежда. Нет. Нет. Только не туда. Она сидела, вжавшись голой спиной в свою голгофу, переводила дыхание. Жива. Жива. Умыться. Где-то был ручей. Смогу ли я сделать хоть глоток. Смогу ли я сделать хоть шаг. Скоро придут слуги — хоронить меня. Хочешь выбираться из могилы? Представила свою руку, торчащую из земли. И увидела себя уже на ногах. Подобрала свой плащ, пробитый копытами. Накинула на лохмотья платья.***
Тихо снимала перстни. По одному на каждое задуманное утром дело. Льдистый топаз. Голубой, почти прозрачный, под глаза. Это наёмники, отправленные под Ла-Рошель. Делать нечего, самой придётся туда же... Рубин в золоте. Тайничок под камушком пуст... пока. Бонасье ещё не найдена. Чёрный жук-скарабей, с арабской вязью. Бумаги на титул оформлены. Джон, бледный мальчик, ты — законный лорд. Посмотрела на безымянный правой руки. Избавилась от сапфира — тем лучше. Давно пора было отдариться... И пусть чёртовому гасконцу оно поможет свернуть шею! Графа она не вспоминала. Берегла себя. Слишком много ярости вздымалось в сердце, и она ходила тяжко внутри, не желая улечься...***
Они сидели друг против друга. Свеча потрескивала на столе. «Нечистый рядом», — шептали монашенки в Лилле. Но она знала, что это только сквозняк. — Всё-таки вы живы, — устало вздохнула. — Отчего у меня такое чувство, граф, будто моя смерть сидит напротив и смотрит на меня? — Оттого, что так оно и есть, — тихо, без угрозы. — Я чувствую её повсюду — она стоит за плечом, иногда так близко, что стоит повернуть голову — и увидишь. Отчего это? — Не стоило вам с братом приезжать в Берри. — Не стоило, — отозвалась эхом. — С тех пор словно гончие взяли мой след, и не знать мне ни сна ни покоя. — Эта охота скоро завершится. — Я знаю. Ничто не может остановить вас. Ничто не может остановить меня. — Не трогайте д'Артаньяна. Не трогайте герцога. — Не трогайте меня, граф! Не преследуйте, отпустите. — Я только иду по вашим следам. — Вы не можете свернуть. Я тоже. И наша участь нам известна. — Я жив лишь потому, что должен остановить вас. — Вам это удастся. Но не сегодня. Ещё не сегодня. — Ещё нет. Но наша следующая встреча будет последней. — И я не стану её торопить. — Но каждый ваш шаг её приближает, — возразил. — Меня всегда спасало чудо. — У вас осталось единственное спасение — выйти отсюда и уехать туда, где вас никто не знает. И никогда не возвращаться. Усмехнулась: — А вы бы поехали со мной? Выйти отсюда и исчезнуть для всех. Для вас это тоже не внове. — Мне не нужно скрываться. — Вам нужно меня остановить. А я многое хочу успеть до нашей последней встречи. — Побег — это не мой путь. — И не мой, — вскинула голову. — Даже если это побег от смерти? — Это побег от моей жизни, сколько бы её ни оставалось. — Когда меч занесён, мадам, его замах уже не остановить. — Волк тоже чует гончих и слышит свист стрелы из арбалета. Но он бежит, пока может. — Да поможет вам Бог, — поднялся, — человек вам помочь не в силах. — Бог свёл нас с вами и задумал всю эту охоту. И мы его не разочаруем.***
Не сказать, чтоб она мучила его. Скорее была неизменным товарищем попоек. — Пожалуй, это было любезно с вашей стороны, — сказала она за его плечом. Пятая бутылка. Как всегда, точна. — Что именно? — Оставить меня вечно юной. — Уселась напротив, оперлась на локти. Совсем девчонка. — Жаль, в зеркало не посмотришь. Он поднял бокал, то ли проверяя на свет, то ли приветствуя её. — И вам не хворать. — Втянула запах: — Шпигованный заяц? Ммм… Помните, вы угощали меня зайцем, которого лично подстрелили? Ужасно гордились. Ничего такого он не помнил. Какая буйная фантазия у его личного призрака. — Между прочим, я лучшее, что случилось в вашей жизни, — сообщила она в спальне, усевшись на его постель и попрыгав на перинах. Он пробормотал проклятие, возражая. — Граф, — задумчиво смотрела, как он непослушными пальцами расстёгивает колет. — А у вас вообще-то был кто-нибудь... с одна тысяча шестьсот двадцатого года? — Был, — лаконично сообщил граф и рухнул на кровать прямо в сапогах. — Никогда врать не умел, — подошла к гаснущему камину, вся насквозь озарилась рыжим, и в глазах загорелся тёплый янтарь. Прозрачным пальчиком задумчиво начертила лилию на закопчённой полке. — Знаете, а у меня хранился платочек с вашим вензелем. Я после венчания семь дюжин таких нашить велела. Дурочка... И прежде чем уйти в щель ставень, добавила: — Но даже тогда я вас не любила. Он прикрыл глаза, утишая бьющееся сердце.