Предвестник

— Мам? Пап? Вы где? — сначала это было даже забавно. Снежные ангелы, сугробики, за которыми можно спрятаться, как в крепости, а потом кричать родителям, чтобы они попробовали его найти. Вот только… — Этот ребенок — предвестник беды. Из-за него мир потерпит страшные изменения, богатые и бедные поменяются местами, пострадают тысячи тысяч невинных людей. И что-то еще… никак не могу понять, что именно, но что-то до такой степени ужасное, что навсегда оставит кровавый след в истории. — Господи, помилуй… но что мы можем? — Судьба все решает за нас наперед, и больше ждать нельзя, поверьте мне. Чем больше проходит времени — тем это тяжелее для всех нас. Дитя должно умереть. И тогда, возможно, появится шанс все изменить. — Мам? Пап? Мне больше не нравится эта игра. Выходите, пожалуйста… — маленькие пальчики уже почти окоченели, едва ли получалось согревать их за последнее время довольно ослабевшим дыханием. Засунуть бы покрасневшие ладошки в карманы пальтишко, которое, кажется, было надето совсем не по погоде, но ведь тогда плюшевый зайчик упадет в снег и тоже замерзнет. Малыш не мог этого допустить, поэтому по очереди согревал в кармане то одну ручку, то другую, упорно продолжая держать игрушку за плюшевую лапку. Но чем чаще он менял руки, тем быстрее они замерзали. — Не бойся, зайка, — мальчишка говорит с игрушкой, словно она вот-вот оживет и что-нибудь ему ответит, утешит или даже поможет, но вместо этого серо-зеленая плюшевая шерсть становилась лишь все более светлой. Малыш старательно стряхивал с нее снег и снова прижимал к себе. Не замечая, как давно уже из глаз текут слезы, он лишь растирал их по побелевшему лицу, тихонько всхлипывая, снова обращаясь к игрушке, — я тебя не брошу. Мы семья. А в семье друг друга в-в беде н-не бросают.       Куда не посмотришь — везде лес. Одна и та же картина: высокие черные сосны, глубокие сугробы, из-за которых мальчишка уже набрал полные валенки снега и падающие снежинки. Сколько он так уже ходит? Уже не пытаясь хоть как-то сориентироваться, он просто старался шагать вперед. Так быстро, насколько позволяли окоченевшие ноги. Сорвав голос, пытаясь хоть до кого-то докричаться, теперь он лишь безостановочно всхлипывал. Слезы замерзали, склеивали ресницы, отчего и без того плохая видимость становилась просто минимальной.       Шажок. Еще. Третий. Мальчик путается в собственных ногах и падает лицом в снег. Не имея сил, чтобы хотя бы перевернуться на спину, он даже уже не чувствовал, как сильно снег щипал нежное детское лицо. И он просто лежит, чувствуя, как все тело гудит и содрогается. Он прижимает к себе зайца и думает, что он мог бы сейчас немного полежать, отдохнуть, а потом дальше идти. Но мысли прерываются почти на середине, когда малыш закрывает глаза и уже не чувствует ни холода, ни страха, ни отчаяния, а лишь непривычную легкость, словно он превратился в снежинку или перышко.

*****

      Чувство легкости улетучилось довольно быстро. Снова ощущение холода и скованности тела, не дающее даже пошевелиться. Но что-то было еще. Теплая, нет, горячая ладонь на щеке, к которой мальчишка начал инстинктивно тянуться, желая ощутить это тепло всем телом. Малыш приоткрывает рот, желая хоть что-нибудь сказать, но выходит лишь тихий жалобный скулеж, словно у брошенного щенка. С трудом приоткрывает слипшиеся глаза и видит перед собой силуэт. Картина расплывчатая, и лицо разглядеть не получается, но для маленького Союза сейчас ничего не имело значения, лишь теплая ладонь на белой щеке. — Ну слава тебе, Господи, живой, — слышно неподдельное переживание в голосе. Голова кружится, и мыслить совсем не выходит, но все-таки малыш где-то на подсознательном уровне понимает — если переживает, значит это кто-то родной. Кто-то, кто о нем заботится. — П-пап? — он отдаленно распознает в силуэте мужчину и в полубреду полагает, что это, должно быть, отец. Казалось, что он совсем ничего не помнил. Не помнил, как попал сюда, кто его сюда привел или что с ним было вчера. Вместо воспоминаний был белый, словно этот снег, лист. Сейчас просто хотелось, чтобы этот силуэт был рядом с ним. Всегда. — Изверги, да как же так можно…       Порой каждый нуждается в одиночестве. Каждый иногда просто хочет уйти куда-нибудь, чтобы просто побыть в тишине, подумать или полюбоваться красивыми снежными пейзажами. Российская Империя думает, как удачно он сегодня выбрал для прогулки именно эту загородную рощу, что располагалась неподалеку от кладбища. Здесь было так тихо и умиротворенно. А потом увидел какое-то пятно на снегу, отдаленно напоминающее человеческую фигуру. Прибавил шаг — не ошибся. На снегу лицом вниз лежал человек. Ребенок. Быстро император переворачивает тело лицом вверх и видит мертвенно-бледное лицо и уже побелевшие от холода пальцы. И так горько на душе становится, так сильно сердце сжимается при мысли, что из-за чьей-то невнимательности ребенок замерз. А потом слышит тихий стон и готов зареветь от облегчения — живой. Господи, спасибо, он живой.       Уже больше ни о чем не думая, император поднимает на руки замерзшее тело со снега, кутает в свое пальто и сам не понимает, что в этот момент безостановочно нашептывает. Очевидно, что что-то ласковое и утешающее. А мальчишка вновь раскрывает трясущиеся синие губы. — З-зайка, — так тихо шепчет он, и только тогда РИ замечает валяющегося в снегу плюшевого зайца. Поднимает его и кладет на пальто, в которое был укутан ребенок.       Союз чувствует, как от тела мужчины исходило столь желанное тепло. Неосознанно он прижимался к этому телу все сильнее и сильнее, даже не задаваясь вопросом, куда его несут и зачем. Это было неважно. Да и дорогу он запомнил лишь обрывками. В те редкие и короткие мгновения, когда в тело возвращалось сознание, он пытался что-то говорить, кажется. Но имеет ли это значение?       И Бог знает, сколько проходит времени, когда маленький Союз снова открывает глаза. О том смертельном холоде не остается ни единого воспоминания. Главное, что сейчас было хорошо, тепло и так спокойно. Ловит на себе любопытный взгляд. Тот самый мужчина. С трудом помнит кто он, но чувствует, что это родной человек. А как иначе объяснить эту тревогу в глазах или заботу, с которой он поправляет ребенку одеяло? Заботливый, но такой… незнакомый. Или это только кажется? Быть может, что он просто забыл? — Вы кто? — шепотом спрашивает мальчик и понимает, какая же у него под головой сейчас мягкая подушка. Вставать не было ни желания, ни сил. И, если честно, то маленький Союз был бы сейчас совсем не против еще поспать, от этого и жмурился сонно, как котенок. — Я? — в ответ как-то задумчиво задает вопрос мужчина. Мальчик замечает в его руках потрепанного серо-зеленого плюшевого зайчика с длинными ушами. — П-пап? — Изверги, да как же так можно… — Отец твой, — так тихо и нежно произносит он, а после кладет игрушку рядом с сонным ребенком. Гладит его по волосам и не может сдержать улыбки, глядя на это маленькое солнышко. На эту зайку.       И все вопросы отпадают сами собой. Конечно, это же логично! Кто бы еще стал с таким трепетом поправлять одеяло, класть рядом игрушку и гладить по голове. Папа рядом, а значит, что все остальное уже неважно. А произошедшее это просто дурной сон. Сон, который снился каждому. От судьбы не уйти. Тот, кому суждено умереть — умрет, а кому выжить — выживет. И все, что происходит, всегда происходит вовремя. И не существует случайностей или совпадений. Просто есть предопределение. Просто СССР предначертано судьбой стать самым близким человеком для императора... и его погибелью.