Выбор

Очередная совместная миссия выдалась настолько гладкой и предсказуемой, что стоило задаться вопросом, какого черта на этот проклятый континент с невыносимой в полной экипировке жарой нужно было отправлять СТРАЙК, который по пустякам обычно не дергали, особенно в тандеме с сиятельной персоной Капитана, чтобы его черти трижды драли национальным флагом, Америкой, потому что с этой недобазой, прости господи, справились бы и новобранцы. Подумаешь, оружие, даже и инопланетное. Учитывая, что все остальное вокруг из говна и палок, а люди до сих пор моются мочой и натираются каменной пылью, технологического прорыва уровня Гидры ждать не приходилось. Значит, либо Капитана специально отвлекали от чего-то, не предназначенного для его патриотичных глаз и ушей, что могло быть выгодно как ЩИТу, так и Гидре, либо прятали так неумело, что Брок был готов за жопу себя укусить, это придумывал не Фьюри. У одноглазого манипулятора мозгов хватило бы на нечто более оригинальное. Он бы не поленился и настоящий теракт организовать в неугодном ему месте, лишь бы не подкопаться. В вертушке, прислонившись к мягкой обшивке, Рамлоу понял, что было не так последние несколько часов. Тупая, ноющая боль, тяжелым пятном расползающаяся по животу, и непривычная тяжесть в голове, словно поролона напихали вместе мозгов. Течка. На две недели раньше, чем положено. Брок выдохнул сквозь зубы и потянулся к индивидуальной аптечке, нашаривая липкие капсулы, выдаваемые штатным врачом ЩИТа, потому что оказаться в замкнутом пространстве над землей с группой отборных альф и одним суперсолдатом, когда единственное, чего хочется – подставляться под хороший член и обнажать шею – не лучшая позиция для командира, в статусе которого никто никогда не сомневался. Командиром элитного отряда не мог быть омега. Не мог, но был. Потому что, если не принимать себя как второй пол, то и остальные никогда не посмеют, а кто рискнет – мир тому, что смогут соскрести от асфальта. Нужно было дотерпеть до базы с выбеленными стенами и запахом скрипящей чистоты медблока, получить блистер таблеток и трехдневный отпуск на основании легкого сотрясения, переломанных ребер или внутренних ушибов, потому что никому, кроме высокого начальства ЩИТа, не должно быть известно, что кроет матом и пинает лучших бойцов этой страны омега, пусть и лучший в своем деле. А Рамлоу действительно считал себя лучшим. Выходя из медблока, Рамлоу ощущал вселенскую усталость и противное желание отмыться от пыли и песка, который попал внутрь даже через новомодные ботинки, обещавшие защиту, кажется, в условиях апокалипсиса, атомной войны и нападении акулы. О песке, правда, не говорилось ни слова. Убедившись, что в такую срань живых на этаже не осталось, он скинул провонявшую потом, порохом и пустыней одежду и босиком прошлепал в душ. Под струями горячей воды было хорошо. Не так хорошо, как могло бы быть на члене кого-то сильного, крупнее его и мощнее, чтобы можно было подпустить со спины и лечь на живот. У Брока такой партнер был лишь однажды, и разошлись они, потому что терпеть огрызающегося, непокладистого, равного по силе омегу никто не был готов, потом к этому прибавилась жизнь на работе, грубость, просачивающаяся даже на бытовом уровне, и блядская Гидра. При наличии двойной работы заводить какие-либо отношения – убийство и самоубийство в одном флаконе. Резкая, пронизывающая боль скрутила Рамлоу так, что вымела все мысли и перехватила дыхание, оставив жаркое, пульсирующее ощущение в глубине живота, спускающееся ниже – Брок бы поставил что угодно на то, что задница уже мокрая и сжимающаяся. Это было странно, потому что все течки на протяжении последних лет десяти проходили сглажено на фоне таблеток, купирующих основные симптомы, мириться приходилось лишь с незначительной слабостью и нудной болью, и, если бы не первое, то обходился бы и без больничных. Но командир своим собственным примером и кулаком подает пример скорости, выносливости и силы, поэтому его прикрывали. В этот раз все было иначе. - Рамлоу, Вам плохо? Зацепило? Блядские боги. Роджерс. Какого черта Капитан делает в душевой СТРАЙКА, Рамлоу не думает, это проносится где-то на задворках, потому что вдохнуть невозможно тяжело, а сердце, ухнув, бьется где-то внизу, противно отдаваясь в ушах. - Рамлоу, Вам нужно в госпиталь. Лицо, влажное и немного бледное, мельтешит перед глазами, но все, на чем концентрируется мозг – тяжелая ладонь на боку, которой Кэп пытается поддерживать его, бережно, но сильно. Слишком близко. Это идиот, блять, слишком близко, весь такой теплый и большой. В одежде. В чистой, успевает заметить Брок, одежде и ботинках. Рамлоу давит в себе желание окончательно упасть на колени, которые и так еле держат, и вжаться в пах. - Течка, Капитан, - Рамлоу давит слова с трудом, чувствуя, как замирает, каменеет перед ним альфа. Роджерс тоже пахнет. Едва уловимо, но чем-то сладковато-свежим, ненавязчивым, словно запах из далекой юности, когда все было легко и просто, и никаких смертей, двойного шпионажа и страшных миссий, где теряют друзей. Капитан не двигается, стоит истуканом, сжимая ладонь на боку сильнее, чем следовало бы – синяк оставит точно, и жадно втягивает носом запах, а потом, господиблять, утыкается в загривок и вдыхает, опаляя влажным и горячим дыханием так, что у Рамлоу, перед глазами темнеет и задница поджимается. - Госпиталь, - Брок никогда не слышал у Роджерса такой голос. Низкий, бархатный, хриплый. Рамлоу не думает ни о том, что таким, как он, такие, как Роджерс, не светят даже при собранном флэш-рояле удачи, потому что альфе в абсолюте нужен и омега под стать, ни о вовлеченности, хоть и вынужденно-приказной, в Гидру, которую Капитан ненавидит так яростно, что впору удивляться, откуда что взялось, ни о Зимнем Солдате, который до зубовного скрежета похож на давно почившего по хроникам Баки Барнса, и знакомом имени, которое тот скулит по ночам, если его не обнуляют, ни о приказе не вмешиваться и выполнять работу от одноглазого хрена, когда Брок пришел с собранной информацией. Ни о чем, кроме огромного альфы за спиной. Омега внутри рвется наружу, воет беззвучно, требуя пустить его сверху и благодарно урчать. Мерзкая тварь. Рамлоу травил ее, жег каленым железом и даже просил врача о хирургической стерилизации с замещающей терапией, но где она, а где он? Почти на коленях, вымотанный и несоображающий. - Я провожу Вас в госпиталь, Рамлоу, - а у Кэпа выдержки побольше, учитывая, что он еще способен выдавать связные предложения и не бросился на течную омегу, чей запах, Брок и сам чувствует, постепенно расползается по душевой. - К себе. Капитан. Рамлоу не сразу понимает, что это сказал он сам, но, в принципе, где-то в глубине готов к тому, что рука на боку сожмется и сломает ребра, которые противно вонзятся в печень и легкие, но никак не к тому, что его дернут наверх и зажмут между собой и освежающе-прохладной стеной. - Рамлоу, Вы… - Ты - Ты…? Кэп в миллиметре от его лица, пышущий жаром, поглаживающий бока. Даже в такие моменты до черта правильный, спрашивающий согласие и заглядывающий в лицо. Другие бы уже трахали, загнув, как им нравится. Рамлоу не дает закончить невысказанный вопрос, сокращая и без того ничтожное расстояние, прижимается к невообразимо влажным губам и, кажется, слепнет на секунду, когда Роджерс вжимается весь, возбужденный, очень по-мужски крупный, и подхватывает, заставляя сомкнуть ноги на талии. Большой Роджерс большой везде, и Брок чувствует его желание, когда тот трется по влажной коже, оглаживает руками как будто всего и сразу, долго мнет упругую задницу, на которой от таких проявлений страсти расцветают синеватые пятна, но текущей дырки не касается. Некстати вспоминается разговор после одной из первых совместных миссий ЩИТа и размороженного капитана, когда в раздевалке мужики, охочие до последних сплетен не хуже торговок на рынке, шутили и делали ставки, был ли у этого правильного Роджерса секс в прошлом веке или ему просмотр агитационных роликов заменял оргазм. Брок тогда особо не прислушивался, а сейчас вот оно – всплыло. Всплыло и исчезло, потому что Кэп проводит пальцами между половинками. Гладит, размазывая текущую смазку и толкается на пробу, вызывая горячую лавину вдоль позвоночника и бесконтрольное, правильное чувство принадлежности. Рамлоу некстати думает, что стоять у стены мужской душевой с узлом в заднице на ноющих от усталости ногах – не худшая перспектива из всех возможных в его жизни, конечно, но хотелось бы хотя бы минимального комфорта в виде мягкой поверхности и калорийной жрачки, потому что ничего, кроме мерзких батончиков за последние сутки он не видел, а хочется хорошей еды после хорошего секса. - Не здесь, - выдыхает куда-то в висок Роджерсу Брок, чувствуя, как палец толкается глубже, лаская податливые и чувствительные мышцы, а потом присоединяется второй. Ему давно не двадцать, черт побери, и давать за баром или в душе, чтобы потом весь следующий день ныла спина – нихера не улыбающаяся перспектива, - Роджерс. Пальцы, скользящие то к чувствительным соскам, то обратно к заднице, вымазанные в смазке, замирают. Роджерс смотрит пьяно, потемневшими глазами с невероятного размера зрачками шарит по телу под своими руками и опускает на пол, делая шаг назад. Как будто отрывает от себя. Рамлоу впервые смотрит на него столь откровенно и оценивающе, замечая такие плечи, что мокрая футболка должна рваться от натяжения, потому что для таких не шьют, мощные руки, в которых любая сжатая шея кажется хрупкой и уязвимой, мышцы живота, очерченные тканью, которые Броку почему-то хочется потрогать языком, чтобы убедиться, что они реальные. Взгляд скользит вниз, и Рамлоу невольно задерживает дыхание. Мокрые форменные брюки ничего не скрывают, даже подчеркивают, обрисовывая наверняка большой, под стать хозяину, член, к которому хочется прижаться носом и вдыхать теплый, обволакивающий запах. - Через пятнадцать минут на парковке. Я на тачке, место Е-107, - оторваться от такого Роджерса даже взглядом тяжело. Тот в ответ лишь слепо кивает, силясь не шагнуть и подмять под себя. Рамлоу огибает альфу и выходит первым, чувствуя, что по ногам течет, а от него самого несет на милю. Брок вытирается как может, натягивает чистые вещи и запихивает полотенце сначала в пакет, и лишь потом в сумку, намереваясь сжечь дома, потому что отстирать запах не удастся точно. Надеясь не нарваться на кого-то из альф, спускается вниз на подземную парковку, издалека замечая прислонившуюся к машине фигуру. Интересно, сколько времени потребовалось Роджерсу, чтобы прийти в себя и добраться сюда без желания завалить первого, кто попадется на пути? Рамлоу ставит на пять минут. В машине едут молча. Роджерс сзади, закинув сумку за спину Брока и расположившись так, чтобы его видеть, очень явно старается держать руки при себе, и омеге внутри льстит, что альфа так реагирует, так сдерживается, что даже вены на шее вздуваются. Машина большая, а заднее сидение вместительное даже для такого крупного парня, как Капитан, и Броку стоит больших усилий отгонять мысли, что тут достаточно места и явно лучше скользкой душевой, а Роджерс смотрит так, что хочется лечь и прогнуться посильнее, принимая если не на всю длину разом, то хотя бы наполовину. В квартиру Брока они вваливаются, едва щелкнув замками. Роджерс прижимается сзади, запуская руки под футболку, и утыкается в шею, опаляя жаром и желанием, упирающимся в задницу. Брок трется, впервые на своей памяти, о чужой стояк и чувствует, как смазка пропитывает брюки насквозь, едва ли не капая. Роджерс, этот блядский капитан, трогает так, что хочется выть от раскатывающегося по телу кипятка, плеснувшего в пах и, похоже, голову. Снимая с капитана футболку и оглаживая литые мышцы, Рамлоу думает, что тот ему не простит. Если вообще в живых оставит после того, как ему скажут, что Рамлоу знал и о Гидре, и о Солдате, и об изворотливом начальстве Щита, знал и молчал. Но оторваться сил уже нет, да и думать надо было раньше, еще в душевой. Роджерс с нажимом гладит спину, иногда спускаясь на задницу, будто сдерживаясь, осторожничая в попытках не сломать любовника своей оглушающей силой, калибруя себя под того, в кого вжимается стояком. Рамлоу хочется пожестче – дикая смесь из злости на самого себя, свое существо и ебанутое предназначение, на свой собственный выбор и судьбу, показавшую так поздно, что, чтобы было ахуенно хорошо, бить других, доказывая право, необязательно. Все смешалось, соединяясь в причудливую субстанцию. - Не нежничай, капитан, не с дамой, - Броку хочется не думать, отдаваясь полностью на милость Роджерса, и он щелкает пряжкой чужого ремня, стягивая штаны вниз. Волна запаха, от которого все внутри правильно переворачивается, сбивает с и так подрагивающих ног. Свежесть, горячая выпечка, морской бриз и немного, самую толику, пороха и костра. В душе вода смывала большую часть, а здесь вот он, во всей красе. Колени сами касаются пола, и Брок приходит в себя лишь когда ведет языком по влажному пятну на темном белье и вжимается носом, глубоко вдыхая. Член у Роджерса действительно крупный, перевитый венами, с темно-розовой головкой, по цвету похожей на губы. - Брок, что ты…, - Роджерс не договаривает, потому что Рамлоу облизывает член, оттягивая боксеры, заставляя Роджерса сначала задохнуться от обилия ощущений, а потом густо залиться краской, - не… Рамлоу предпочитает не отвечать, занимая рот крупной головкой и помогая себе рукой. Он не был большим любителем отсосать, разве что под настроение, но тут решение скорее интуитивное. Роджерс вздрагивает от каждого движения, едва толкаясь на встречу и не зная, куда деть руки, пока Рамлоу насаживается на член по самое горло, давя рефлекс и пропуская глубже. А еще капитан стонет. Тихо так, сдавленно, но так сладко, что внутри все подрагивает от предвкушения. Рамлоу отстраняется сам, принимаясь раздеваться, по-военному быстро скидывая одежду. - Дай мне, - капитан смотрит жадно, взглядом оглаживая напряженную спину и кромку белья под влажными штанами. Брок думает, что он ждал достаточно, чтобы подождать еще несколько минут, пока с него снимут остатки одежды, поэтому не возражает, смешно разводя руки в стороны. От того, с какой чувственностью касается Роджерс, как гладит, мнет и целует открывающиеся участки кожи, хочется верить. Верить, что все может быть хорошо и правильно, что еще не все потеряно. Верить в своего капитана. Накрывая Рамлоу собой, будто придавливая бетонной плитой, Капитан выбивает из головы мысль о том, что рано или поздно все становится явным. Когда Роджерс гладит его там, внизу, и толкается сразу двумя пальцами, Брок не сдерживается и стонет, откидывая голову и обнажая шею. Тот растягивает, явно сдерживаясь, чтобы не сорваться и не навредить, двигается медленно и плавно, тычась губами то в шею, то в подбородок, словно ища путь. Рамлоу хватает сил собрать мозги и подумать о безопасности. - Резинки? – Роджерс поднимает взгляд, фокусируясь. - После облучения я стерилен, - понять, было ли это сказано с сожалением, невозможно, по крайней мере, сейчас, - Но если ты хочешь… - Не хочу, - Рамлоу ни разу не пробовал так, на живую, чтобы кожа к коже. Мысль о том, что узел у Роджерса огромный, и каждую венку он будет чувствовать, прошибает электричеством от самого загривка. Роджерс вытаскивает пальцы и жарко, влажно целует, приставляя головку к растянутым мышцам, и толкается, ловя стон. Рамлоу сначала кажется, что его разорвет, а это только головка, и он, уткнувшись в плечо, несильно прикусывает налившуюся мышцу, стараясь заглушить боль. Роджерс не двигается, давая время привыкнуть, хотя только бог, которого нет, знает, чего ему это стоит, судя по едва не лопающимся венам. Брок двигается сам на пробу, пропуская глубже и чувствуя, что мышцы поддаются, принимая. Распирающее чувство никуда не девается, но становится легче – последний раз альфа у него был давно, еще до всей этой адской заварушки, после которой он перебивался подавителями, дрочкой и редкими отсосами в баре за двадцатку. Теперь здесь Роджерс, неотвратимый, но все-таки достаточно нежный, чтобы не пришлось закусывать предплечье, как когда-то. Тот двигается на пробу, неглубоко толкаясь, и Рамлоу понимает, что ахуенно все-таки будет. Плавно, тягуче, наращивая амплитуду, и Брок ощущает, как внутри плавится удовольствие, растекается по животу и ползет вниз. - Давай, Роджерс, - Брок несильно сжимает ягодицу Кэпа, дурея от собственной наглости. И Кэп дает, может, и не отпуская себя полностью, но явно жёстче - так Брока ещё в кровать никогда не вбивали. Роджерс может долго, это чувствуется в неоспоримой мощи, легкости движений. Брок тоже может, но точно не сейчас, поэтому, кончая и сжимая его в себе, рассыпаясь на миллионы осколков и ослепнув, оглохнув, ощущает, как уже внутри набухает узел, распирая до боли, смешивающейся с удовольствием, хотя, казалось бы, куда уж больше. Роджерс рычит, обнажая клыки, и толкается ещё глубже, кончая, выплескиваясь в Брока. Брок приходит в себя, чтобы понять, что позорно отрубился, оглушенный оргазмом, придавленный катком по имени Роджерс.