Я снова глаза закрываю, Вижу тебя как наяву. Фанатично твои губы ласкаю, Вспомнив твой смех, на голос иду.
Твои рыжие спутавшиеся волосы разбросаны по подушке. Твои пленяющие глаза смотрят чуть ниже меня, а твоё сбитое дыхание возбуждает. Красивые пальчики сжимают наволочку нежно-голубого цвета, твои прелестные ножки согнуты в коленях. Я провожу ладонью по бедрам. Смотрю на тебя, на твои красные щёки, и сердце моё томится в страстном волнении. Я целую твои губы, потягивая нижнюю, ты следуешь этому наваждению, иногда прекращая эти игры и неожиданно начиная их же. От неумелых горячих касаний, исполненных в страсти, я тону. Ты всегда действовала решительнее меня, сейчас, притянувшись ко мне голой грудью, поцеловав в шею, ты приподнялась и посмотрела мне в глаза, и я всё понимаю. Обнимаю твоё стройное тело крепко-крепко; целуя в губы, хочу дойти до конца… Но каждый раз я просыпаюсь на самом важном, ключевом моменте. Чувство насыщения напрочь отсутствует. Не одно утро я просыпался с бешено колотящимся сердцем и неудовлетворением. Я иногда ненавижу себя за столь порочные сны по отношении к Киоко-чан, но… Признаться, они мне нравятся. Я утверждаюсь в этом каждый раз, как мне приснится подобное. Я пробуждаюсь около семи часов утра. Удивительно, что это стало привычкой; по стабильной рутине, только поднявшись, приоткрываю окно, впускаю птичьи перепевы и осенний ветер. Мы договорились в это воскресенье встретиться и совершить секретное приключение. Не говоря никому, мы сядем на поезд до станции Н, привлекшей чем-то тебя. Твоя задача схитрить и улизнуть от Реохея, а моя — от Реборна. Они нас понимают, почти. Реборн изменился и дал мне некую свободу воли. Лишь редкие утренние будничные пинки да беспределище в доме, косящим под общую гостиницу для всех приезжих друзей, остались неизменными. Признаться, со временем я полюбил это; лишь раздражаюсь от совсем наглеющих людей, но открыто не перечу, всё-таки друзья как-никак. Когда я вышел из дома, примерно в девятом часу утра, на нашей улице было безлюдно, как и на всех других. Чувствую, вчерашний праздник сказался на каждом. Я надел связанный тобою оранжевый шарф; я хочу чувствовать твою любовь даже на расстоянии. Отвратительный холодный ветер подул, смяв волосы, как только я вышагнул из-за угла. Руки спрятал в тёплые карманы зелёной ветровки. Вспоминаю, как купил её совершенно случайно, не подумав, даже обстоятельств не уточню. Знаю, что она также несёт в себе воспоминание… Месяц назад, когда я вышел в субботний вечер на прогулку с друзьями, полил леденящий дождь. Моментально появились лужи, с крыш капало нещадно, звуки урагана проносились у ушей — Гокудера простудил тогда уши. Мы, замёрзшие, находились у одного Храма, коих в Японии много. Сидели у порожка, мокрые, дрожащие от холода и смеющиеся. Гокудера тогда умерил пыл и всё время растирал руки и закрывал уши, грел, изредка включаясь в разговоры о насущном. Хару то и дело прыгала с места на место: то вставала, то садилась, меняла позы, хлопала руками по коленям, смеялась и говорила вместе с нами. Ямамото отдал свою куртку озябшей Хром. Я бы поступил также, невозможно смотреть на человека, столь печально выглядевшего. Холод убил бы её, наверное. От скромности она не умерла и поблагодарила Такеши. Почему мы не пошли домой, а как дураки остались сидеть при храме? Может, потому что мы дураки. Никому не хотелось уходить, раз только вышли. В этом последнем году безмятежной жизни, совместной учёбы, мы проводим вместе чуть ли не каждый день. Последний третий год старшей школы. Никто не знает, что произойдет дальше, кто появится на нашем пути, как разойдутся наши судьбы. Просто никто не хочет расставаться. Как только разговор зашел об этом, все начали активное обсуждение. — Возможно, я стану костюмером! Или, или не против пойти на курсы кулинарии, могла бы работать в кондитерской! — восхищалась Хару, стремясь вслух осуществить свои мечты. Я ничего не говорил, так как знал своё ближайшее будущее на десять лет вперёд. Я был рад, что Хару с нами. Она подобна вечному двигателю, хотя и у таких двигателей случаются поломки. Ливень прекратился быстро и переместился в другую часть города, а мы все продолжали сидеть при Храме и обсуждать всякие глупости. Я помню, как сжимал твою руку. Помню, как с начала дождя отдал тебе ветровку. Помню, сколько нежности было в твоем взгляде от моих ухаживаний и как я смущался. Такие воспоминания должны остаться навсегда при мне, в моём сердце, дабы в безвыходных ситуациях я вспомнил твою улыбку, твой подбадривающий голос и не сдался в критический момент. Я помню, как провожал тебя до дома: шли мы одни, остальные разошлись, а после дождя не было народа. И помню я, как обнял тебя, одетую в мою зелёную ветровку, большую тебе по размеру, и помню один из первых поцелуев. Мы редко дарили себе такие вольности. Я был слишком стеснительным и робким, ведь та любовь, что была принята, что разгорелась в моём сердце, делала меня безумным и бездейственным одновременно. А сделать хочется многое, а делается малое. После того случая, что может показаться обыденным, я возлюбил ветровку, надетую на мне и сейчас. Любой момент будет единственным. Второго не случится. Он останется лишь отголоском тех эмоций, что появились в первый раз, а может он окажется чем-то новым. Ты стоишь у входа на станцию в очаровательном тёмно-синем пальто на золотых застёжках. Дожидаешься меня, а только завидев — улыбаешься. Любимая девушка в целом мире стоит и ждёт одного неудачника в прохладную погоду и встречает его улыбкой, почему я не могу в это до конца поверить? Только я подошел, как ты поцеловала меня в щёку, я аж застыл и закричал в своём сознании. Глупо получается, что я, повзрослевший, схожу с ума от маленького поцелуя, когда самому снится незнамо что. Стыдно. Ты берёшь меня за руку, и мы вместе заходим внутрь станции. Когда мы сели на поезд, то сразу замолкли. Я не смотрел в окно, а смотрел на тебя. На твои рыжие волосы, отросшие до плеч и твои слегка покрасневшие щеки. От холода ли? Ты подняла голову и посмотрела в мои заполненные разными чувствами глаза. Я многое хочу сказать, но не могу вымолвить и слова. Поцеловав в край любимых губ, я притянул тебя к себе. Мне так стыдно, так неловко! Буду молиться… Пока поезд мчался, покачиваясь, стуча по рельсам, мы сидели в обнимку, вместе. Ты перехватила мою свободную руку и сжала её в своей. Сколько томлений случилось со мной, сколько я прочувствовал, сердце скачет, а голова забита какой-то чепухой. — Тсу-кун, расскажи мне о своих снах? Сердце мое остановилось, так странно, я чувствую себя, как провинившейся ребенок. — Мне снятся очень красивые и… чувственные сны, ха-ха… — Знаешь, мне сегодня приснился странный сон. Он был о ближайшем будущем, непонятном и очень притягательном. Знаешь, в нём были мы с тобой, — под конец ты немного засмущалась, хотя с первых твоих слов я раскраснелся похуже. Что же тебе приснилось? Я бы хотел знать о тебе ещё больше. Знать о каждом твоём сне. Знать о твоих мыслях, необязательно обо всех мыслях, хотя бы несколько открытий для себя сделать хочется. Мы вышли в малонаселенной деревне, прославленной своими окрестностями и природой. Ты взяла с собой покрывало и немного съестного. В этом селении проживают, в основном, люди пожилые, ибо молодняк не любит настолько отдаленные от цивилизации места, а бабушкам и дедушкам в самый раз проводить время в дали от городской суеты. Буквально сказать, здесь стояло около пятидесяти домов и два магазина с самым нужным. Совсем недалеко есть поселение побольше, имеющее при себе больничный пункт, магазины и пожарную станцию. — Тсу-кун, давай дойдём то того старого дома? — указала ты пальцем на один из домов, весь развалившийся, отсыревший, явно никому ненужный. Твой выбор отличен, ибо из-за такого ветра ни мне, ни тебе спокойно не простоять, а за домом стоит недостроенная пристройка, создающая безветренный уголок. Дальше дома показывается чаща густого леса, на которую мы глядели, сидя на расстеленном покрывале. Я не хотел, чтобы ты сидела на промерзлой землей, и предложил тебе перебраться ко мне на колени. Я видел твоё смущение и неуверенный кивок. Просто нам обоим хочется быть ближе. Я протянул руку, а ты её приняла. Я обнимал тебя за талию, притягивая ближе, и краем носа дотрагивался до твоих волос. Сколько нежности может быть в прикосновениях. Сколько любви во мне одном, а сколько в тебе? Сначала мы молчали и немного покачивались, вместе. Лишь потом ты начала о чём-то говорить, о школе и выпуске, и я внимал каждому твоему слову; ловил твои взгляды, когда ты поворачивала голову; убирал волосы, иногда сбивавшиеся от небольшого ветра. А потом я поцеловал тебя в щечку, от чего ты зарделась. Но во мне было столько нежности, что я поцеловал тебя и в висок, и в носик. А потом и в губы. Каждый поцелуй — это пожар, пожар в моём сердце, в моей голове, во мне самом. Это глухие удары сердца, это покалывание в теле, это неосознанные движения руками, когда я притягиваю твоё тело к себе и раз за разом поправляю твои выбившиеся волосы. И когда ты лежишь на мне, и твои пальцы спрятались в моих волосах, а губы твои ласкают мои. Эти игры, эти поцелуи, чувственные, будто последние, быстрые. И я поцелую тебя ещё раз. И ещё. И пока ты не отстранишься и не заглянешь любимыми глазами в мои. Я все также смотря, буду целовать твой носик, твои распухшие от поцелуев губы, твои щеки и подбородок. Твою шею… И буду слышать тихие вздохи, такие редкие, почти нереальные, ни разу не услышанные. Но я не хочу ничего большего. Не сейчас. Проведу кончиком носа по щеке и легко поцелую. — Я люблю тебя… Я так влюблён, что я порою задыхаюсь… Мы лежали в обнимку до двух часов дня, когда над нами вышло солнце и грело своими лучами. Нам было так легко, как ни разу за все наши встречи. Мы провели время вместе до пяти часов вечера. Я опробовал замечательный пирог, приготовленный тобою, и потом мы не побоялись погулять в ближнем лесу, даже побегали и подурачились, порезвились. Громко звенел смех двух счастливых влюбленных, что затеяли маленькое приключение. Когда мы сели на поезд и отправились обратно, то сидели обнявшись и улыбаясь совсем глупо-глупо. И играли пальчиками между собой. Иногда посмеиваясь над тем, кто победил, а кто проиграл. Не то чтобы никто не знал, что они ушли. Реборн с самого утра видел Тсуну, а Реохей специально подсобил своей любимой сестренке. Они ещё подростки, пусть любят, пусть шалят, пока мир полный взрослости, серьезности и ответственности не забрал их. А любовь, она всесильна и могуча. Подумать только, чтобы выехать куда-то и весь день проваляться в неизвестном месте у развалившегося здания, играя и смеясь при этом. А ведь холодно, осень-красавица пришла. Хотя кому я это говорю, ведь если в любви захочется совершить сумасшедший и неразумный поступок — тебя никто и ничто не остановит. Главное — любить.И быть любимым.