Последний танец

— Ты с ума сошел?! — кричит на Карлоса озлобленная девушка, — я сказала тебе, беги! — Нет. Твердый ответ звучит эхом в почти пустой больничной комнате, гулко ударяясь об стены и возвращаясь в ушные перепонки, до боли жёстко звеня в голове. Джилл едва пришла в себя, понимая, что скоро превратиться в одну из тех тварей, которых только недавно кормила хорошенькой порцией свинца в голову. От Карлоса она услышала занимательную историю поиска противоядия для Джилл, в котором погиб Тайрелл и который обвенчался провалом. Она была очень благодарна Карлосу и погибшему Патрику где-то в глубине души, но один поступок Оливейра всё-таки поверг ее в шок и заставил дико злиться. Видимо, у этого парня совсем отказал инстинкт самосохранения. — Какого чёрта, ты же и так уже понимаешь, что мне не помочь. Беги! — Нет. Валентайн сидит с лицом на котором читается сильное недоумение. У нее болит все тело, она чувствует, как внутри что-то мутирует, но не показывает виду. А этот идиот сейчас сидит с глупой улыбкой и как упрямый осел не собирается никуда уходить. Джилл пытается успокоиться, потирая переносицу. — Почему? Почему ты... — она даже не может договорить вопрос, а просто опускает голову вниз от отчаяния. — Я уже говорил, что очень жестоко оставлять тебя в мире без Карлоса и я никогда не дам этому случиться, но не забывай, что это работает и обратным путем, — он подошёл к девушке, сидевшей на кровати, и сел подле нее на корточки, — этот мир будет для меня чужим без тебя, Джилл. — Какие телячьи нежности, — фыркнула Джилл, чувствуя, как ее щеки покрываются горячим румянцем, а в животе что-то приятно болит, толи из-за заразы, толи оттого, что обычные люди называют "бабочками в животе". Даже если так, то эти чёртовы бабочки приносят неимоверную боль, щекоча своими тонкими крылышками органы внутри, но почему-то эта боль так приятна, как наркотик. — И чего ты ждёшь? Что должно случится? — наконец подняла голову Валентайн, показывая свое побледневшее лицо. — Хм, скорее всего, когда ты превратишься и сожрешь меня? Или когда зомби сломают баррикаду и сожрут нас обоих? А может быть даже того, что бомба упадет быстрее, чем меня попробует хоть кто-то на вкус, — усмехаясь говорил Карлос, как будто смерть была для него какой-то веселой отдушиной. И Джилл видела в нем идиота. Ее это бесило, раздражало, хотелось дать ему по лицу, вправить мозги и наконец крикнуть в ухо, чтобы он спасался пока не поздно, но при этом она понимала, что это бесполезно. — Идиот. — И сколько ещё ты это будешь повторять? — До тех пор пока ты не поймёшь, что ты идиот. А потом Карлос резко встаёт и подходит к старому радио на рабочем столе кабинета. Он прокручивает его пару раз и оно, на удивление обоим, начинает работать, играя какую-то спокойную песню, по звучанию похожую на хит прямиком из 70-х. А затем он обратно подходит к кровати Джилл, которая уже начала тихо дрожать всем телом от поступающей боли и холода, проходящегося по всему телу, она чувствовала себя живым трупом. Хотя так и было.

Я знаю, что-то не так в твоей бодрой улыбке. Я понимаю это, глядя тебе в глаза. Ты построила любовь, но эта любовь рушится, А твой маленький кусочек рая окутал мрак.

Спустя время Джилл понимает, что из радио играет знакомая Roxette - listen to you heart. Когда-то она обожала эту песню в детстве, но повзрослев совсем забыла про нее. — Позвольте пригласить вас на танец, миледи, — парень протягивает Валентайн свою руку, следя за ее недоумевающим взглядом, — отказ не принимается. И он аккуратно дёргает ее на себя, заставляя встать. Девушка начинает шататься, ноги ее почти не держат, поэтому Карлос притягивает ее к себе, крепко прижимая девушку к своему телу. На удивление, она не отталкивает его и не напоминает о том, какой же он идиот. — Я не умею танцевать, — отрывает она, обхватывая его шею, потому что именно он сейчас был той самой точкой опоры, которая позволяла крепко стоять на ногах. — Так я тоже, — усмехается тот. Парень берет ее руку в свою, обхватывает талию и начинает двигаться, как двигались те самые влюбленные парочки из романтических фильмов, которые смотрела его мама, когда он был совсем маленький, когда все было хорошо, когда он даже и не представить не мог, что добровольно оставит себя умирать, только потому что влюбился в девушку, которая стала его жизнью. Шаг, шаг, поворот, шаг, шаг, поворот. Они пытаются двигаться синхронно, хоть и неумело. Но им было все равно до этого. Их это сейчас не сильно волновало, ведь они и без особых умений парили в руках друг друга, осознавая, что танцуют последний раз. Но танцуют вместе. И эта мысль заставляла сердце трепетать и заливаться солнечным теплом. — Ты вся дрожишь, — подмечает Оливейра. — Заткнись, — на удивление, не колко отвечает девушка, лишь крепче прижимаясь к тому. Через узкие щели забитых досками окон начинают просачиваться теплые лучи холодного рассвета, на улице петь птицы, а музыка сливаться с звуком тварей, пытающихся разломать баррикаду.

Иногда ты спрашиваешь себя, а стоит ли всех усилий эта битва, Ведь всё приятное уже затерялось в волнах. Всё смыто и уже давно не то, чем кажется. Осталось лишь чувство причастности твоим мечтам

Шаг, шаг, поворот, шаг, шаг, поворот. Может, так кажется, но время сильно дернулось и замерло, роняя остатки звуков на старый кафельный пол. Залитый грязной засохшей кровью кафель переливается и, кажется, шепчет, рвется. Мечется. В темноте абодной комнаты что-то дышит и мельтешит из угла в угол, стекаясь по обоям в красивый цветочек, с принтом из горошков и мятных лепестков манжетки. Зелёное зеркало грустно блестит в грязно-заброшенном свете лампы — такие бывают на индустриальных старых заводах, где-то на окраине Земли, где далеко, сыро и невероятно холодно, где нет места светлым волосам и молодому телу. Тошнота подступает к горлу, когда съежившийся внутри комок горечи и дисфории начинает забвенно бурлить и толкать внутри девушки. Через плечо Карлоса Валентайн вглядывается в пустоту звенящего отражения зеркала и не видит никого, кроме них. Джилл смотрит. Долго и пристально. Она готова поклясться, что он в курсе об ее чувствах. Нахал. И скорее всего, он чувствует это. Чувствует, когда пол шуршит, грохочет от того, насколько близко она к нему, что она может. Когда слежка выворачивается наизнанку, он уже перед ней, улыбается. Карлос видит, как худое личико девушки сначала смотрит непонимающе, как-то по-юношески глупо, моргая яркими, голубыми глазами, а потом сжимает руки в кулаки, вдыхая воздух со свистом, выдает очередное оскорбление, но уже менее увереннее, будто прочный фундамент здания начал тихо разрушаться, трещать, неизбежно покрываться извилистыми прорезями под их танцем. Шаг, шаг, поворот, шаг, шаг, поворот. Громкая музыка заглушает крики тварей за дверью, сливается с лениво поднимающимся рассветом за окном и отражается от стен комнаты, заливаясь в тела двух обречённых людей, которые ожидают горькой смерти, чтобы стать счастливыми.

Слушай своё сердце, когда он зовёт тебя, Слушай своё сердце, тебе больше ничего не остаётся. Я не знаю, куда ты уходишь, и не знаю, зачем, Но послушай своё сердце прежде, чем с ним попрощаться.

Ласковый голос из радиоприемника заглушает звук выломанной двери.