Окно на другом конце замка

В последнее время Нацуки совсем не чувствовала себя. Она просто срывалась, как с цепи, и говорила первое, что придет в голову. Нововступивший в клуб парень — Кэтсу, все больше начинал казаться неспособным мальчишкой, думающим о себе чуть больше, чем полагается бесцельным подросткам, единственная страсть которых — смотреть аниме и днями зависать в видеоиграх. Нацуки было отвратительно смотреть на то, как все члены клуба подстраивались под Кэтсу, как краснели от смущения их лица, будто это все делалось вроде бы так бесцельно, но зачем-то навязчиво. Но почему-то она не решалась поговорить ни с кем из своих друзей об этом, точнее пыталась намекать на разговор, но никто не мог понять ее. Нацуки сложно правильно выразить свои чувства, да и члены клуба не особо воспринимают ее всерьез, как хотелось бы. В их глазах она была милой, задиристой девчонкой, чьи слова особого значения, собственно, и не имеют, будто ветер подростковых эмоций и максимализма, что свойственно большинству подростков в средней школе. Но только не Моника. Моника была не такой как все остальные. Она совсем не часто общалась с Кэтсу в клубе, хотя истошно пыталась увлечь его с собой на любое задание с разделением на пары. Однажды Нацуки, кажется, увидела в ее глазах блеск какого-то далекого понимания, будто осознания истины, он был спокойным, даже лукавым, и она попыталась найти в нем утешение. В один день, Моника приходила раньше всех членов клуба, и Нацуки воспользовалась этим. Нацуки тяжело давалось вести личные беседы, однако будто черная энергия, скопившееся в груди напряжение, никуда не могло исчезнуть. Она была даже уверена, что Моника также не особо одобряет присутствие Кэтсу, на белом холсте их Литературного клуба он казался нелепо расплывшейся черной кляксой. Моника, к слову, при личной встрече была совсем не такой, какой являлась до прихода Кэтсу. Она в очередной раз блеснула своими умными глазами и печально вздохнула, оставаясь в крайне серьезном лице. «У вас такие пустые глаза, и мне хочется плакать» — Конечно, и ты подкатываешь к Кэтсу, Нацуки. Пришла обсудить его со мной? Целая толпа главных героев, какое везенье. Нацуки изумилась. Кажется, это не совсем то, что она хотела услышать на самом деле, но по крайней мере в ее словах было за что зацепиться. — Погоди, ты тоже? Моника удивилась, но почти не подала виду: — Что я? — Ты тоже это заметила? — Заметила что? Нацуки совсем потеряла бы надежду, если бы вопросы оказались чистым непониманием, но кажется, Моника была готова доставать слова пинцетом из гортани девушки: — Девочек и Кэтсу. Мне почему-то кажется, что они все пытаются угодить ему, а когда… Моника вскочила со стола и почти воскликнула; напугано, будто в соседнем классе послышался выстрел: — Ты тоже понимаешь?! Нацуки потерялась, даже отступила назад и заикнулась: — П-понимаю что? — Нацуки, то, что они совсем ненастоящие! — Моника загадочно развела руками. — Просто очнись. Нацуки не успела даже раскрыть рот, как вдруг Моника выпрямилась и, состроив привычное всем выражение лица, посмотрела за плечо одноклубницы. На дверь. В класс вошла Юри, прижимая к груди пару каких-то книжек в темных обложках; она приветливо кивнула и состроила обычную застенчивую улыбку. А у Нацуки был пустой взгляд. Тогда в голове будто что-то звонко щелкнуло, а в тело пробился порыв холодного ветра. Ее будто дереализовало, она будто попала в какое-то тонкое пространство за пределами реальности, впав в какой-то непробудный кошмарный сон, нагнетающий ужас. Сон был таким тяжелым и неподъемным для понимания, а за его гранями пустота, несуществование и произвол или просто Бог. Эта червивая церковь и дуновение ветра из открытого окна на другом конце замка граничат друг с другом так близко, насколько это возможно, и ветер разливался в груди с таким холодом, что обжигал изнутри и заставлял просто молчать в потрясении. Нацуки передернуло. Кажется, она что-то увидела. Но сейчас видит только Монику. Она сидит на первой парте средней колонки и с лицом полного удовлетворения безмятежно слушает поэму Кэтсу. Она была настолько умна, что ей не требовалось и думать, чтобы понять смысл слов каждой поэмы? Она кажется такой наполненной. Чем? Девочки из Литературного клуба — черви и Кэтсу для них — икона. Так нелепо, но Юри, Саери внезапно показались беспомощными, будто бедные люди; они так глупо извивались перед не лезущим за словом в карман подростком. Кэтсу — не плохой, добрый, но глупый и славно умеющий казаться умным, тем более в обществе тех, кто явно неравнодушен к нему. Все слова участников клуба отказались восприниматься мозгом и просто сыпались на пол, точно мелкие кристаллики сахара, когда Юри неуклюже пытается положить его в кружку Кэтсу. Нацуки не сказала ни слова, не блеснула ни одной остроумностью, отказалась читать поэму и даже не прикасалась к манге. Она молча наблюдала за девочками, пробегалась глазами по их одинаковой школьной форме, рассматривала их лица. Что-то потрясало ее в поведении Моники. Оно было будто… сводящим с ума. Нацуки ушла домой раньше, чем обычно. Ее голова была переполнена экзистенциальными сомнениями, а внутри было тяжело. Или наоборот пусто? Почему это произошло с ней? Нацуки все еще не понимает. Не понимает, почему не поздоровалась с проходящими мимо учителями, не понимает, почему идет домой раньше, не понимает, почему люди проходят мимо нее. Нацуки никогда не умела правильно выражать свои чувства, а сейчас она и сама не знает, что чувствует. Будто одно только слово не-на-сто-я-щие заставило что-то увидеть. Будь все нормально, Нацуки не придала бы этому никакого значения, но сейчас понимала, что ее с Моникой объединяет какое-то понимание; серое понимание какой-то бессмыслицы.

1

Шипение дождя заполняло комнату. Через низкое, открытое у кровати окно капли воды обильно слетали на белый, деревянный подоконник, и вода тонким, рвущимся ручейком стекала на пол, образуя на полу небольшую лужицу. Красные ленточки легко отпустили заплетённые в два маленьких хвостика волосы. Нацуки подолгу смотрела в свои же глаза, отчего-то уставшие, и почему-то в этот раз раскиданная на кровати одежда заставляла задуматься о нелепых формах человеческого тела. На маленькой нежно-розовой тумбочке около кровати лежала написанная от руки отца записка. К часу он будет дома, сегодня задерживается на работе. В один момент Нацуки отворачивается от зеркала к двери комнаты и, замерев, пытается прислушаться, а потом резко срывается с места и быстрым шагом подходит к входной двери. Она была уверена, что за ней должен был оказаться отец, но поторопилась. Нацуки в этот раз не слишком суетилась, чтобы не дай бог отец сильно промок под ночным ливнем, стоя под широким козырьком крыльца дома, в этот раз она была спокойна, как никогда. Открыв дверь, Нацуки удивилась силуэту Моники. Ах, да, их разговор так и не был окончен. Она спасалась от дождя, раскрыв над собой темно-оранжевый зонт, и была настроена абсолютно серьезно, как в школе. Будто они две королевы, что правят миром. Сквозь дождь еле слышалось ее обрывистое дыхание, осушившее тонкие светлые губы. Они смотрели друг на друга почти полминуты, а потом Моника на пару секунд оторвала взгляд от розовых глаз Нацуки и осторожно закрыла промокший зонт. По оголенным ногам Нацуки пробежался холод и заставил большую часть тела покрыться мурашками. Моника снова посмотрела в те же розовые глаза, ее сухие губы на секунду сомкнулись, она спокойно спросила: — Ты правда поняла меня? Нацуки медленно, но еле заметно кивнула, боясь, что речь может идти о чем-то другом, а она просто обезумела. Спустя пару секунд она тихо ответила: — Если…если мы разделяем это чувство… Я…я думаю…не знаю. Кажется, я сошла с ума. — Ты не понимаешь, потому что не видела все. Ты чувствуешь, потому что не такая как Саери и Юри. Ты потрясена, потому что вышла из ряда вон вместе со мной. Нацуки оледенела на несколько секунд, точно статуя, изображающая смесь сомнения и понимания. — Что? — Ошибка кода. Ты слетела вместе со мной, Нацуки. Мира не существует без Кэтсу, простая симуляция. Видеоигра. В черепе вновь что-то протрещало, ноги будто ослабевали, так и порываясь отняться. — Но…но мои воспоминания? — Иллюзия. — Но ведь… моя жизнь? Прошлое не могло не быть. — Кэтсу — твоя жизнь, Нацуки. Моника аккуратно положила зонт к стене и подступила к девушке. Они синхронно перешагнули порог дома, не отрывая глаз друг от друга. — Эти коды в твоей голове, Нацуки. Твой отец вернется, когда я скажу. Я не могла ошибиться, ты понимаешь меня, ты отвечаешь мне, и я уже не останусь в этом порочном круге одна. Шипение дождя прекратилось, как по щелчку. Нацуки часто дышала, потеряв всякую способность чувствовать застенчивость или страх: — Это все… все ненастоящее… — Нет, мы настоящие. Моника будто влезала в мозги, выворачивала сознание и совершала революцию, Нацуки не была такой как члены Литературного клуба и любые другие существа этого города. Все вертится в голове неописуемым беспорядком, загруженные знания в голову таким огромным объемом сводят с ума. Нацуки все понимает, она не кукла, а может быть кукловодом, ведь ее возможности теперь безграничны в этом мире — это ли называется познанием истины? Что же это получается? Абсолютная свобода? Возможность быть собой, не просто персонажем, а личностью. Но что принесет им эта свобода? И что тогда такое личность? Нацуки знала, что свободы нужно бояться. Моника подступила еще на шаг, и сильный порыв ветра захлопнул входную дверь, а Нацуки уже не отступала назад. Тогда произошло что-то странное, какая-то невидимая вспышка и Моника уже не была лидером Литературного клуба, а Нацуки уже не являлась тем, кого не воспринимают всерьез. В коротких розовых волосах медленно зарылась потеплевшая рука Моники, ее сухие губы осторожно коснулись губ Нацуки. Нацуки оставалось только закрыть глаза и взаимно ответить на поцелуй, ее бледные ладони легли на плечо и талию высокой девушки с русым цветом волос. Они настоящие. Единственные и неповторимые. Уже не было так страшно от непонимания. Только тепло и свободно.

2

Принятие нереальности поначалу несильно повлияло на мир в глазах Нацуки. Школа, клуб, друзья, многое оставалось прежним, хотя, кажется, в какой-то момент она впадала в состояние таких мыслей, которые уводили ее из пространства, а потом как-то возвращали вновь, разрывая пространство времени. Иногда Нацуки даже не замечала, как проходил день, будто все еще не могла оторваться «от себя». Она не знала, как ее жизнь оборвется и уже не хотела. Пусть все вокруг привязано к Кэтсу, но пытаться перепрограммировать линию жизни с огромной вероятностью приведет к катастрофе. Они с Моникой обсуждали это, правда с каждым днем эта информация отчего-то становилась все более безразличной. Так же, как и то, что Кэтсу был одним из них по ту сторону окна, хотя все же изначально Нацуки это задело. Настоящие личности что, правда такие глупые? И все же лучше бы она ничего не знала, лучше бы все было как раньше, и переживать все это не пришлось бы вовсе.

3

Нацуки очень негодовала насчет поведения Моники. Она будто пыталась сорваться со своего положенного места, влезала в беседы, навязывалась и, не отставая от Юри и Саери, вертелась вокруг Кэтсу. Не то чтобы Нацуки толкало это на ревность, но изрядно мозолило глаза и казалось жутко подозрительным, а на вопросы об этом Моника лишь кратко хихикала и отвечала: «Тебе кажется, я не такая, как они», пытаясь заворожить широкими словами о вселенной. Она показывала все признаки того, что страдает от своих знаний или, по крайней мере, пыталась, чтобы быть убедительной. Однажды утром Моника разбудила своим ранним звонком. Она была такая нервная и энергичная одновременно, что, казалось, тронулась умом. «Нацуки, не могла бы ты потерпеть кое-что?» Моника тараторила что-то непонятное, Нацуки почти не услышала сквозь сонливость, но даже не придала этому особого значения. А потом придала, когда резко обожглась новым поведением своего отца. Выражение его лица теперь было вечно грубым, нахмуренным и голос казался теперь на пару тонов ниже обычного. Приятные отношения превратились в тиранию и нездоровую страсть к контролю. Но Моника попросила потерпеть, а потом она обязательно все объяснит. Нацуки пыталась задерживаться в школе, приходить раньше на час и запираться в комнате, все ради Моники и ее работы над ошибками. Со временем изменения произошли не только в отце, но и в Литературном клубе. Юри и Саери, казалось, испарились и появились какие-то другие персонажи, очень специфичные или просто сумасшедшие. Члены клуба ругались, чуть ли не дрались и, боже, слишком…повзрослели? Отвратительно. Но Монике можно верить, она сказала, что все исправит. Или Нацуки просто наивно влюблена, и пытается на все закрыть глаза. Хотя она вообще устает терпеть эти выходки. Моника готова просто разрушить мир, чтобы… Чтобы что? Дежавю. Все произошло почти как в день осознания, просто появилось еще одно. И когда это произошло, Нацуки опаздывала в клуб, после исправления контрольной по алгебре и уже была буквально в двух шагах от двери в класс. Но вдруг остановилась и по всему телу будто прошлись невидимые трещины, расколов Нацуки на множество частей. Моника… Она… Она просто обманула. Обвела вокруг пальца и отодвинула сторону? И Нацуки осознала это только сейчас, так внезапно, сложив в голове паззл ее поведения, и получив причину из общей картины. Моника использует код. Она все знает и без труда злоупотребляет своими возможностями и разве это происходит ради Нацуки? И тут же сзади на ее плечо осторожно упала легкая рука. Точно Моники (она часто опаздывала с занятий по игре на пианино). Нацуки вздрогнула от неожиданности, резко обернулась, и ее напряженное выражение лица было тут же замечено. Моника не успела и спросить, что случилось, как Нацуки сорвалась потоком мыслей: — Это все ради Кэтсу! Моника даже дрогнула, ее щеки слегка покраснели, она была изумлена. События произошли слишком быстро и застали ее врасплох. Может быть русая девушка и задумывалась над тем, что подобный разворот событий может произойти, но отчего-то не всерьез. Нацуки продолжала: — О Боже, это ведь невозможно, ты рушишь наших друзей, чтобы быть с этой картонкой на хорошего парня?! — Нацуки, он такой же как мы, он настоящий, — Моника шагнула ближе, аккуратно сжав в своих руках плечи Нацуки. — По ту сторону окна, ты просто не сможешь понять меня, потому что… Нацуки вырвалась из рук Моники, перебив ее. — Т-ты убьешь их всех! Ты причиняешь мне боль, только ради того, о ком ты никогда не узнаешь! Никогда! Глаза Моники почти мгновенно застелили слезы, они не скатывались по ее щекам, просто задержались тонким слоем. Может быть она в какой-то степени действительно любила Нацуки. — О Боже, как я заблуждалась в тебе! Ты воспользовалась моим осознанием и моими чувствами, только чтобы отстранить от Кэтсу, не заморачиваясь над моим кодом! — Нацуки, нет, ты не понимаешь! Ты просто никогда не была на втором плане, ты не знаешь какого это смотреть на вас, кукол, которые заменили тебя! Потом наступила тишина. Они несколько секунд молчали, смотря в глаза друг другу, а потом Нацуки, проигнорировав, сорвалась с места и резко вошла в класс. Юри, Саери и Кэтсу, как обычно стояли около первых парт и о чем-то говорили, дожидаясь запаздывающих членов клуба. Или наоборот только и моля о том, чтобы они не пришли. Нацуки быстро подошла к одногруппникам, и все внимание переключилось на нее, будто на единственного актера посреди сцены. От взгляда Кэтсу невообразимо тошнило, так же как и от слишком красного лица Юри и вспотевших волос Саери, от всего. Они, черт возьми, сошли с ума. Сердце билось так часто и сильно, что пульс отдавал по всему телу. Члены клуба переглянулись. Кэтсу задумчиво нахмурился, а Юри чуть больше обычного прогнув спину в пояснице, слегка облокотилась на его плечо. Саери озадаченно смотрела сквозь Нацуки, в ее глазах невыносимо много боли, которой и быть там не должно. И все Кэтсу, Кэтсу. Это имя уже режет слух. В памяти приятным воспоминанием всплыла фотография первых недель в Литературном клубе. За день до появления Кэтсу. Все были счастливы, пусть это, возможно, иллюзия, но тогда в ней, кажется, было так хорошо. Слезы вне контроля одна за другой покатились по бледнеющему лицу Нацуки. Грустно от шага в пропасть и утонувших в ней воспоминаниях. Пусть в Нацуки произошел сбой, но она помнит каждый момент до последнего, более того, она чувствует, а значит живет. Тепло старой дружбы теперь отзывалось невообразимым внутренним покоем, стоит только представить себя на этом месте, когда все было хорошо. А теперь у нее нет никого. Только Моника, но друг ли она, или нечто большее, или ничто? Пусть все окажется сном, пусть Нацуки снова проснется от того, что отец ранним утром открывает занавески в ее комнате, и противное солнце пройдется теплыми лучами по сонному лицу, пусть Юри, Саери, Моника и Нацуки вновь будут теми, кем всегда и являлись. Пусть куклами, пусть не-личностями, но чтобы вновь все вернулось на свои места. Хотелось кричать, но Нацуки знала, что вместо этого из нее вырвется оглушительный вопль. Натянутые струны в груди разрывались одна за другой, и картинка мира в глазах так медленно теряла насыщенность, пока полностью не окрасилась в черно-белые краски. Нацуки бессильно упала на колени и короткие, розовые волосы полностью закрыли лицо от всех глаз. Она безмолвно зарыдала в порыве такого отчаяния и безысходности, которую — она уверена — в мире не испытывал еще никто. За спиной послышались, медленные, почти бесшумные шаги. Уже через секунду, Моника была совсем близко, ее руки в очередной раз упали на аккуратные плечи коротко стриженой девушки. Послышался ее печальный вздох, а потом она тихо и совсем спокойно спросила: — Хочешь, я тебя удалю?