***
Гай чувствовал себя идиотом. Это было не шибко трагично, хотя и вызывало у него досадливые ощущения. Иногда, вот совершенно вдруг, странная пустота выпрыгивала из ниоткуда и брала его в оборот, нашептывая, что он не на своем месте. И что младшего родители сильнее любят, угу. Ить глупо, скажете? А то. Да только ощущалки ж никуда не денешь, пока сами не отцепятся! Впрочем, такая ерунда каждый раз проходила, оставив его в покое, и быстро. — Сына, правее встань. Да не дави ты так на телугу-то, во, молодца… Милая, малой, а вы давайте-ка левее. Всё. Толкаем! А ты не стой, н-но, старушка! Н-но, тебе говорят. Овса дам! После. Дома, на мельнице! Н-но!!! Их древняя Метёлка взыгогокнула, телега отозвалась рывком!.. И ничего. Кажется, только глубже увязла. Гай сдул комара с переносицы, а потом смачно прихлопнул гадское насекомое, когда то не поняло намека и покусился на его, Гая, младшего брательника, не оценив человечью щедрость, благодаря которой жадному до свежатины кровопийце позволили было кантоваться среди живых. Да, отлетался теперь комаришка. Нет, идиотские ощущения никуда не делись, как и куры шерифского зама. К тому же смеркалось, холодало, свежий висельник чуточку мрачно покачивался фоном… А папа старательно утаптывал грязь, ругая старую кобылку, шерифа с заместителем, погоду с каким-то Херном и дороги, которые развезло. — Мама, папа, а можно нам с Гаем попробовать курятину? Есть хочется. Роберт тоже чувствовал себя идиотом. Спрашивается, вот чего они тут забыли всей семьей, а? Ночь скоро, никаких чудо-котов не видать, а куры дивно пахли. Всю дорогу, ага! И сейчас тоже… Пахнут. Вкусно-то как!.. Ну, по крайней мере, первая, из городского бульона, и вторая, которую зажарили с дорогущими специями. Заморскими! Тоже в городе. По приказу того сэра, которого тоже звали Робертом, во дела. А сырая курица не успела развоняться. Она просто была дохлятиной в перьях, это самое… во, под номером три. Свежая хоть, и то счастье. Задуматься не успела, по холодку-то… Чай, весна, да не месяц май покуда. — Поднажмем, родные. Домой бы нам засветло успеть, а там уж и покушаете! Мама заволновалась. Она больше не стала переживать вслух, но про себя… По лицу ж видно. Растревоженная. Гай знал: она грозу не любит. Роберт тоже был в курсе, хотя ни один из них толком не помнил, с чего бы вдруг такая неприязнь у их мамы к грозе. Маленькие они тогда слишком были, всего-то и делов, оттого и не запомнили каких подробностей. Чего конкретно? Мельничиха вздохнула. Она-то прекрасно помнила, как три весны тому назад прижала к сердцу двух ребятишек, называя их своими. А теперь как бы они все, считая кобылку и не считая висельника, прямо сейчас не промокли до костей и не простудились опасно, а то дождь собирается, а тут перекресток этот, открытый всем ветрам, и темнеет ужо всё более значительно, и телега застряла, и заместитель шерифа (де Пежо, вроде бы), вот ведь ушлая морда, подбил ее семейство на какое-то дельце, как муку подвезли. Мутное. Правда, не то чтобы задарма, денег отстегнул. Целую монету каждому из ее мужчин, от мужа по младшего сынишку включительно, пока она с кумой общаться ходила. И не простую ведь, а серебряную монету-то. Каждому! За поимку какой-то живности. Обсказал еще, что нужна она ему шибко для каких-то своих милордовых целей. И на том спасибо его лордству, пусть не хворает… А только люди говорят, что волков давеча многовато в округе стало, и туча грозовая всё больше пухнет, и темно, и вообще!.. — Вот он! Со стороны Шервуда к телеге метнулась тень. Молния сверкнула, ослепила… Всех, пожалуй. Кроме тени, да еще висельника. Гай поморгал. Наверное, во всем была виновата дурацкая молния с ее яркостью. Так, нет ли, а чудо-кот, которого он углядел раньше остальных, уже не казался ему ни крысой, ни коровой, ни собакой, хотя вот только что, Гай чем хотите был готов поклясться!.. Но теперь это был именно кот. Черный, крупный и пушистый. Очень. Так и хочется погладить, а вдруг тяпнет или царапнуть решил?.. И вот здоровенный котяра уже легко вспрыгнул на спину перепуганной Метлы, и решительно подобрался к тому из свертков, где была неощипанная курица заместителя господина шерифа. На вареную и зажаренную со специями этот зверь и не взглянул. Метла вздрогнула и ринулась бежать. Вперед! Домой! Быстрее!!! — Тпру, дура! Она не слушала. За ее спиной ворчало, жевало и мяучило нечто жуткое. Тоже за спиной, но всё дальше и дальше, звучал голос хозяина. Кажется, он рухнул в грязь вместе с женой и сыновьями, не удержав равновесия…***
— Брысь, наглая морда. Тщетно: кот застрял. Или только вид сделал, тогда как на самом деле… И немудрено. Вот вы захотели бы добровольно покинуть обитую мягкой тканью будочку для путешествий? — Я кому говорю? Вон пошел, дармоед! Где-то в вышине начали собираться тучки. Пока еще легкие, беленькие да пушистенькие. Заместитель шерифа тряхнул переноску, да посильнее. Жирный кот шлепнулся на мешок с мукой, уцелел, наплевав на падение с высоты в рост замшерифской лошади, и кинулся бежать в сторону леса. — Ты! Передай мужу и сыновьям, чтоб не вздумали мне возвращать эту прожорливую тварь. А деньги за поимку кота пусть везут обратно, как будет поставка муки. Поняла? — Да, господин. Мельничиха склонилась перед сэром Робертом в поклоне. Тот еще ругнулся, видать, на родном нормандском в этот раз, а потом изволил отбыть в сторону Ноттингема, предварительно уточнив то-сё о свежей поставке мучницы своего любимого помола. Тонкого, разумеется. Милорд же другое не ест. Ох, верни ему серебро, понимаешь… Не было печали! Спрашивается, и где его теперь взять? Оно ж в дело пошло и не только… А всё кот, дикарь из лесу этот! Мельничиха покачала головой. Видать, ошибшись котом, начальник-то. И чего только ему занадобилась животина? Кума сказывала, что запрошлый год то деньги ему подсовывал замшерифа, то кормил с господского своего стола, а то еще какую штуку выдумал-учудил: детным служанкам, у кого младенцы грудные, приказывал своим молоком кота пользовать. И чем дальше, тем сильнее чего-то ругался да хмурился на животное. А теперь, понимаешь, деньги ему верни!.. Кот, будто услышав трагические мысли доброй женщины, бесшумно прокрался к мельнице, и теперь сидел перед мельничихой, заглядывая ей в глаза. Просительно и печально. Общее впечатление немного смазывалось по той причине, что кот был угрожающе толст, а потому запыхался от быстрого перемещения, и теперь дышал трудно. Впрочем, это могло и прибавить жалостливости в общую картину. — И чего глядишь? Кот ей не ответил, только задышал чуточку ровнее. Тучи над головами их обоих вдруг сгустились еще шибче (или мельничиха просто не заметила, уйдя в себя, что они давненько уже?..), и в единый миг бахнул гром, сверкнула молния, а ливень зарядил так, что стало не разглядеть, успешно ли удят Гай с Робертом выше по течению, да не расслышать, как ни старайся, что обсуждает Мэтью ниже по течению с милордом Локсли, который зачем-то приехал, да не один, а прихватив с собой свою наследницу.