* * *
— Отоспался? — спросил Вейзи, едва он попался на глаза. От утреннего благодушного тона не осталось и следа. — Лучше бы не ложился. — Сон вымотал Гая окончательно — слишком разительным было его отличие от действительности. — Я запомню. — Вейзи был сух и деловит. Очевидно, кто-то ему здорово насолил, и теперь шериф изобретал наилучший способ отомстить. — Поедешь в деревню со сборщиком. Новый налог мне нужен полностью, и чем скорее, тем лучше. Хочешь — угрожай, хочешь — задабривай, но деньги нужно получить. — Задабривать? — не поверил своим ушам Гисборн. Вейзи рассмеялся. — Ты перестал понимать шутки. Ты мне не нравишься, Гай. «Неправда, — подумал Гисборн, наклоняя голову в знак повиновения. — Всегда нравился. А теперь, когда появился Локсли, и вовсе не отпустишь. Не привык отдавать». Впрочем, он отлично понимал Вейзи. У них действительно было много общего, и Гисборн учился у шерифа до сих пор, хотя и стал сомневаться в пригодности для него этой науки. В последнем был виноват все тот же Локсли. Рядом с его принципами, простыми и не приносящими дохода, все хитроумные игры Вейзи казались не имеющей никакого значения суетой. Гисборн знал, что по последнему, окончательному итогу Локсли окажется в выигрыше. Единственным приемлемым выходом была его смерть. И вряд ли кто-то другой, кроме него, мог обеспечить это. Вейзи хотел нанять людей со стороны, но Гисборн воспротивился — это было его дело. Взгляд Вейзи тогда ясно говорил, что Гисборн выдал себя, что для шерифа кристально ясно, какой интерес влечет его к бывшему другу. Но они продолжали играть: Вейзи делал вид, что верит в кровожадность намерений своего помощника относительно Робина Гуда, Гисборн делал вид, что верит ему и всеми силами старается вычистить заразу из Шервудского леса. Оставалось неизвестным только одно: когда Вейзи надоест играть. Гисборн подозревал, что очень скоро. Он был зол и, пожалуй, перегнул палку, приказав повесить наиболее крикливого должника тут же, на месте, для устрашения оставшихся жителей. Дергающийся висельник был скорее забавен, чем страшен, однако мера возымела действие, и монеты забренчали, одна за другой падая в бездонный кошель сборщика. Вейзи встретил его широкой улыбкой. — Я еще не сообщил, как все прошло, чему же вы радуетесь? — осторожно спросил Гисборн. Хорошее настроение Вейзи никогда не связывалось с понятием блага для окружающих. — Тому, что у меня все прошло замечательно. Пойдем, я приготовил сюрприз для тебя. — Вы не хотите узнать о моем сюрпризе? Налог собран полностью. — Разве это сюрприз? Гай, это твоя обязанность. — На мгновение из-под его веселья выглянул другой Вейзи — жесткий, точно знающий, чего хочет. Иногда Гисборн был готов сдаться на милость такого Вейзи. Но его останавливала не столько брезгливость, сколько понимание того, что именно этому Вейзи интересно в основном его сопротивление и что интерес сильно ослабеет, как только цель будет достигнута. Он спускался вслед за шерифом к тюремным подвалам, и нехорошее предчувствие просыпалось в груди. Что Вейзи хочет показать ему? — Ты не поверишь. — Тот остановился не доходя камер и раскинул руки в стороны, как актер в драматической пьесе. — Пока ты, несомненно, рискуя жизнью, собирал с бедняков гроши во благо нашего короля, храни его господь, и ради истребления нашими рыцарями гнусных сарацинов, я тоже не покладая рук трудился на благо Англии и поймал главную лису в нашем курятнике! — Он сделал шаг в сторону, и Гисборн увидел то, о чем уже догадывался, но не хотел верить. На куче старой соломы лежал Робин Локсли. — Что скажешь? — Вейзи впился взглядом в его лицо. Гисборн замер. Он знал, что Вейзи догадывается о буре в его душе, но не хотел выдавать ни крупицы лишних сведений. Нельзя позволить Вейзи влезть в это. Их с Локсли вражда — его личное дело. Он молча ощупывал взглядом неподвижное тело. Конечно, Локсли жив, иначе не было бы необходимости держать его за решеткой. Но как его схватили и что с ним сделали после? — У тебя, конечно, есть вопросы? — первым не выдержал Вейзи. Он опять был прав — триумфаторы уязвимы. В этой маленькой партии перевес оказался на стороне Гисборна. Он неспешно повернулся к шерифу. — Не могу не поздравить вас, милорд, и не признать, что мне еще многому у вас учиться. В частности, ловле разбойников в Шервудском лесу. Как вам это удалось? Взгляд Вейзи стал неприятно хитрым, будто масляным. — У каждого из нас есть свои маленькие слабости, не так ли, Гай? Вот и наш дорогой Робин испытывает определенную слабость к одному человеку. Узнав, что мы готовим покушение на Ричарда, — чего, как ты понимаешь, не было и быть не могло, — Робин Гуд проник в замок, чтобы выяснить подробности и спасти своего любимого короля. Конечно, мы никому об этом не расскажем — к чему людям знать, что атаман разбойничьей шайки настолько предан его величеству? Просто повесим за разбой, верно? — Верно, — проговорил Гисборн. Больше всего ему хотелось, чтобы Вейзи ушел, чтобы остаться одному и убедиться, что Локсли еще дышит и… дотянет до виселицы? Не лучше ли, чтобы он уже не дышал? Эта мысль ударила так сильно, что он едва не растерял все достигнутое преимущество. — Так вы все-таки взглянете на то, что мы привезли? — спросил он, отворачиваясь от решетки и удовлетворенно ловя недоумение во взгляде Вейзи. — Разве ты не хочешь поговорить со старым другом? — спросил он. — Не сомневаюсь, вам есть что обсудить. — К чему? — Гисборн бросил еще один взгляд сквозь решетку. Ему показалось или Локсли в самом деле пошевелился? — Это не мой трофей. Вейзи резко развернулся и направился к выходу, не добавив больше ни слова. Гисборн поспешил за ним, переводя дыхание. Он не знал, почему ему так необходимо скрывать от шерифа силу того помешательства, которое влекло его к Локсли, — Вейзи и так знал обо всем. Его чутье на людей работало безошибочно. И все же Гисборн не хотел преподносить ему все на блюдечке. Пусть поломает голову, пусть постарается, пусть поймет, что Гисборн уже не тот мальчишка, что когда-то пришел к нему на службу. А лучше всего было бы обыграть его в этой игре, обвести вокруг пальца, заполучив Робина и продолжая числиться верным помощником шерифа. Но Гисборн не видел средств для достижения этой цели. Вейзи был умен, а Локсли — Локсли и в самом деле ни за что не предаст Ричарда. Гисборн никогда не испытывал ненависти к людям просто так, это было расточительностью. Для сильного чувства требовались веские основания, и по отношению к Ричарду эти основания существовали вне всякого сомнения, получив сейчас изрядное подкрепление. Если не так давно он соглашался убить короля за плату, как обычный наемник, то теперь сделал бы это бескорыстно, только потому, что Ричард своим существованием отнимал у него Робина. Если короля не станет, то, может быть?.. — Он не будет с тобой, — сказал Вейзи, не сводивший с него глаз, и Гисборн понял, что выдал себя. — Что бы ты ни сделал теперь, он не будет с тобой. А ведь он даже не знает о покушении. Ты еще не понял, что нужен только мне, Гай? Гисборн понимал это чересчур хорошо. Поэтому просто напился до черноты перед глазами и провалился в сон, не думая ни о Локсли, ни о Вейзи, ни о том, во что превратилась его жизнь.* * *
Кажется, ему все же снился Робин, потому что именно он стоял перед глазами, когда Гисборн очнулся. Следом пришло ощущение жуткой головной боли. Стояла глухая ночь, хмель еще толком не выветрился. Гисборн вылил на голову всю воду, что нашлась в кувшине, и окончательно вспомнил прошедший день. Придерживаясь за стену, он спустился вниз, чудом не скатившись со ступеней. Стража вытянулась перед ним в струнку. Все знали, что тяжелый характер помощника шерифа не становится лучше, когда тот пьян. — Открой! — приказал одному из стражников Гисборн, указывая на камеру Локсли. Стражник попятился, не зная, кого следует бояться больше. — Милорд Вейзи приказал не открывать никому ни под каким предлогом! — выпалил он. Его собственный кинжал оказался у горла едва ли не раньше, чем он успел договорить. — Я сказал, открой! — Гисборн вдавил острие в шею. — Я не люблю ждать. Выбор был сделан мгновенно. Гнев Вейзи был еще далеко, а по шее уже бежали горячие капли. — Я все сделаю! — выпалил стражник. — Уберите это! Один долгий миг ему казалось, что Гисборн решит довести начатое до конца, но потом давление металла исчезло. Трясущимися руками стражник отпер тугой замок. Покачнувшись, Гисборн ступил внутрь. Робин лежал, казалось, так же, как он его оставил. А может, и нет, — Гисборн смутно помнил подробности. Он упал на колени рядом с лежаком и осторожно, насколько мог, перевернул Робина на спину. Тот был в забытьи, дышал часто и неровно. Руки были стянуты веревкой впереди — может, забыли снять, а может, не сочли нужным. В полутьме Гисборн не сразу заметил, что весь бок Робина в крови. Он понял это, только когда поднес к глазам липкие пальцы. — Эй вы! — рявкнул он, поворачиваясь. — Свет сюда! Теплую воду, вино и чистые тряпки! Кто вернется последним, до пятидесятницы будет нести ночные караулы. Двоих стражников как ветром сдуло. — А ты, — Гисборн махнул рукой оставшемуся, показавшемуся самым смышленым, — поднимись ко мне в комнату. В сундуке есть склянка с мазью. Принесешь сюда, и упаси тебя боже не найти или разбить. — Доставлю в лучшем виде, — пообещал стражник, закрепляя факел в решетке так, чтобы свет падал наиболее ровно. Гисборн подумал, что стоит поощрить его усердие мелкой монетой, но тут же забыл об этом, переведя взгляд на Робина. Конечно, Робин не мог умереть, но сейчас он выглядел подошедшим опасно близко к этому рубежу. Гисборн перепилил кинжалом веревку на его запястьях, подумал было поступить так и с курткой, но снять ее было проще. Высвободив из рукава руку со здорового бока, он приподнял Робина, чтобы вытянуть куртку из-под спины. Даже сквозь рубашку чувствовалось, что тот весь горит. Отбросив куртку, Гисборн поднял рубашку, отлепляя от кожи. Кровь еще не схватилась. Колотая рана в боку выглядела неглубокой, но крови выбежало немало. Робин мог просто истечь ею, лежа на грязном полу темницы. Гисборн записал на счет Вейзи еще один долг, грозивший перерасти в неоплатный. Бережно, насколько позволял похмельный дурман, он вытер мокрой тряпкой лицо Робина и промыл бок. Вода в миске стала грязно-бурой. С глазами что-то творилось: Гисборн четко видел только то, что находилось прямо перед ним, — то миску, в которой качался свет факела, то впалый бок и кровящую рану. К счастью, зашивать ее не требовалось, — Гисборн сомневался, что сейчас справился бы с этим. Он приложил к поврежденному месту пропитанную мазью повязку и закрепил длинным куском полотна, несколько раз обернув им тело Робина и послав подальше края света стражника, заикнувшегося о помощи. Ему казалось, что он здесь один, только он и Робин, и Робин позволяет заботиться о себе не потому, что лишен сознания, а потому, что доверяет ему, будто они одна семья. Никогда прежде ему не доводилось переживать ничего подобного, и он не собирался никому позволять испортить эти мгновения, слишком ценные, чтобы делиться ими. Закончив, он закутал Робина в свою куртку, влил вина в полуоткрытый рот и провел по лбу, убирая прилипшие волосы и понимая, что больше ему здесь делать нечего. Первое, что он увидел, поднявшись и повернувшись к выходу, — Вейзи, наблюдавшего за ним. — Вот, значит, как Гай Гисборн предпочитает проводить ночи? — недобро протянул тот. — В камере разбойника, которого вскоре повесят. Гисборн не отвел взгляд. Сейчас ему было все равно. Он не боялся Вейзи. Он не испугался бы ни дьявола, ни короля, окажись они здесь. — Мое право проводить ночи там, где я захочу, — сказал он, почти не запинаясь на словах. — Позвольте пройти, шериф. Добрых снов. …Робин был так нежен, что от этого становилось больно. Он ласкал Гая ртом, и руки сами тянулись к светлым волосам, к затылку. Гай все же не выдержал, потянулся, прижал, стал толкаться быстрее, жестче и наконец излился в его горло, задыхаясь от переполняющих грудь невысказанных слов. «Робин! — позвал он, — Робин», но тот уже уходил, не слыша его оклика. Наутро картина произошедшего встала перед глазами, стоило только открыть их. Гисборн застонал. Тяжесть похмелья померкла перед тяжестью воспоминаний. Что теперь сделает Вейзи? Заставит его исполнить работу палача? Или придумает что-то другое, не менее невозможное? Если бы он вчера не пошел туда, Локсли мог бы умереть к утру, и все проблемы Гисборна разрешились бы сами собой. Теперь же он мог оказаться на той же соломе, рядом с разбойником. Впрочем, вряд ли Вейзи позволит им находиться рядом перед лицом надвигающейся смерти. Он придумает что-нибудь другое… — Гисборн! — послышалось в коридоре. Он поднялся, только сейчас сообразив, что на нем нет ни куртки, ни рубашки, промокшей и испачкавшейся, пока он ухаживал за Робином. Однако вошедший в комнату Вейзи не обратил на это внимания. — Меня срочно ждут у принца Джона, — отрывисто сказал он. — Я вынужден оставить Ноттингем на тебя. Ты знаешь, чего я жду и чего требую от своих помощников. Порядок, Гисборн, во всем должен быть полный порядок. А если той шервудской мрази не окажется в камере, когда я вернусь, ты займешь его место и там, и на виселице. Тебе все понятно? — Он ткнул в грудь Гисборна каким-то письмом, которое сжимал в руке, дождался кивка и провел бумагой вниз, до самого пояса, проследив за ней взглядом. — Как же все не вовремя… Он скрипнул зубами и вышел. Такой Вейзи, забывавший на время о любви к играм и о доброй половине человеческих чувств, был наиболее опасен. Но сейчас Гисборн едва обратил на это внимание. Он ломал голову, пытаясь понять, действительно ли ему выпала такая удача или внезапный отъезд — очередной ход в сложной игре. Но, судя по всему, Вейзи тут был ни при чем — судьба сама сдала карты, и шерифу на сей раз не повезло. И все же Гисборн не верил своим глазам. Стук лошадиных копыт, увозивших шерифа и его охрану, уже затих, а он все еще не мог уложить в голове, что на некоторое время остался полновластным хозяином Ноттингема, его казны и главных ворот, его темниц и всех заключенных… Голова снова заболела, будто одна мысль о Робине пронзала ее стрелой навылет. Гисборн подумал спуститься, но что-то удерживало его. «Позже, — подумал он. — Мне надо… быть готовым». Он не мог бы сказать, к чему хотел быть готовым, но отложил встречу с Локсли с необъяснимым облегчением. Но вскоре мысль о том, что он не знает, в каком состоянии находится разбойник, заставила его едва ли не бегом направиться к темницам. Конечно, ему бы доложили, если бы заключенный умер или умирал — особенно после ночного происшествия, — но этот довод разума не имел ничего общего с лихорадочным желанием увидеть Локсли своими глазами. Тот все так же безучастно лежал на соломе, но выглядел гораздо лучше. Гисборн остановился, не доходя решетки. Слов не находилось. — Ты вступил в орден бенедиктинок? — спросил Локсли. Голос звучал глуше обычного, но глаза привычно блестели. — Или просто добрый ангел, посланный мне господом этой ночью, по какой-то неведомой прихоти принял твой облик? — Отрезать бы тебе язык, Локсли. — Теперь слова нашлись мгновенно. — Половина твоих неприятностей из-за него. — А другая — из-за тебя? — Глаза уже не только блестели, но и откровенно смеялись. — Спасибо за куртку, Гай. Я пока не буду ее возвращать. От моей мало что осталось. Заберешь потом у палача. Гисборн не помнил, как вновь оказался наверху. Голова раскалывалась. «…У палача», — гудело в одной половине, «спасибо, Гай», — повторялось эхом в другой. — Мне надо выпить. — Он стукнул кулаком в стену раз, другой. — Эй, куда все подевались? Мне надо выпить! Вино было как лучший друг, которого у Гисборна никогда не было — или был так давно, что об этом не стоило вспоминать. Оно утешало, заливало горечь и ни о чем не спрашивало, а главное — лишало возможности думать и самому задавать себе эти тяжелые, не имеющие ответа вопросы. Гисборн смутно помнил, что снова спустился вниз, разогнал стражу и долго что-то втолковывал Робину, усевшись спиной к решетке, чтобы не видеть его лица, и перемежая признания богохульствами… Потом он поднялся к себе — на это ушли последние силы, — и словно провалился в бездонную пропасть, где не было даже снов — одна лишь черная пустота. К вечеру он пришел в себя. Ведро холодной воды и горячая похлебка почти вернули его к жизни. Послав к лекарю за настойкой от головной боли, Гисборн решил, что оставшиеся до возвращения шерифа дни проведет в воздержании от излишеств. О том, что Локсли находится сотней шагов ниже, он старался не думать. Что толку, если он пойдет туда? Зачем, о чем им говорить? Им и так было сказано слишком многое. Гисборн знал за собой привычку к хмельной откровенности. Что Локсли понял из этого пьяного бреда, о чем догадался? Но как бы то ни было, им больше незачем видеться — до эшафота. Голову снова раскололо болью. Не забыть бы повесить и лекаря, что варит столь дрянное средство. …Робин целовал его так, словно в жизни не знал ничего лучше, чем поцелуи с Гаем Гисборном, прижимался всем телом, разжигая жар, который, казалось, ничем невозможно погасить. Его рука гладила бедра, а потом влажные пальцы оказались между ягодиц, и Гай не стал сопротивляться, открылся, позволил, и Робин брал его сначала пальцами, а потом лег сверху и вошел в него, и легкая боль была сладкой, как его искусанные губы. Гай стонал и кричал, и было так хорошо не сдерживаться, принимать Робина, давать ему приют в себе, служить и домом, и женой, и другом, и всем миром. Встречая его, подтягивая колени к груди, отдавая больше, чем имел, Гай чувствовал, что счастлив, как никогда в своей жизни, и хотел только, чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы Робин не уходил. Его нельзя было отпускать, Гай знал это и не хотел доискиваться причин. Он хотел, чтобы Робин был с ним, всегда, но откуда-то знал, что это невозможно, и боль, причиненная этой мыслью, слилась с немыслимым удовольствием, когда Робин помог ему рукой, заставляя кончить одновременно с ним. Гисборн рывком сел на краю постели. Сердце колотилось так, словно собиралось выскочить из груди. Он больше не мог. Этому следовало положить конец. Наспех натянув штаны и сапоги, он спустился в темницы. Стража исчезла из виду при одном взгляде на него. Гисборн усмехнулся. Вейзи услышит много интересного по возвращении. Но сейчас это не имеет значения. Сейчас у него есть более важное дело. Локсли уже был на ногах. Похоже, на нем все заживало как на собаке. Оно и к лучшему. Полумертвому Гисборн не смог бы предложить то, что собирался. — Давно не виделись, — сказал он, перешагивая порог. — Вижу, тебе лучше? — Готов для виселицы. — Локсли хмурился, не понимая цели его прихода. — Хорошо. — Гисборн облизал губы. Локсли проследил за его движением. — А если я предложу тебе возможность избежать эшафота? — Интересно, какую цену мне придется за это заплатить? — Зеленые глаза смотрели серьезно и хмуро, совсем не так, как во сне. — Чего ты хочешь, Гисборн? — Думаю, ты и так знаешь. — Гисборн снова облизал мгновенно пересыхающие губы, шагнул ближе. — Хочу, чтобы ты называл меня Гаем… чтобы был со мной. Чтобы был моим. Хоть раз. Во взгляде Локсли мелькнуло презрение и… сочувствие? — Всего-то? — Его ладонь мягко легла на заросшую щеку. — Ты так мало просишь. Ох, Гай… — Мало? — Кровь ударила Гисборну в голову. Избавление от выматывающих душу снов, исцеление от боли — это для него мало? Будь ты проклят, Локсли! Он толкнул разбойника к стене, рывком развернул, впечатывая лицом в решетку, прижал всем телом, тяжело дыша, чувствуя его запах, как волк чует запах добычи. Зашарил по нему руками, узнавая, вспоминая. Локсли не сопротивлялся, только пальцы, вцепившиеся в прутья, побелели. Гисборн расстегнул его куртку, нащупал повязку, с запозданием подумав о едва зажившей ране, повел ладонью ниже… — Спасибо за куртку, Гай, — негромко сказал вдруг Локсли. — Ночами здесь очень холодно. Гисборн остановился. Его член вжимался в ягодицы Робина, руки уже расшнуровывали завязки штанов. Оставалось сделать совсем немногое, чтобы получить то, что он хотел так давно и несбыточно, что сводило с ума, причиняло боль и заставляло ошибаться. Нужно только взять то, что хочется, то, что дают, и все встанет на место, жизнь войдет в прежнюю колею… Он отстранился рывком, будто сам себя отдернул за шиворот. — Уходи, — сказал он, закрывая глаза — так было проще. — Уходи, Робин. Со стражей справишься, тебе не привыкать. Только уходи быстрее. Слышишь? Уходи к черту, оставь меня в покое! Он слышал тишину, шорох соломы, треск факела, словно растворился во всем, что его окружало. Так было проще и почти не больно. — Спасибо, — повторил Робин, легко касаясь губами его губ. — Я знал, что ты никуда не делся, Гай. Спасибо.* * *
Гисборн не удивился, услышав на лестнице голос Вейзи. У шерифа было поистине нечеловеческое чутье, которое привело его в Ноттингем почти вовремя. Но все же он опоздал. У Локсли было достаточно времени, чтобы оказаться в безопасности. Гисборн усмехнулся. Все-таки надо было напиться. Гнев шерифа проще выдерживать в союзе с крепким элем. — И что, позволь спросить, ты здесь делаешь? — Это было слишком мягко. Либо Вейзи устал, либо у него хватало собственных неприятностей, либо… — Вы сказали, что в случае побега Робина Гуда мне придется его заменить. Я заменяю. — Идиот. — В этом слове тоже недоставало обычной злости. Гисборн подумал, что Вейзи был готов к чему-то подобному еще в день отъезда. — Вставай. Пойдем поговорим. Он приказал подать еды и вина, сбросил походный плащ и сел за стол рядом. — Король возвращается, — сказал он, и Гисборн поперхнулся вином. — Что? — Ричард возвращается в Англию. На время — посмотреть, что происходит без него, пополнить казну и войско. Локсли, конечно, узнает об этом и постарается встретиться с ним. — Мы должны помешать этому. — Боюсь, уже не сможем. Я едва поймал его здесь, в Ноттингеме. А представь, если придется ловить его по всей Англии? — Он расскажет Ричарду обо всем? — О чем? О покушении ему неизвестно, о наших отношениях с принцем Джоном — тоже, а остальное — что он скажет? Что шериф собирает налоги? Поддерживает порядок? Карает виновных? — Что налоги непомерны, люди нищают, голодают… — Верно. И что тогда сделает Ричард? — Я не знаю. — Я знаю, Гай. Ричард, как и всякий король, желает делать то, что делает. И пока он желает вести войну, он не хочет слышать ни о чем, что может помешать ему в этом. Локсли не видит этого. Он верит в Ричарда, он ослеплен им. Мало кто способен сохранить холодный рассудок, когда сердце в огне, не так ли, Гай? — Так что же, по-вашему, случится? — Гисборн чувствовал, что Вейзи хочет сказать что-то важное, важное не столько для дела, сколько для него лично. — Твой Локсли умеет видеть людей. Какова бы ни была пелена на его глазах, она спадет, когда Ричард обнаружит, насколько равнодушен к моим методам управления народом и пополнения казны. Достаточно будет одного оборванного разговора или неудачно оброненного слова, чтобы Локсли все понял. — Он будет разочарован, — проговорил Гисборн, наконец понимая. — Он будет раздавлен. Тяжело переживать предательство тех, кого любишь. — Он повернулся, поймал взгляд Гисборна. — Это будет твой шанс, Гай. Твой единственный шанс. Я верно понимаю, что ты так и не достиг своей цели? — Не ваше дело. — Я так и думал. У тебя есть шанс, Гай. Дождись, когда Локсли вернется от Ричарда, и действуй. Только не будь идиотом. Гисборн посмотрел на него долгим тяжелым взглядом. — Вам-то от этого какая выгода, Вейзи? Я не верю в ваше бескорыстие. — Конечно. Ведь я не Локсли. — Вейзи усмехнулся. — Считай, что я просто хочу сделать тебе подарок. Ты мне действительно не безразличен, Гай. Жаль, что ты никогда этого не оценишь. Он покрутил кубок в руках и с силой швырнул об стену. Раздался громкий звон, вино расплескалось, оставляя кровавый след. — А уж какую-нибудь выгоду из вашего союза я извлеку, — спокойно заключил Вейзи. — Я не привык оставаться в дураках. Он ушел, непривычно серьезный и тихий. Гисборн остался за столом, не зная, радоваться ему или бежать куда глаза глядят. Пролитое вино вздрагивало на досках стола, будто озеро на закате, и Гисборн безуспешно пытался прочесть в его пятнах свою судьбу.