* * *
На ближайшей вечеринке Эванс опять оказался поблизости. Ричард пообещал себе не пересекаться с ним. Но через полчаса оказалось, что они сидят на одном диване — точнее, Ричард сидит, а Эванс опирается на спинку рядом с его головой, дышит чем-то вроде «Джека Дэниэлса» и рассказывает о народной музыке. — О нас говорят — земля песни. А какие у нас инструменты! Ты когда-нибудь видел тройную арфу? А рожок? А смычковую ротту? В ней все дело в том, что нельзя играть на одной струне, получается только попарно. А еще там есть резонаторные отверстия… Ричард никогда раньше не слышал, чтобы рассказ о музыкальных инструментах звучал так, что ему свободно можно было давать рейтинг «для взрослых». Он хотел спросить Эванса, как тот добивается подобного эффекта, — это могло пригодиться в работе, — но вовремя остановился. Эванс мог понять его интерес не так. Да что там — он в ста процентах случаев понял бы именно не так. — А ты слышал, как я пою? — совсем уже на ухо спросил Эванс. — «Дилайлу», например? Я знал, что она не подходит мне, — чуть слышно пропел он, — но я был подобен рабу, который никогда не познает свободы. Пел он действительно хорошо. Ричард и раньше слышал. Просто не обращал внимания. — Пожалуй, я пойду, — сказал он, поднимаясь. На лице Эванса промелькнуло разочарование, тут же сменившееся привычной улыбкой.* * *
— Особенность валлийского языка, — рассказывал он наутро, блестя хорошо сохранившейся с вечера улыбкой, — в последовательных согласных и двойном «л». Никто из приезжих не умеет правильно ее произносить. Слушайте — Ллевелис. Слышите? Все, кто был свободен, с удовольствием втянулись в игру, пытаясь произнести «Ллевелис» с тем же звучанием, что и Эванс. Ричард, конечно, не участвовал — ему предстояла трудная сцена с МакКелленом, — разве что время от времени улавливал голос Эванса в общем хоре и пытался представить, как работают его губы и язык, артикулируя этот двойной согласный. Вечером, наедине с собой, он все же попробовал, но у него ничего не вышло.* * *
— Символ нашей кухни — лук-порей, — невнятно рассказывал Эванс, пытаясь прожевать кусок чизбургера. — Его даже в сосиски добавляют. Правда, гламорганские сосиски сами по себе то еще… удовольствие. Знаешь, из чего их делают? Из сыра, хлеба и трав. С пореем. Или вот взять хлеб из красных водорослей — берешь морские водоросли, овсянку и бекон — а то, что получится, называешь тостами. Или вот… Ричард поймал себя на том, что привык к присутствию Эванса не только на площадке, но и в своем трейлере. В конце концов, тот действительно выдавал массу любопытной информации и был бы хорошим приятелем и отличным собеседником, если бы его не заносило. Но его заносило. Вот и сейчас… — Этими ложками не едят — ими рассказывают о любви. Понимаешь, на обычной деревянной ложке можно оставить целое послание относительно твоих намерений. Хочешь, я для тебя такую ложку вырежу? Ну раз уж ты от секса отказываешься, так, может, на ложку согласишься… — Люк, — не выдержал Ричард, — ты не умеешь работать с деревом. — Не умею, — согласился Эванс, — я уже попробовал и убедился. — Не режется? — Режется. Просто не то. — Что значит «не то»? — Вот, — сказал Эванс, поднимая средний палец. Ричард сначала не понял — он вроде бы не говорил ничего, достойного такой реакции, — потом пригляделся. Палец был заклеен скотчем. Под скотчем был шрам, маленький, но глубокий. Ричард вздохнул, достал обеззараживающее, мазь и бинт. — А лечебный трах? — спросил Эванс, любуясь аккуратной повязкой. — У Джексона получишь, когда выяснится, что ты лук держать не можешь. — Ладно, — сказал Эванс. — И на том спасибо. Улыбающимся он нравился Ричарду больше.* * *
Само собой, что и новозеландское Рождество не обошлось без валлийских традиций. — Между прочим, омела — тоже наше изобретение. — Эванс был слегка пьян и чертовски обаятелен. — Кельты считали это дерево магическим. Ветка омелы над дверью защищала дом от штормов, а повешенная над колыбелью — оберегала ребенка. И любовь обязательно приходила к тому, кто входил в дом, где пахло омелой… Именно в этот момент Ричард понял, почему Джексон выбрал на роль Барда не кого-то иного, а Эванса. — …Омела — символ мира. Враги, встретившись под омелой, не должны были сражаться. Скорее уж обниматься. В общем, если бы не мы, тысячи нерешительных парней по всему миру так и не осмелились бы подойти к своей единственной — или единственному, это кому как. Так что предлагаю тост — за Уэльс! Он стоял в плотном кольце толпы, но каким-то образом его тост оказался обращен к Ричарду. Тот пожал плечами и поднял свой бокал. Потом посмотрел вверх. Так и есть — омела была там. — Традиции есть традиции. — Здесь и сейчас Ричард и впрямь ничего не имел против поцелуев с Эвансом. Ночь чудес все-таки. — Давай. Эванс усмехнулся. — Знаешь, поцелуи под омелой — уровень младших классов. Взрослые люди, которых тянет друг к другу, занимаются любовью. — С чего ты решил?.. — Вопрос Ричарда повис в пустоте. Эванс ушел. Без омелы, без поцелуя и без желания продолжать, кажется.* * *
Ричард подошел к нему накануне отъезда. До сих пор не верилось, что все кончилось. Вообще все. — Ты рассказал мне про все валлийские традиции? — спросил он наугад. — Ну… — Взгляд Эванса был таким же быстрым, как и улыбка. — Кое-что осталось. Например, у нас есть традиция приглашать дорогих нам людей в гости и знакомить с семьей и друзьями. — Такая традиция есть у каждого народа. — Тебе не нравится? — Нравится, — сказал Ричард. — Я правильно понимаю — ты приглашаешь меня в Уэльс? — В Абербаргойд, — уточнил Эванс. — Если приедешь, я расскажу тебе про красного дракона И-Драйг Гоха. Тебе это должно быть близко. — Взрослые люди не беседуют о драконах. — Еще как беседуют! — возразил Эванс. — В перерывах между сексом. — Ну если только в перерывах, — согласился Ричард, жалея, что не может полететь в этот самый Абербаргойд прямо сейчас. Культура Уэльса и впрямь затягивала.