«Заткнись, Ангст»

— Ты снова уходишь.? На долго? — Послышался глас со стороны дверного проема. Он был ненавязчивый, но тем не менее твёрдый как сталь, что сначала раскалили в огне, а после долго и упорно вгоняли в нужные рамки, пользуясь тяжёлым молотком. Именно так в конечном итоге вышел идеальный острый клинок, хранящийся где-то в ножнах, на поясе, поближе к хозяину этого оружия. — Ебать тебя не должно, Ангст. Буду отсутствовать столько, сколько понадобится. — Резко отрезает Кошмар, так едко, что этими словами можно было растворить кожу человека до кости, выжечь всё, заставляя пылать льдяным пламенем. Он ска́лится, оголяя вновь свои белоснежные зубы и заострённые клыки, которые выделялись больше всего, придавая облику лорду кошмаров свою уникальную изюминку. Скалится он всегда так страшно, что и перечить не хочется — а уж тем более смотреть в глаза, хотя если точнее — глаз. Зловеще-бирюзовый, с редким отливом сиреневого, что заглядывает прямо в душу, больно колит своим холодом, но всегда находит то самое больное место, и давит. Давит до тех пор, пока его жертва не будет готова пойти на любой компромисс и заключить устный контракт с этим опасным типом — договариваться Найтмер умеет, всегда умел, с самого появления его сущности. — Все обязанности на тебе и Старкросс в том числе. Но будь уверен, как только я вернусь — у тебя будет удвоенная нагрузка на тренировке за пропущенный день. Понял? — Голос был бархатистый, тихий, но почему-то он всегда звучал так громко и убедительно, что сказать не было в ответ не́чего. Кроме одной фразы…столь привычной, вызубренной до идеала с ранних лет. В ней читалась покорность, смирение. А ещё нечто такое, что пробрало бы до костей обычного, не привыкшего к таким отношениям отца и сына людям. Людям, что имеют хоть каплю человечности. — Да, отец. Что случается, когда на темном куполе неба, под коем ты таился долгое время, вдруг возникает яркая звезда? Она сияет, даруя надежду тому, кто отчаянно простирает руки вверх, желая просто быть рядом, желая получить свет и тепло, которое звезда дарит. Но к сожалению, такие звёзды быстро гаснут, теряясь в мрачном небосводе, отстраняясь от скопления других, более ярких огоньков. От этого осознания становилось больно. По-настоящему больно за то, что ты, не жалея стёртых в кровь рук от попыток так хватаешься за единственного, в ком ты видишь человечность и свет всего мира, а он сам не верит в это; Больно за то, что и твоя вина есть в этом. Он же знает. Он всё знает… Давно знал. Поэтому так остро сейчас реагирует на лицемерную маску, натянутую на череп вместо кожи? Его можно ведь понять. Если побывать на месте Стара — можно с уверенностью сказать, что он считает всех вокруг лицемерами, лжецами, что видят в нем жертву, а не сильного духом юношу. Зачем тогда Ангст старается? Что он пытается пробудить в своей звезде, почему взывает к совести? Это ни на шутку бесило. Почему он не поймет? Стар далеко не маленький мальчик, что верит, что мир полон радуги. Он видит вокруг себя ложь и чувствовал себя такой обузой семьи, что когда-то его посещали мысли: «Если я исчезну — будет лучше». Удивительно…он смог найти утешение в лице врага. Утешение ли это? Или манипуляция? Юноше было не важно. Главное, вот она — свобода, вот оно — отсутствие боли, вот она — одна тёмная сторона с таким симпатичным длинноволосым парнишкой. Теперь никто не мешает встречам, разговорам. А что толку от них? Это приводит обоих в состояние конфликта. И вот снова. Снова он пытается, что-то там мелит, проходя туда-сюда по кабинету, нервно перебирая длинными пальцами ткань рубашки. Даже привычная тьма кабинета Найтмера не мешала разглядеть сыну Кошмара совершенно каменное лицо Стара, в разноцветных глазах которого горел целый пожар, вулкан, что вот-вот взорвётся.

Так и случилось.

— Старкросс… Я понимаю, я тоже не лучше, я знаю, что вел себя отвратно, что много лгал, но очнись! Мой отец использует тебя, Ты ему не нужен, ему нужна твоя сила и способность надавить на Дрима, и ты это знаешь. Старкросс, я… Прошу. Пожалуйста, Старкросс… — Он чуть ли не задохнулся от собственных слов. Ни в коем случае не смотрит в глаза блондину, обречённо вдыхает, подбирает слова, старается сохранить холод, но тщетно, — ты не такой. Я знаю, ты не… — Заткнись. — Что?.. — только и сумел выдавить из себя Ангст. На удивление холодные и грубые руки сжали до боли его запястья, толкнули, тут чуть было Ангст не свалился по силе инерции, но его придавили почти всем весом — и прижали к стене. То, что он был в ужасе — ничего не сказать. Сначала непонимание и шок плавно перетекали в осознание — его целуют. Грубо, бесцеремонно, нажимая на щеки и заставляя приоткрыть рот. Кисти находились над головой, их крепко держала одна рука, которая сжалась лишь на миг, от злости с бешенством — и скоро отпустила, опускаясь на удивительно изящную для парня, тем более сына всея Негатива талию. Это был их первый поцелуй. Грубый, настойчивый, долгий, не позволяющий отстраниться. Сердце длинноволосого бешеного колотилось, казалось, вот-вот разорвётся на части от таких чувств, в буквальном смысле. Сначала глаза в панике бегали по комнате, не зная, что и делать, а потом суженные зрачки посмотрели прямо в другие разноцветные очи. Руки безвольно упирались в грудь Старкросса. Если Ангст толкнет — то сам будет проклинать себя оставшуюся жизнь. Если ничего не будет делать — почувствует себя вновь безвольной игрушкой. Но перед ним не кто-нибудь, а Стар. Его предмет воздыхания сейчас целует, пусть и грубо, пусть и с намерениями только заткнуть — целует, и в его глазах видна не ненависть со злобой, а одна капля нежности в целом океане эмоций. Ангст считал это совершенно чем-то неправильным, но чем-то, что вызывало сильный румянец на его бледных щеках. И всё же его ладони легли на скулы юноши, огладили с трепетом и на поцелуй ответили. А ведь если бы он не показал то, что ему в каком-то роде нравится конкретно эти действия — ничего бы далее описанное не произошло бы. — Старкросс… — На глубоком вдохе шепчет брюнет, когда от его губ отстранилась, наконец давая возможность сделать глоток желанного воздуха, но лишиться того сладкого привкуса. Ответа не последовало. Быть может, блондин просто не хотел ничего говорить, а может он сам пытался отдышаться? Старкросс смотрел на своего кузена с вожделением, со страстью и бессильной злобой, что скопилась за весь день, которую он сейчас сможет благополучно выплеснуть. Ангст не мог ни возразить, ни воззвать к совести в этот момент — сын Негатива пусть невинный, но не идиот и знал, что сейчас произойдет…но был не против, черт возьми. Его подхватили на руки, сжимая того чуть ли не мертвой хваткой, опуская на письменный стол из дорогого темного дуба. Вот тогда-то длинноволосый занервничал, кидая полный мольбы взгляд на Старкросса, как бы взглядом уже начиная орать: «Да если нас застукают — отец нас убъет медленно, затем воскресит, снова убьет, закопает, воскресит, не добьёт и отправит на длительную тренировку! А потом придет папа и будет шутить над этим до скончания веков наших.» Честно сказать, у Звезды это вызывало усмешку. Он головой осознавал риск, а тому, что было ниже пояса — было наплевать. На Ангста надавили туловищем вновь, заставляя упасть спиной на плоскую поверхность, кажется смахивая попутно какие-то бумаги. Но столь ли это важно? Блондин наклонился сначала к макушке Ангста, вожделенно, по-собственнически вдыхая аромат длинных волос. Они пахли нежным ароматом фиалок, смешанным с приятной сиренью, а к этому букету было добавлено сладкое послевкусие от спелых ягод крыжовника… Тонкие, изящные пальцы, не принадлежащие блондину, что чуть подрагивали завели за ухо единственную седую прядь волос. Лицо спустилось ко лбу, к очам. Глаза у Ангста, по мнению Стара были необыкновенными. Один белоснежный, будто вовсе слепой (может так и было), а второй — насыщенный цвет…фиалки. Снова ниже — тонкие губы дрогнули, когда их прикусили несильно, но достаточно ощутимо, что вызвало мурашки. Ещё ниже, и ворот фиолетовой рубашки ловко расстегнули, примыкая к тонкой шее, на коей были прочно намотаны бинты. Это заставило обоих нахмуриться, как бы мысленно отмечая — не стоит лишний раз тревожить старые раны, которые ещё заживают. Рука светловолосого, что до этого находилась на талии стала задирать кофту, касаясь ладонью холодного тела подрагивающего Ангста, не стесняясь трогать его везде, где мог достать. Брюнет и вовсе закрыл глаза, отвернувшись, не желая испытывать больший стыд, но больше было некуда. Так казалось сначала, пока пуговицы не стали чуть ли не отрывать, оголяя торс. Лишь от этого лицезрения — в душе помрачневшего Стара ёкнуло, заставляя на миг потеряться, забегать глазами, но вернуться обратно на растленного под ним на столе юношу. По лицу темноволосого было видно — он боялся показывать свое тело что сейчас, что раньше. Именно себя настоящего, ведь на его коже было показано почти всё, говорящее о том, что когда-то он пережил. Места живого не было на нём, много синяков, ссадин, шрамов от холодного оружия или чего-то иного; на всю грудь расползается самый ужасный глубокий черный шрам, от эпицентра которого расходились как бы на вид трещины, что были просто отчётливо видными сосудами. Уже дрогнувшие руки потянулись к аккуратному личику Ангста, поворачивая на себя, заставляя смотреть в глаза. «Ты всегда прекрасен.» — Говорил казалось бы властный, злой взгляд очей Стара, но сколько же там заботы видел длинноволосый… Это Стар. Это все ещё его Стар, который боится тоже сделать больно, поэтому действует сейчас грубо и ненасытно смотря, но так осторожно, стараясь не сломать столь хрупкое, одновременно с этим и сильное существо. Это давало Ангсту большую уверенность и доверие, ведь точно знал — ему не навредят, даже при таком поганом расположении духа. Старкросс живо стянул свою куртку, не видя куда она падает, ведь черт возьми, он клялся — в холодном кабинете становилось душно. Он оглядел темноволосого снова, останавливаясь на высоких ботинках на шнуровке. Дабы не мешали — от них избавились, поставив куда-то в сторону. После уже стало интереснее — ремень на брюках Ангста легко расстегнули, как и свой собственный, грубо сжимая паховую область через ткань. От такой неожиданности сын Кошмара шумно вдохнул, чуть не подавившись воздухом. Ухмылка снова заиграла оттенками азарта на лице светловолосого, который постепенно избавлялся от одежды дальше. Тот провел пальцем по выпирающим острым тазовым костями, поднялся выше — пересчитал каждое ребро, ключицы, удивительно нежно коснулся шрама, который почему-то даже и болеть от такого не стал. Хотелось растянуть этот момент на долго, хотелось устроить большое количество прилюдий, оттягивая то самое максимально долго. Быть может, в другой раз, в своей комнате, куда Найтмер не заходит никогда, а значит шансов быть замеченными на много меньше. С Ангста рывком стягивают сначала брюки, а затем принимаются за нижнее белье, что заставило тёмного отвернуться, скрывая глаза за ладонью. Как и ожидалось — эрекция уже была, а значит невинная булочка не столь невинная, и настойчивые ласки ему нравились. Старкросс примкнул губами к шее, по прежнему нависая сверху, так и не удержавшись — сначала целуя, а потом оставляя засос с укусом сквозь бинты. Блондин вскоре расстегнул ширинку своих брюк, приспуская их вместе с боксерами. От вида достоинства Звёздного Ангст стал мысленно метаться, понимая, что назад дороги нет, но чёрт, мыслить даже не дают! Два пальца проникают в него, действуя как нечто, вроде ножниц, дабы ослабить кольцо мышц. Стар в бешенстве, он зол, но не зверь, который станет насильно проникать в дорогого ему человека, так ещё и девственника, который о сексе только в книгах читал. Было неприятно, до тех пор, пока один из пальцев не проник глубже, нажимая на клубок мышц. Ангст, не помня себя томно выдохнул Стару в ухо что-то глупое, приподнимая свой таз и немного изгибаясь. Затем процедуру повторили, делая это двумя пальцами, а затем и вовсе покидая его тело, надавливая на кольцо мышц чем-то побольше… — Старкросс, боже!.. — Ангст, расслабься… Мы оба не хотим, чтобы это было больнее. Стар ведь ввел только одну треть. Его дыхание обжигало тонкую шею, он ощущал всем телом то, на сколько узкий его партнёр, посему осторожно сделал ещё одно движение бедрами, более резкое, дожидаясь, пока предэякулят смягчит хоть немного. Звуки, которые в это время издавал Ангст можно было назвать то ли шипением, то ли тихим скулежом побитой собаки. Его руки, в поисках поддержки вцепились в спину юноши, а пальцы на ногах, которые уже покоились на бедрах светловолосого сжались до посинения. — Старкросс… — Голос уже хриплый, снова умоляющий. Но ему не дали договорить. Сжали его орган, требующий внимания, а потом впились страстным поцелуем, вырывая мычание из лёгких. Звездный знал, что надо отвлечь Ангста от потихоньку начинающий сходить на нет боли, поэтому ласки были грубее. По члену водили рукой, губы покусывали, язык сплетался с другим языком, и оба ощущали странный сладкий вкус друг друга. Снова толчок, что вгонял орган до основания, а длинноволосый громко промычал. От него неохотно отстранились. Затем последовали несколько крайне скованных фрикций, однако которые выбивали из Ангста мычание и сдавленные крики. Запах цветов бил в нос, особенно выделялась фиалка. — Я хочу тебя, моя луна… — На выдохе шепчет Стар, и вскоре от него тоже слышен тихий стон. Движение возобновляется, теперь уже без каких-либо проблем. Старкросс приподнимает Ангста, возвращая его в сидячее положение для удобства, а сам упирается в края стола, ведь тогда можно действовать грубее. Ангст сжимает его спину, оставляя кровоподтёки и царапинки, закидывает голову, или наоборот — утыкается в острое плечо, которое оголилось от того, что полурасстегнутая рубашка сползла набок. Движения стали увереннее, резче, грубее. Это подобно заряду тока! То темнеет в глазах, то наоборот — круги яркие пляшут перед глазами. Казалось, и боль полностью отступила, оставляя место лишь сладкой неге удовольствия, потягиванию внизу живота и томным вздохам Старкросса. Ангст никогда не думал, что он сам может быть таким громким, ведь стоны, мычания, скулёжь — все смешалось в один единый звук. Ощутимо Стар ускорился, «нащупывая» простату и начиная откровенно долбиться, не щадя Ангста. Сильнее, глубже, быстрее… — Звё-ё-ёзды, как хорошо, ах!.. Старкросс сверкнул глазами. Жарко, нет, горячо! Было до стекания градом пота жарко и душно, фрикции все раскованнее, раскованнее и жёстче, оба стонут в один голос, наплевав на гордость, на приличие и на то, что на столько расшатали стол, ведь с него повалились и стопки бумаг, и книги, и пустая кружка из-под кофе. Иногда Ангст срывался на неприличный до ужаса визг, закусывая собственную губу в такие моменты, пряча смущенную моську снова в плече. Он слишком горяч! Хотелось обладать им ещё дольше, чем это возможно, поэтому Стар вцепился и не отпускал. Член стал пульсировать, и орган длинноволосого тоже, что означало скорый конец, который оба достигнут. Из глаз уже текли слёзы, рассудок на столько помутился, что думать здраво было невозможно. Разгоряченные, растрёпанные, слившиеся вновь в единый страстный поцелуй, забирающий остаток воздуха, стонущие друг другу в губы, напряжённые донельзя. Ещё чуть-чуть и стол наверное точно развалится, но как же. Он и не такое пережил, даже ещё бурнее! Найтмер с Киллером определенно подтвердили бы. В Ангста толкнулись с такой силой, что он не сдержал равновесия и грохнулся обратно спиной на стол, выгибаясь дугой, но Звездный не останавливался. Нагнулся, стал оставлять укусы на более-менее целых участках торса, рычал, стонал иногда более слышно, чем это делает темноволосый. Забывшись, он вбивался в податливое тело, не думая уже ни о том, как скоро вернётся Кошмар, ни о том, как Ангст будет на ногах стоять, ни о чем больше. Только они. Они, страсть, и бурлящий вулкан чувств. Понадобилось лишь положить руку на орган брюнета и сделать пару смазанных движений, прежде чем и частично живот, и ладонь измазались в липкой белой субстанции с самым что ни есть сдержанным, но донельзя пошлым полукриком. А после лишь учащенное томное дыхание, глаза, будто закрытые дымкой и тихий соблазнительный шопот, на котором нельзя было не сорваться. –Стар… — Он впервые его так назвал… — Ангст... Много времени, чтобы следом кончил и светловолосый не понадобилось. Кажется, эти последние движения спокойно могли бы считаться самым грубым, что делал за сегодня Стар. Теперь оба обмякли. После долгого напряга и прочего настал долгожданный оргазм, и вот это удовольствие, а главное полное расслабление точно ни с чем не сравнить. Рубашка болталась на Ангсте, так и не снятая, помятая. Брюки его небрежно валялись там же, где куртка и кофта Стара, скинутая в процессе сия развратного действия. Потребовалось пару минут, ведь Звездный буквально лежал на темноволосом, стараясь отдышаться, а потом уже, когда сознание стало медленно приходить обратно — они разъединились. Одеться Стар смог всего за пару минут, в то время как у Ангста были трудности. Отекшие ноги совершенно не слушались его сначала, а после того как он смог встать — по бедру стала медленно стекать биологическая белая жидкость, не его. Стар скрыл от взора за маской каменного лица то, что чувствовал вину и сильное смущение. Единственное, что он мог — помочь добраться до комнаты его первому любовнику и убрать бардак, устроенный ими. Он приступил к этому, осторожно складывая папки и бумаги, стараясь сделать все так, как было. Видя, что помощи не нужно — Ангст дрожащими руками пытался застегнуть рубашку, но оставил эту затею, вздыхая. — Я…это… — В миг длинноволосый потерял все слова, запинаясь и задумываясь, — Я в душ пойду…тут не далеко. — Стой. — Строго приказал Старкросс, подходя к нему и накидывая на его плечи свою куртку, — Я сам отнесу. Ты можешь…кхм, оставить следы. — Он замялся впервые за долгое время, смутился сильнее, и не дождавшись ответа — подхватил Ангста на руки, выходя из кабинета. Он осмотрелся, прижал к себе столь обычно холодное, но теперь теплое тело. Действительно, ванная была близко, много времени этого не отняло. — Я оставлю тут чистые вещи… — Старался быть спокойным тот, отворачиваясь от Ангста, который включал воду. Уж было хотел уйти. — Подожди, Стар… — М? — Как долго ты хотел это сделать? До того, как…перешёл к Найтмеру? — Я…– Неожиданно впадает в растерянность темная звезда, — Конкретно это — только сейчас. — Но зачем ты?.. — Потому что ты меня зае-… — он запнулся, — достал, я не знал как тебя заткнуть! — Попытался оправдаться Старкросс, пока румянец на щеках не выдал все сам, — потому что… Потому что ты — прекрасен… И тут же вышел из ванной комнаты, оставляя наедине с мыслями Ангста. Он как и обещал, разумеется, потом вернулся с чистыми вещами, даже поглаженными, не волнуйтесь. А затем вернулся и хозяин кабинета, через час после этого события. Он ещё целую неделю кидал двусмысленные взгляды то на сына, то на Старкросса, но ничего не говорил, лишь ворчал и проклинал всех подряд.

«"Ты прекрасен…» Я так и знал, что есть надежда, ведь в нем остаётся тот самый свет!.. Всегда был и будет. Звёзды, Стар, что ты со мной делаешь?»