Сон

Белый цвет не ослеплял глаза. Тепло пронизывало всё бесконечное пространство вокруг. Цубаки продолжал идти босыми ногами вперёд. Его ждут. Старшего брата было трудно заметить среди всей этой белизны. Он сидел, листал книгу, которую даже не читал. И что-то спокойное было на лице, в улыбке, этого человека. — Я пришёл, — говорит Цубаки и, чуть погодя, садится рядом. Эш ненадолго обращает на него внимание и после устремляет взгляд в голубое небо. Цубаки следует его примеру и обнаруживает, что солнца не видно за большими белыми облаками. — Кажется, дождь собирается… Пойдём? — Нет. Я тут останусь. Брат закрывает глаза и откидывается назад, ложась на множество белых цветов. Он не хочет уходить, хочет остаться. Это желание Цубаки разделяет и потому ложится рядом. — Что ты читал? — Не знаю. Цубаки чувствует неловкость в этом разговоре. Ему хочется поговорить о многом, но он не знает, с чего начать, как отреагирует Эш. Поэтому он молчит. Вскоре он замечает, что всё, о чём он думает, забывается. — Ты спишь? — Нет. Снова молчание. К горлу подступает ком, будто сейчас Цубаки расплачется. Он не понимает, почему, сейчас же так спокойно. Он смотрит на ярко-голубое небо, на отступающие белые облака, и от этого он желает разрыдаться. Но закричать не может. Ему можно сейчас только молчать… Сколько они так лежали, он не знал. Старший брат встал, взял книгу и открыл с начала. Цубаки неловко перевернулся и лег так, чтобы видеть, что же напечатано в книге. А в ней — только картинки поверх букв. Детские рисунки, каракули. — Кто-то книгу испортил, — с улыбкой заметил он. — Это сделал я, — Эш переворачивает страницы. Цубаки замечает и криво нарисованных котят, и нелепые плюшевые игрушки, по-детски нарисованные цветы. — Вот здесь, — брат пальцем указывает на криво нарисованный канделябр, — я захотел нарисовать вещь, которую заметил в церкви. Она была ужасной. — Тогда зачем рисовать её, если она не понравилась? — Я не говорил, что она мне не нравилась. Рисунки становились всё мрачнее. Вот котёнок, который нарисован уже не еле заметными линиями, а силуэтом, кривым, небрежным. Уродливые каракули выглядели отвратительными, настолько, что Цубаки сам стал переворачивать страницы, прежде чем это начинал делать Эш. Он остановился лишь на картинке с плюшевой игрушкой во всю страницу. Небрежная, выглядящая не менее уродливой, чем рисунки до этого. Пустые глаза, нарисованные исключительно круговыми движениями, были особенно яркой деталью. У одного из них чернила были размазаны, отчего казалось, что игрушка плачет. — Выглядит ужасно. — Эта игрушка принадлежала мне… Он совсем не умеет шить. Цубаки замечает лёгкую улыбку брата. Эш сам переворачивает страницу, но в этом движении есть что-то неуверенное. Дальше идут просто кривые росчерки, без всякого смысла, без всякой попытки нарисовать или написать что-то. После они натыкаются на карандаш, который остался посреди пока ещё нетронутых каракулями страниц. Его брат и вкладывает в руку Цубаки. — Твоя очередь. А в голове — пустота. Цубаки не знает, что нарисовать, но сказать об этом и вернуть письменную принадлежность он не в состоянии. Поэтому он начинает просто черкать поверх букв. Пока взгляд не останавливаются на строчке, написанной от руки на полях кривым и абсолютно не читаемым почерком. Заметив это, Эш забирает карандаш и перечёркивает заметку. — Ты ведь понял, да? А Цубаки молчит, смотря на уцелевшие слова и понимает, что вся книга была рукописной, а не печатной как казалось до этого. И почерк знакомый. Он забирает книгу и продолжает перечёркивать записи. Появляются очертания, которые кажутся ему цветами. Он не хочет рисовать животных и дома, которые приходят ему в голову. Потом устаёт и от цветов, которые кажутся ему совсем не похожими на те, которые он пытался изобразить. Цубаки не возражает, когда брат забирает книгу. Он опирается своим плечом на плечо брата, а после начинает смотреть, как тот продолжает листать страницы с записями. Буквы мелкие, кривые, не читаемые. — Ужасный почерк, — устало замечает он. — И не говори, — отвечает Эш, продолжая медленно перелистывать страницы, пока записи снова не начинают перекрываться рисунками. Цубаки снова забирает книгу, закрывает её и откладывает подальше. «Я не хочу это видеть,» — думает он. А облака отступают, появляется солнце. И белые цветы начинают резать глаза. «Встретимся позже,» — говорит брат будто бы издалека. — Я видел сон, — говорит Цубаки, смотря немигающим взглядом в тёмный потолок. — Всего-лишь предсмертные галлюцинации, — сухо отвечает врач. Слышно шорох пера по бумаге, и Уныние чувствует от этого дискомфорт. К раздражающему звуку прибавляется и шум дождя на улице. «Я так не думаю…» — успевает подумать вампир, прежде чем полностью забыть видение.