Мокрый песок

Возможность уйти от человека в инвалидном кресле — несправедливое преимущество. Джоджо Мойес «До встречи с тобой»

Он хотел бы бежать за ней под шум моря, чтобы мокрый песок холодил ступни, вдыхая солёный воздух огромными глотками, влажностью опаляющими горло. Но ему оставалось лишь выкрикивать её имя в пустоту. Когда-то давно Уиллу часто снилось, что он бежит за кем-то и не может догнать. Это выводило из себя. Теперь этот кошмарный сон сбылся. Луиза убегала в темноту, а он не мог сдвинуться с места. Ещё одна причина ненавидеть эту жизнь. Он знает, что был не лучшим человеком на свете. Нужно признать: он был тем ещё говнюком. До аварии Уилл любил только себя и жизнь. Полагаясь на настоящее, на вечно следующую за ним удачу, он рисковал, рвался вперёд, слово юный степной ветер, взбирался на самые высокие пьедесталы и глядел оттуда на мир, созерцая его красоту. Встреча с мотоциклистом в тот дождливый день изменила всё: он стал замкнуто жить прошлым, как и прежде абсолютно не думая о будущем. Теперь, беспомощно глядя на чёрные воды океана, Уилл понимал свою ошибку. Всё могло быть иначе. Ты упустил девушку, живущую по ту сторону замка, только потому, что когда-то бегал за длинноногими моделями, которым было важно лишь твоё лицо, кошелёк и размер достоинства, — а теперь — потому, что побоялся привязать её к своему искалеченному телу, позабыв о нетленной душе. Уилл пытается представить, как бы сложилась жизнь, встреть он Луизу лет десять назад. В его воображении вспыхивает пёстрая комната, оклеенная постерами из модных журналов, куча аксессуаров на стенах и огоньки. Её дивный смех, переливами танцующий в такт мерцания фонариков. Миллион проектов, эскизов и зарисовок, разбросанных по их уютной квартире, потому что он заставил бы её идти на «фэшн дизайн». Запах ароматного чая и свежих булочек из ближайшего кафе по утрам. А ещё путешествия, новые города и эмоции — и всё это вместе с ней. У него перехватывает дыхание, потому что это было бы идеально. Вот оно — его проклятье: возможность выдумывать, что угодно, и грезить сколько угодно без возможности содрогнуть даже воздух. Теперь, в доказательство, что он всё ещё жив, Уиллу остаются лишь распуганные его криком чайки, мерцающие светлячки и эхо, вторящее его голосу: — Луиза, Луиза, Луиза… Лу ненавидит его. Так жгуче и яростно, как только умеет чувствовать. Ненавидит их первую встречу и все последующие. Ненавидит, что они скоро закончатся. Ненавидит мотоциклиста и его бывшую. Ненавидит себя — вечно наивную, откровенную, жутко влюблённую. Ненавидит за то, что в разбитом сердечке виновата лишь только сама. Ненавидит Уилла, что он не может дать им обои шанса. Со временем она полюбила в нём всё. Глубокие ямочки на щеках. Широкую улыбку. Блестящие глаза. Жаль, что таким Уилл представал очень и очень редко. Кларк полюбила даже то, как он мрачнел. Это был словно крик о помощи — и она бежала спасать. Несмешными шутками и отвратительным пением. Нелепыми рассказами о своём детстве и интимными подробностями о Патрике. Душевными, практически детскими мыслями и щенячьим взглядом — только не грусти, ты не имеешь права, Уилл Трейнор! Ты владелец замка — а им не положено унывать. Она любила его сарказм и то, как он всеми бывал недоволен. Это забавляло её и даже изредка веселило. Одним тёплым летним вечером они были в парке. Кларк сидела на скамейке рядом с креслом Уилла. Настроение у него с каждой минутой портилось, но разговор с Лу, наоборот, ладился. Мимо то и дело проезжал велосипедист с колонкой наперевес, из которой играла самая отвратительная немелодичная музыка на свете. Это отвлекало, мешало сосредоточиться на звуках собственных голосов, лишало их уединённой расслабленности. В тусклом сиянии уличных фонарей, Луиза видела, как Трейнор злился — гнев отпечатывался на его лице, словно гравюра. Наконец, Уилл сквозь зубы сказал: — Давай, попробуй проехать здесь снова. Нарушь нашу тишину. Ему было плевать, слышали ли его. Ему было всё равно, что он выглядел, как нахохлившийся на жёрдочке воробей. Ему было важно материализовать мысли, пока его кровь окончательно не закипела. Луиза попыталась сдержать смех. Уилл слишком мило злился в своей безысходности что-либо сделать. В тот момент Кларк была чуточку рада его квадриплегии, иначе тому парню, вероятно, очень не посчастливилось бы. Однажды Луиза наткнулась на семейное, домашнее видео, где Уилл играется с собакой и, тренируя, даёт ей команды. Игривая по натуре, она не всегда слушалась, и Лу было забавно видеть, как великому Уиллу Трейнору что-то не удаётся. Но он упрямо продолжает давать приказы, сперва переходящие в просьбы, а после — в угрозы, что не вернёт больше игрушку, если она не будет слушаться. С неопределённого раза попыток, собака подчиняется — сидит, лежит, даёт лапы по очереди, кружится вокруг себя — на радость хозяину, освещающего камеру улыбкой. Кларк улыбается в ответ, потому что это самое милое видео на свете. Лу помнила тот вечер, когда она ездили на концерт духовых инструментов. Она никогда не стеснялась показывать свои эмоции на людях. Но когда заплакала от чудесных звуков музыки в том концертном зале, ей было важно, что Уилл был рядом, и при нём даже плакать было уютнее. Он будто бы защищал её незримым щитом, хоть и не мог физически ничего сделать. Она сжимала его руку в своей — и этого было достаточно, чтобы почувствовать себя в безопасности. Уилл был самым умным и чутким человеком, которого она встречала. С ним она могла разговаривать хоть каждый день. Луиза готова была сидеть и слушать его вечность. И больше ничего: никакого интима, никаких касаний. Просто слушать. Его размышления о жизни, его эмоции от последней прочтённой книги, его критический взгляд на режиссуру очередного фильма, даже его воззрения о погоде. Они могли обсуждать всё подряд, просто болтали ни о чём. Постоянно. Но Лу всё время удивлялась: как это просто. Смотреть на него, слышать его голос по телефону, видеть привычную, словно наизусть вызубренную, его комнату по видеосвязи — будто бы им не хватало двенадцатичасового нахождения вместе. Они оба с самого начала знали, что обречены. Что их миры соприкоснулись не вовремя. Кларк отказывалась в это верить. Луиза, не умеющая скрывать свои истинные чувства — всё на лице написано, словно на полотне живописном — а Уилл тот ещё искусствовед: читает всё на раз, выводы делает, но молчит. Понимает, что она имеет в виду под намёками и неловким молчанием — и она понимает, что он знает, тоже. Они бродили по тонкому канату, балансируя только на своих чувствах и мыслях, волшебным образом каждый раз заминая разговор, как только он близился стать опасным. Словно никто из них не чувствовал, что словам нужно найти выход, — и они его найдут, чего бы им это ни стоило. У них было много времени, но они ждали своего часа. А Луиза и Уилл делали вид, что ничего не происходит. Уилл был не таким, как Патрик. Он умел слушать, разделял её интересы, поддерживал стремления. С ним она не чувствовала себя на вторых ролях, не чувствовала себя лузером, как зачастую это случалось в компании друзей её молодого человека. С ними она могла лишь встретиться в пабе или в перерыве между тренировками — было шумно, неуютно, не её. Компания Уилла была предпочтительна ещё и тем, что он не заставлял делать её то, чего она не хотела. Он давал ей свободу выбора, свободу передвижений, свободу во всём. С ним она тянулась к лучшему, к тому, что с друзьями, да и самим Патриком, она не могла даже обсудить. Однажды она буквально украла Уилла из дома поздней ночью и они гуляли по безлюдным улицам, наслаждаясь умиротворением природы, мелодичностью разговора и летним теплом. То, с каким азартом Уилл принял её удивительно дерзкое предложение, удивило Луизу. И она с горечью подумала, что Патрик ни за что бы не оценил внезапной ночной прогулки. Кто бы мог подумать, но под утро Уилл первый поинтересовался, не замёрзла ли Лу — ведь явно похолодало, матовый туман так и стелился по земле. Она упрямо мотала головой, отрицая очевидное — ведь руки тряслись и зубы ходили ходуном, и ему пришлось в приказном порядке заставить её накинуть на плечи свой джемпер. Уилл с сожалением думал, что не может сделать этого самостоятельно, завязав рукава и на секунду вдохнув запах её волос. Плюсы в копилку ненависти к болезни росли. Уилл удивился, когда Кларк остановилась на одном из холмов, поставив кресло на «подножку» и взволнованно произнесла: — Мне очень хочется поцеловать тебя. Ты не против? Уилл неопределённо мотнул головой, зачарованно глядя в её глаза, наполненные страхом, симпатией, жизнью. И Луиза целовала его, то и дело опуская голову ему на плечо, чтобы впитать в себя новые чувства и открывающиеся перед её взором пейзажи зелёных полей, окутанных молочным туманом в лучах восходящего солнца. Как-то раз, тёмным зимним вечером, в котором Луизе пришлось остаться в доме Трейноров, Уилл читал ей свою любимую книгу под тишину кружащихся огромных снежинок за окном. Так он благодарил её за частые литературные вечера, с выразительным и чувственным прочтением стихотворений, иногда даже собственного сочинения. Уилл поражался, какая же она талантливая, и как упорно этого не видит. Ему то и дело хотелось её встряхнуть — и он даже жалел, что физически не способен этого сделать — но, узнав её получше, понял, что такая тактика не сработала бы, а только ухудшила дело. С Луизой нужен был только пряник — никакого кнута, — присыпанный лёгким сарказмом — вместо сахарной пудры. Уиллу нравилось, что она не боится вступать с ним в спор. Кларк — одна из немногих, кто мог дать ему отпор в этих словесных баталиях. В её храбрости и самобытности он видел задатки Джейн Эйр, а себя он, разумеется, видел искалеченным, старым мистером Рочестером — хотя он завидовал и ему — слепому и однорукому. Как-то раз он назвал её сапоги лепреконскими — а это почти сравнимо с эльфами — и сам удивился, как это могло прийти ему в голову, под её заливистый смех. Луиза думала обо всех этих прекрасных моментах, которые по итогу привели их к этому: к поцелую на пляже и его ужасным словам. Словам, не дающим их будущему существовать, словам, означающим, что все её попытки его спасти были бесполезны, что даже ради неё он не способен жить. Уилл так и остался эгоистом. Кларк было слишком больно это признавать. Луизе как-то раз снилось, что она убегает от кого-то, очень долго и далеко. Ей было страшно и так больно, что сердце разрывалось в груди, но она всё бежала, бежала, и даже проснувшись, слышала свой учащённый пульс. Теперь этот кошмар сбылся, мокрый песок пробирался сквозь пальцы, к бешеному ритму сердца примешались обида и слёзы, жгущие, разъедающие кожу и солью горчащие на губах. Когда-то давно шум моря мог успокоить Лу за секунду, она была уверена, хоть и познакомилась с океаном всего неделю назад. Лучшую неделю в её жизни, в которой, ей казалось, она способна спасти Уилла, способна сделать его счастливым. Она светилась рядом с ним — и, возможно, была ослеплена надеждой. Она хотела бы провести вечность, целуя его. Жаль, что Уилл отказался от предложенного ею бессмертия. Отказался от её любви. Жаль, что целебные свойства воды так сильно преувеличены. Луиза Кларк убегала в пустоту, где темнота поедала отголоски его голоса и её не ждало ничего, кроме тишины.