Никогда не забуду

Огромный зал, некогда так переполненный народом, что яблоку негде было упасть, шум от которого не смолкал даже в самые поздние часы, сейчас пустовал в безмолвии. Ещё недавно верхние комнаты и библиотека служили оплотом многим учёным умам, которые проводили там часы напролёт, обсуждая новые идеи и тщательно записывая все важные события для учебников истории. Теперь же лишь ветер и парочка ещё не успевших уехать людей остались в стенах этой крепости, символизировавшей надежду и убежище. В главной зале гулким эхом отражались шаги молодого парня. В этот самый момент Максвелл предавался воспоминаниям... Вот он первый раз зашёл в этот зал, он тогда был в плачевном состоянии: везде были гнилые доски, камни, кое-где сквозь стены проглядывал толстый зелёный плющ, а воздух был спёртый от вековой пыли. Вскоре всё начало преображаться: пропали доски, восстановились стены, сверху повесили гобелены, Жози тогда много времени потратила, чтобы добиться идеального их вида, в окнах появились причудливые узорчатые витражи, затем везде установили столы из особого дерева, которые заказали аж из самой Антивы. Всё это проносилось перед взором льдисто-серых глаз, пока наконец Максвелл не остановился перед главным украшением, грозно стоявшим на возвышении. Трон инквизитора как всегда немного угнетал своим строгим и даже устрашающим видом. Ещё недавно парень не желал бы даже на него смотреть, ведь это бы означало, что ему сейчас снова придётся решать чьи-то судьбы, кому жить, а кому умереть. Но сейчас Максвелл с задумчиво провёл кончиками пальцев по мягкой ручке. - Я знал, что найду тебя здесь, - раздался такой родной голос сзади. Парню даже не надо было поворачиваться, чтобы понять, кто это. В сердце сразу разлилось приятное тёплое чувство, будто тебя заботливо укутали в пушистое одеяло в холодный зимний вечер. - Бррр, после того, как перестали отапливать, здесь стало совсем невозможно находиться, - Дориан подошёл сзади и встал рядом, потирая руки в надежде хоть как-то согреть их. - Я всё думаю... - Поступил ли ты правильно? - закончил за него маг. Максвелл лишь кивнул головой. Произносить это вслух совсем не хотелось, ведь тогда бы это точно стало бы реальностью, с которой придётся смириться, а так есть хоть и глупая, но такая желанная надежда, что это всё ему просто приснилось, было лишь очередным из кошмаров, преследовавших его. - Знаешь, аматус, - Дориан развернулся и его глаза поймали взгляд инквизитора, - я не знаю ни одного человека, который бы смог принимать такие решения. Но ты не просто можешь их принимать, ты умеешь нести за них ответственность и принимать последствия. И если хоть кто-то в этом мире мог бы принять здесь истинно правильное решение, то это точно ты. - Ты так говоришь, но не все мои решения были правильными, - и рука инквизитора привычным жестом хотела дотронуться до кисти другой руки, но нащупала там лишь пустоту. В груди больно кольнуло. Предательство того, кого он считал своим другом... Как он мог быть так слеп всё это время? - Мы все были слепы, - как бы отвечая на незаданный вопрос ответил Павус. Только он всегда мог понять Тревельяна без всяких лишних слов, будто читал мысли. В следующую секунду Дориан перехватил блуждающую руку инквизитора и притянул его к себе, заключая в объятья. Максвелл тихо вздохнул и уткнулся носом в шею к магу. Во всём мире он не смог бы найти более безопасного и спокойного места, чем в этих руках. Когда они вот так вот стояли, Тревельян чувствовал себя по-настоящему счастливым. Сердце лучника стало биться чаще, но главное, что сейчас он чувствовал, что сердце Дориана бьётся с ним в унисон, отбивая только им одним понятный ритм. Инквизитор почувствовал, как маг нежно отстранил его от себя, но только за тем, чтобы в следующую минуту нежно поцеловать, забирая всю боль и неуверенность. Максвелл мог лишь обхватить шею Павуса руками и попытаться как можно сильнее прижать его к себе, чтобы никуда не пропал, никуда не делся от него. Подсознательно он как бы желал стать с Дорианом одним целым, чтобы уж точно быть уверенным, что тот его не покинет. Когда воздуха уже начало категорически не хватать, они отстранились друг от друга, но затем маг прижался своим лбом ко лбу лучника и прошептал: - Даже если ты ошибся, даже если ещё ошибёшься хоть миллион раз, я всё равно буду любить тебя, аматус. Ты самое лучшее, что случалось со мной за все эти годы. - Это всё благодаря тебе. Я не смог бы быть таким уверенным без твоей поддержки, всё это время ты был для меня нерушимой опорой. Рядом с тобой я всегда чувствовал себя в безопасности. - Не правда, ты такой был всегда и без меня, - Дориан не дал возразить Тревельяну, прикрыв его рот рукой. - Смотреть на то, как ты постоянно делаешь невозможное, руководишь всеми, поддерживаешь порядок и не остаёшься равнодушным к судьбе абсолютно каждого, стремясь помочь всем и вся, вот это делает тебя таким удивительным и неповторимым. Ты помогаешь, даже если это идёт в ущерб тебе самому. - Да, - убито ответил Тревельян. А что он мог возразить. Иногда он ненавидел себя за эту черту характера, но он не мог оставаться равнодушным к чужой беде. В какие-то моменты он готов был кричать и ломать себе руки, лишь бы не принимать того или иного решения, ведь он заранее знал, что для него это ничем хорошим не обернётся. Он согласился помочь Кассандре при первой встрече, согласился вступить в инквизицию, согласился стать инквизитором, а теперь согласился распустить её. Он просто не смог оставить всех умирать, не мог остаться в стороне, когда был шанс помочь. И каждый раз он обрекал себя на какие-то страдания. Теперь у него много шрамов на теле и душе, которые никогда не заживут окончательно. И сейчас он снова бежит изо всех сил, чтобы вновь наступить на эти грабли, просто потому что не может иначе. - Когда ты уезжаешь? - Через неделю, - на этом ответе рука Максвелла сжалась на плече Дориана. Не хочу отпускать! Не смогу без тебя жить! Прошу тебя, не покидай меня!!! - Я тоже не хочу тебя покидать, аматус, - Дориан, как всегда, читал мысли инквизитора. Иногда лучнику казалось, что они даже могут чувствовать друг-друга на расстоянии, будто сердце и душа Максвелла всегда рвалась к душе Павуса, желая наконец сплестись с ней и стать одним целым. - Почему я не могу поехать с тобой в Тевинтер? - Ты сам знаешь это, - маг нежно поглаживал инквизитора по спине. И Тревельян знал, что он прав. Сейчас после предательства Соласа он должен быть здесь и помочь собрать новую армию. Даже после расформирования инквизиции Максвелл остался значимой фигурой на политической арене. Он был один из немногих, кто до этого знал Соласа, и был единственным, кто разговаривал с ним в день похищения якоря вместе с его рукой. Сейчас опыт и знания бывшего инквизитора делали его самой незаменимой частью будущих событий. Им осталась всего неделя. Дориан, несмотря на его слова, всё же смог очень сильно изменить Максвелла. Скорее всего он сам этого просто не понимал, чем он стал для Тревельяна. А для инквизитора маг стал всем, он был воздухом, которым тот дышал, его судьбой, жизнью и её смыслом. Оставшееся время они дарили друг другу всё тепло и нежность, что хранилась в их сердцах, отдавали себя без остатка. Все дни они провели вместе, будто стараясь заранее компенсировать все те месяцы или даже годы, что проведут порознь. Никто не говорил о расставании, но ощущение его всё же витало в воздухе. На утро восьмого дня Максвелл проснулся с первым лучом рассвета. Взгляд его упал на Дориана, который уже не спал и внимательно смотрел на инквизитора. Тревельян уже хотел спросить его, почему он не спит в такую рань, но маг не дал ему это сделать: - Тшшшш, аматус, ничего не говори. Просто полежи ещё так хоть немного. Я хочу запомнить тебя именно таким: сонным и умиротворённым в моих объятьях. Я хочу каждое утро, закрывая глаза, представлять, что ты вот так вот мирно лежишь рядом. Максвелл исполнил его просьбу, но через какое-то время прошептал: - Тогда запомни ещё и это, - он приподнялся на локте и нежно поцеловал Дориана, вкладывая в этот поцелуй всю полноту своих чувств. Маг тихо вздохнул. - Ты каждый раз сводишь меня с ума. - Как и ты меня. - Тогда, аматус, мы с тобой два сумасшедше влюблённых друг в друга несчастных существа. - Пускай так, чем никогда такого не испытать. Затем было утро и окончательные сборы. Почти все вещи давно были уложены и погружены, остались лишь мелочи. Пока они собирались, а затем завтракали, они не обмолвились ни словом. Это было и не нужно. В эти моменты они ощущали себя, как никогда, единым целым. Они будто наперёд знали мысли друг друга и действовали максимально слаженно. Когда одному из них требовалась какая-то вещь, то её уже протягивал другой. Так же молча они почти невесомо соприкасались кончиками пальцев, а затем приступали к другому делу. И вот настал роковой час. Максвелл стоял рядом с самым любимым существом на всём белом свете и должен был безропотно отпустить его ради блага других. Именно сейчас ему больше всего хотелось подбежать, расшвырять все так старательно уложенные коробки и заявить, что Дориан не имеет права уезжать, не имеет права бросить его здесь. Или же пусть маг возьмёт его с собой, и плевать на весь Тедас, справится как-нибудь без него. Но он понимал, что не сделает этого, да и Павус не одобрит это, хоть и сам в душе рвётся так поступить. Максвелл уже точно и не помнит их прощания. Они обнимались и целовались, он помнит такие родные и нежные руки Дориана, которые бродили по всему его телу, как бы желая навсегда запомнить. Тревельян не просил мага пообещать ему, что они скоро увидятся или что он скоро вернётся. Он даже не мог заставить его поклясться, что он всегда будет осторожен, так как понимал, что Дориан либо не сможет дать таких обещаний, либо соврёт ему. Поэтому, когда Павус сделал первый шаг назад, выпутываясь из объятий инквизитора, он понял, что вот и пришёл миг, которого он с содроганием боялся. Маг направился к повозке, но перед тем как ступить на неё резко развернулся и бросился к Максвеллу. Они подбежали друг к другу и соединились в безумном и отчаянном поцелуе. - Ты самое ценное, что есть в моей жизни! - эту фразу они сказали друг другу синхронно. - Возьми это, аматус, - и Тревельян почувствовал, как в руку ему вложили медальон. - Когда-то ты вернул его мне, а теперь я хочу, чтобы ты снова сохранил его у себя, а затем отдал мне его при встрече. Не забывай меня. После этого Дориан с чувством сжал его руку с медальоном, а затем вскочил на повозку и уехал. Как я могу тебя забыть? Максвелл ещё несколько часов стоял и смотрел в ту точку, где уже давно за горизонтом скрылось его сердце, а затем застегнул цепочку с прощальным подарком у себя на шее. Каждый месяц от Дориана приходили письма. Он писал, как тяжело далась ему дорога, описывал интересные случаи в пути, много шутил, а также писал о том, как сильно он уже скучает и безмерно любит. Максвелл по сотни раз перечитывал каждое письмо, что в конце концов запоминал их наизусть. Он часто проводил рукой по витиеватым буквам, пытаясь представить себе Павуса, который писал это, каким он тогда был, как себя чувствовал. Иногда, выходя ночью на балкон, Тревельян мог бы поклясться, что в дуновении ветра он слышал собственное имя, произнесённое голосом Дориана. Спустя год дела по войне с Соласом наконец приобрели стремительный ход. Под руководством инквизитора и его советников армия набралась быстро и слаженно тренировалась. В этой войне объединились и Орлей, и Ферелден, хотя на заключение этого окончательного мира с взаимной помощью и поддержкой ушло не мало сил и времени. Теперь Максвеллу начали поступать запросы возглавить армию, чего он делать категорически не собирался. После года, проведённого вдали от Дориана, Тревельян больше не мог терпеть этой разлуки. Он собирался обустроить полностью войска, сделать всё, что в его силах, чтобы помочь с дипломатией, а затем отплыть в Тевинтер. Таким образом, он бы, по его мнению, сполна выполнил свой долг перед Тедасом. В бою от него был бы толк, но не как от главнокомандующего, для этого он со своей травмой не годился, а поэтому отказывался от настойчивых предложений. У Дориана дела, по его словам, обстояли лучше, хотя Максвелл ему и не верил. По доносам шпионов Лелианы инквизитор знал, что Тевинтер трещит по швам. Часть магистров переметнулась на сторону Соласа, часть пыталась в смутное время захватить власть, часть пыталась захватить себе как можно больше рабов и территории, но все они дружно отрицали свою связь с венатори, спорить с чем было уже давно глупо. Однако порядка никакого не было. Каждый был против всех и пытался отхватить себе кусок побольше, нечего было и говорить о восстановлении страны. Ещё через два месяца письма стали приходить реже, а если они и приходили, то были комканые, будто их писали в вечной спешке. Максвелл понял, что медлить нельзя, но именно теперь он не мог так сразу сорваться с места. Теперь Тревельяна начали каждую ночь преследовать кошмары. Он метался во сне по бесконечной черное и никак не мог найти выход. Днём он был раздражённым, что-то в груди странно скреблось, неприятное чувство никак не давало покоя. Максвелл метался от дела к делу, желая наконец со всем покончить. Он взвалил на себя очень много, стал мало спать. От работы его никто не мог оторвать никакими уговорами поберечь себя и своё здоровье. Быстрее! Быстрее! Только об этом он и мог думать. Там где-то Дориан нуждается в его поддержке! Теперь Тревельян был в этом точно уверен. Чувство постоянного беспокойства усиливалось с каждым днём всё сильнее и достигло своего пика, когда Максвелл больше не мог толком ни есть, ни спать. Он уже бросил все дела и начал собирать вещи, когда в один момент он проснулся от страшного крика, раздавшегося где-то у него в голове. Этот вопль отчаяния так оглушил Тревелиана, что у него потемнело в глазах и перехватило дыхание. Он судорожно пытался вдохнуть хоть каплю кислорода, но просто не мог этого сделать. Хватаясь, рукой за горло, Максвелл думал, что никогда даже в самой ужасной ситуации ему не было так плохо, как сейчас. Однако этот приступ закончился так же быстро, как и начался. - - Прости меня, аматус, - эти едва заметные человеческому уху слова коснулись слуха Тревельяна вместе с дуновением ветра. Сердце инквизитора сжалось от невыносимой боли. Он понял, что только что произошло, понял это даже не из прощальных слов, неведомо как дошедших до него. Он понял это по глубокой и бездонной дыре, что вдруг образовалась в его душе, будто она раскололась на части. Он опоздал... Всё это время он так долго пренебрегал своим счастьем, тратя жизнь на других, что просто опоздал. Теперь уже ничего нельзя исправить. Он это точно чувствовал и знал. С отчаянием Максвелл сжал медальон на своей шее. Теперь это всё, что у него осталось. Ему хотелось рвать на себе волосы, бить кулаками по полу, устроить истерику и рыдать, но он просто не мог. Глаза были совсем сухие, а пульс стучал со всей силы в ушах. Было так невыносимо больно внутри, что, казалось, было бы милосерднее сейчас сжечь его заживо, чем заставлять так страдать. Он больше никогда его не увидит. Такой была первая осознанная мысль. К этому моменту внутри у Максвелла что-то умерло, что-то невероятно драгоценное. Дориан ушёл, забрав с собой душу и сердце инквизитора, ведь именно этому насмешливому магу они всегда и принадлежали. У Тревельяна не осталось ничего, кроме последнего подарка Павуса, который он так никогда и не сможет отдать ему. Но он хотя бы выполнит вторую часть обещания и сохранит его. После этого Максвелл возглавил армию. Он сражался на поле боя, не щадя себя. Это была страшная война, забравшая множество жизней. Победа была одержана, но дорогой ценой. Как бы Тревельян не был теперь безразличен к своей жизни, он всё же пережил эту войну. Он вновь стал героем и живой легендой, однако ему давно уже было всё равно. Он был просто сломанной куклой, которая автоматически продолжала жить. Инквизитор прожил ещё долгих сорок шесть лет в своём особняке, который ему достался после победы, отгородившись от всего мира. Столько лет не приносили ему счастья, и несколько раз он даже думал о том, чтобы самостоятельно прервать своё жалкое существование, но не мог. Не мог не из-за слабости, а потому что каждый раз прикасался целой рукой к медальону Дориана и понимал, что такой поступок он бы не одобрил. Павус всегда боролся с трудностями и смеялся им в лицо, когда его ненавидели, он шутил и продолжал идти вперёд, а Максвелл обещал когда-то его никогда не забывать. Так Максвелл и прожил свою жизнь. В свой последний час он наконец смог вздохнуть с облегчением. Он умирал один, у него не было ни семьи, ни друзей, так как он ото всех отгородился. Только несколько слуг жили в его доме, чтоб поддерживать порядок. Последний раз ослабевшими пальцами Тревельян сжал медальон Дориана, а затем закрыл глаза, отдаваясь такой долгожданной тьме. - Да, аматус, ну ты и запустил себя, - раздался такой родной и насмешливый голос рядом. - Придётся теперь тебя приводить в человеческий вид. А мне то казалось, что хуже того, как ты выглядел после месяца на болотах, ты уже выглядеть не сможешь. Но ты превзошёл все мои ожидания! Максвелл не мог поверить своим ушам и глазам. Он медленно подошёл к магу, желая дотронуться до него и проверить, реально это или нет. - Проверяешь? - усмехнулся Павус. - Ну давай, давай, я весь в твоём распоряжении. Максвелл всхлипнул и прижался к такому родному телу. От Дориана, как и раньше пахло вином и старыми книгами. Слёзы текли, не переставая, он уже даже думал, что забыл, как плакать. Руки мага нежно прошлись по спине лучника, успокаивая, как раньше. Тревельян не знал, сколько они так простояли, пока он наконец не пришёл в себя. - Дориан, я так рад... Ты просто представить себе не можешь... Когда ты... - Главное, что теперь мы снова вместе, и я безумно этому счастлив, - Павус нежно взял в свои руки подрагивающие руки Максвелла, а затем поцеловал каждую из них. - Ты поступил нечестно! - возмутился Тревельян. - Ты ушёл и забрал тогда с собой мои душу и сердце, а я просто не мог без них дальше жить. - Да, такой я злой тевинтерский маг, мы все такие, уж прости, но ты знал, на что шёл, выбирая меня. - Знал, поэтому и выбрал. - Зато у тебя был мой медальон. Давай меняться, аматус. Я тебе твои сердце и душу, а ты мне мой медальон? - Забирай, - Максвелл протянул его магу, - а вот остальное оставь у себя, это уже давно всё твоё. - Но я же должен дать тебе что-то взамен, а иначе это будет нечестно, - хитро улыбнулся Павус. - Тогда оставайся всегда со мной и никогда больше меня не покидай. - Клянусь, - серьёзно сказал Дориан, а затем наклонился и поцеловал Максвелла. - Навечно с тобой, аматус.