(Не) болит

      Первое слово в истории самое важное — с него все начинается. В ее случае все вертится вокруг имени, закручивается в тугой узел и давит-давит под ребрами, не переставая.       Жрица. Два слога, пять букв. Она все еще не может перестать откликаться на это имя.       Хозяйка Цветов. Имя пустое, как сосуд без дна. Сколько ни наполняй его смыслом, «живым» оно не станет все равно. Особняк дарит ей его легко, по первому желанию, будто ему это ничего не стоит. Действительно.       Переход в очередную игру, как погружение в ледяную воду. Место вокруг — Госпиталь. Пустые провалы окон, в которых отчаянно не хватает цветных витражей.       Первым делом Фиона расправляет плечи и пытается избавиться от ноющей боли в мышцах. Сейчас уже легче. Почти нет судорог. Почти нет боли. Только слишком часто ей холодно. Когда-то солнце шло за ней по следам, согревая даже зимой. Больше нет.       Край светлых форменных одежд не так далеко — и без того острое зрение вдаль после «инициации» стало еще острее, как край Серебряного Ключа в руках, который холодный и больше не нужен.       «Ах, Марта…» — самое нечестное, что она знает все их привычки. Если подойдет слева, то окажется за чужой спиной. Нечестно?       Она подходит справа. Совесть грызет все же? Наверное. Она живучая.       Марта выглядит испуганной и удивленной. Это не первая их игра, но, наверное, действительно трудно привыкнуть к переменам. Координатор все еще мечется так, будто не знает, что делать. И выстрел — это порывистое, лихорадочно-отчаянное, запутавшись в чувствах.       Фиона отшатывается, не может сдержать глухое шипение с губ, потому что это не больно, но мелкая дробь все равно впивается в кожу: в щеку, в шею, в плечо. Этакая насмешка над реальным оружием. Из мелких царапин — кровь ядовито-желтая, как сок чистотела. Тоже словно смеясь над ней. В этой игре все такое смешливое, наполовину: полунесерьезное, полунереальное.       И мир позволил это?       Ну и где твои принципы, Фиона? Ах, ты не смогла справиться с реальностью.       Она смотрит вслед убегающей Выжившей нечитаемым взглядом несколько мгновений, пока пустяковые раны затягиваются, а на губах сама собой — улыбка. Горький изгиб губ. Тугие плети скользят по коже и под ней, зеленовато-коричневые, но без листьев, покрытые шипами. Они прорастают через ее сердце, пробивают себе путь наружу в промежутках между ребрами, и кожа вокруг них воспаленная, незаживающая, сочащаяся теми же ядовито-желтыми подтеками. И чешется, ужасно чешется, не переставая.       Точный удар плетью прямо под ноги. Марта спотыкается и испуганно оглядывается за спину. Фиона не торопится, каждый ее шаг тяжелый, неспешный, звучащий глухим треском в звенящей тишине окружающих обломков местности. Ей всегда нравились растения, она обожала сады — что дома, выращенные матерью, что здесь в Особняке, нежно лелеемые Эммой, — без покровительства мира за спиной теперь они словно привязывают ее к земле, гибкие лозы обвивают руки и ноги, послушно следуют ее желаниям, но в то же время цепляются за все подряд, словно живут своей жизнью.       Игра в самом разгаре.       Беги-беги-беги. И постарайся не упасть. К счастью, в этой игре всегда дается второй шанс: будет еще одна игра, а за ней другая. Только после которой из них ты потеряешь рассудок? Ну, это уже другой вопрос.       Беги-беги-беги. И лучше бы тебе оглядываться только за спину. Говорят, что у кошек девять жизней. Но ты ведь не кошка?       Прикосновение металла к телу — острое. Даже если тело кукольное и набито ватой. Тогда откуда кровь? Серебряный Ключ больше никого не спасает. А спасал ли хоть когда-нибудь? Да, она верила, что спасал.       Удар. Еще один. Эта погоня могла закончиться не в ее пользу, но не сегодня.       Фиона сажает на стул как-то нежно, словно извиняясь касается чужих груди, лба и рук. Пульс на последних выдает — он ровный. Хотя сердце в груди Марты и бьется рядом с Охотником, как сумасшедшее. Фиона больше не слышит этого стука, но помнит его очень хорошо.       Не удерживается и касается пальцами собственной груди на пробу, как-то трепетно, нерешительно. Но опять только натыкается на лозы. Гладит воспаленные раны, смотря в небо равнодушно. Короткие волосы путает ветер — едва прикрывают затылок и лезут в глаза. Все равно такие же непослушные. А ветер пахнет набухшими почками и влажной землей. Такой весенний запах, что Фиона вспоминает сама собой…       Платье из зеленой ткани — очень яркое, броское, словно настоящие листья собрали и сшили вместе. Фиона крутится у зеркала, любуясь им. На его фоне ее кожа насыщенно-золотистая, словно пропитанная солнцем. И солнце так же льется в комнату через окно. И ей так хорошо на душе в этот день, так радостно.       — Зачем оно тебе только понадобилось? Цвет слишком яркий, ты будешь привлекать внимание во время игр, — нотки беспокойства в голосе, прикрытые неодобрением. Пока Фиона примеряет наряд, Патриция сидит недалеко от зеркала, устроившись прямо на полу, среди обрезков ткани, листков с эскизами и скручивает обратно нитки. Методичные движения рук, четкие и умелые, пока их хозяйка хмурится перед собой, пытаясь предугадать возможные последствия.       — Волнуешься за меня? — Фиона смеется беззаботно, накидывает на голову капюшон, поворачивает ее к собеседнице. — Я не столь неумела, как когда-то. Мне не страшно.       Фиона отходит от зеркала и падает на мягкий ковер рядом. Наклоняется близко-близко, словно создавая атмосферу тайны вокруг. В темных глазах, которые встречают ее, столько эмоций:       — Волнуюсь.       А цветная нить скользит между пальцев, сворачиваемая вокруг катушки. Фиона придумывает платье сама и даже вырезает все листья для него. Но полностью раскроить ткань? И сшить все вместе?.. Нет, она никогда не смогла бы. У Патриции грубые узловатые пальцы, но иголка «танцует» в них, словно заколдованная. Фиона восхищается этими руками.       — Не волнуйся за меня. Правда, — она успевает ухватить кончик цветной нити и чуть тянет, прежде чем тот окончательно исчезает. — Особняку не хватает сейчас чего-то яркого. Это ведь весна, понимаешь? Мы пережили эту зиму, еще один год. И мы все еще в порядке. Так почему бы не порадоваться? Может, наконец, случится что-то по-настоящему хорошее?       Ничего хорошего не случается. И в этом некого даже особо винить.       Марта на стуле отсчитывает последние мгновения до «смерти», жмурит глаза и дергает руками уже как-то без особой надежды.       За спиной хрустит ветка.       — Фиона…       Фиона резко оборачивается. Ах, Особняк слишком долго не сталкивал их в играх, чтобы поверить, что так будет всегда. Она прекрасно помнит эти глаза в тот светлый день. Прошлой весной. Сейчас в них не меньше эмоций. Только эти эмоции странные. Неправильные. Не те, что должны быть в этих самых глубоких и живых глазах, которые Фиона когда-либо видела в своей жизни.       — Патриция, — улыбка прозрачная, уголки губ почти не поднимаются. Словно онемели. Словно через них тоже проросли стебли и безвозвратно повредили нервные окончания. Голос хриплый, слова ворочаются на языке колючим песком. — Ты пришла ее спасти?       Пальцы касаются горла — тугие плети обвивают его, шипы пронзают болезненно-белую кожу, как пергамент. Может, именно из-за них ее голос такой. Забавно, тот, кто когда-то добавил ее кукольному телу швы на горле, не ошибся. Хотя действительно уже почти не болит. Почти прошло.       «Милая Патриция, почему ты смотришь на меня с такой тоской? Почему не злишься? Почему не ненавидишь? Ты помнишь тот солнечный весенний день? В саду цвел шиповник… у него были такие же шипы».       — Что же, попробуй, у нее осталось мало времени, — Фиона шагает вбок и вытягивает ладонь в сторону ракетного стула, словно приглашая, освобождая дорогу.       В глазах Чародейки упрямства, кажется, хватит на всех. И на нее тоже?..       — Я успею! — твердо, и затянутые в перчатки пальцы прижимают проклятый череп к груди, словно в молитве, сжимают крепче. И она срывается с места, не сомневаясь, уверенная в том, что успеет, уверенная в том, что спасет.       Серебряный Ключ, поднятый над головой, отражает блики солнца.       «Ты готова рискнуть?»       Серебряный Ключ больше не ставит порталы. И никого не спасает. Хотела ли Фиона хоть когда-то по-настоящему кого-нибудь спасти? Конечно, хотела.       Может, именно поэтому в нем искра — самая последняя, словно подарок, полученный на прощание — все еще есть. И хранит ее даже в виде Охотника. И правда насмешка.       Фиона опускает Ключ в тот момент, когда пальцы Чародейки почти касаются пут на руках Марты. Фиона даже не двигается с места и смотрит куда-то вперед, чтобы не видеть помутневших темных глаз, которые внезапно перестают осознавать реальность. Не на совсем, только на пару мгновений. Погружение в мир без цвета и звука.       Но этого достаточно.       Ровно год прошел. Сколько времени нужно, чтобы исполнить мечту? Целой жизни может оказаться недостаточно для этого. А сколько времени нужно, чтобы сломаться при этом? На самом деле очень мало.       Стул улетает. Е-рун-да. Игра ведь продолжается дальше.       «Эй, Патриция, скажи, ты не устала не успевать? Я вот очень устала…»