am imo pectore

-Убей меня своей любовью.. В пьяном дурмане ноги Чона сами бредут по истоптанной дороге боли, которая пробирается в его вены злосчастной мелодией, которая однажды пленила его разум. Высокий чистый голос звучит так звонко, подобно колоколам у куполов церкви, тем самым напоминая юноше о его грехопадении вновь и вновь. Он не готов отречься от прежней жизни, но и чужие ладони, опутывающие его запястья подобно оковам, никуда не денутся. А ведь руки его так теплы, охватывают все тело Вону подобно лихоманке, вызывая жар в каждой клеточке того, отдаваясь роем мурашек вдоль позвонков и до самого затылка. Старший рад бы приоткрыть рот в немой мольбе о пощаде, но губы его завлекают в сладкий грешный поцелуй, на вкус как медовое вино с оттенками терпкого граната. И он поддается навстречу, подходя на шаг ближе к пучине Ада, где ждет его лишь грязь из крови и глины, как несовершенное создание Господа без остатка морали. А Докем по настоящему влюблен в простого библиотекаря местного храма, которого он встретил совершенно случайно у одного из публичных домов. Нет, Чон не предавался столь грязному утешению в чужих ладонях, просто путь к его дому всегда лежал у этой грешной дыры, к сожалению. Даже взгляда в эту сторону не кидал. Это ли подтолкнуло беса появится перед чуть испуганными, столь усталыми, но до безумия красивыми глазами? Вполне возможно. Но именно с этого момента все встало верх дном. В самом деле, Сокмин был искусным демоном. Лишь одно отличало его от остальных - он не понимал, почему устройство мира таково, каким оно есть. К чему эти запреты, условности, разорванные узы и порицание, когда буквально никто и никогда не скажет, что же на той стороне, и есть ли она вовсе. Даже сами отродья этого мира, как часто называли их проповедники, никогда не видели воочию дьявольского взора, не слышали его клича.. Все это выглядела как огромная и столь глупая игра человеческих разумов, отравленных ядовитыми словами "святых". И увы, но Чон верил им. Погряз в этой темной пучине юноша примерно в тот момент, когда горькое отчаяние, подступающее к его глазами обжигающими и горькими слезами, которые душили его, буквально на секунду взяло верх. Но Ли этого хватило. В тот вечер, в момент, когда небо утонуло в багровом закате крови тысячи поколений перед ними, впервые Чон ощутил вкус чужих губ. Ощутил сладостное касание широких ладоней на собственном исхудалом теле, легкие, еле ощутимы поцелуи вдоль висков, на которых пульсировали вены. И пусть глаза его были наполнены слезами, что во истину были похожи на кристаллы с самых недр земли, но брюнет не мог обманывать сам себя. Его душа уже была в руках Докема. А тот лишь озарял его непорочной детской улыбкой, с теми самыми огоньками в карамельных глазах, которые пошатнули в душе библиотекаря его веру. Неужели.. он правда может быть порождением тьмы, когда сияет он ярче любого небесного светила? Секретные встречи их, увы, закончились наихудшим возможным образом. И в том не было вины Сокмина. Лишь вина отравленного ревностью разума одного из тех, кого старший в храме привык называть столь опрометчивым "друг". Образ Чона тому не давал спать, очерняя каждую его мысль к насильственному завладению объектом своего обожания. И нет, по словам святых писаний любой человек имел право любить любого человека в ответ вне зависимости от того, кем он являлся при рождении, по призванию и внешности своей. Правилом установленным было лишь одно писание для всех - "Не возлюби тварь Адскую, порождение тьмы и греха, не дай тому очернить ум свой и сердце непорочное, отдав душу на растерзания в лапы дьявольские". Именно со словами об этом ужасном грехе тот, кто уверял себя в ложной и безумной любви, отдал Вону на растерзание в совершенно иные руки. Руки церкви, что была ни на каплю милостивее за все те муки, о которых читал юноша в святых писаниях библиотеки храма, которой не было конца и края. Очищающий огонь воспылал в котельной подземной комнатки святых стен еще с рассветом. Вону очнулся в это же время, раскрывая свои глаза уже не на мягких кроватях собственного дома, а в комнатке заточения монастыря, в котором заперли его за день до вынесения приговора. И казалось бы, комнатка заперта со стороны бесконечного холодного коридора, вымощенным из каменных плит, заперт брюнет на пятом этаже, откуда и не сбежишь и не спрыгнешь невольной пташкой. Вот только очнулся он от до боли знакомого тепла чужих ладоней. Докем. На краю его кровати. Будь даже это наваждением перед предстоящими муками, старшему плевать. Он буквально ныряет в чужие объятья ощущая то, как сильно он нуждается в его темном солнце. Да будь Ли хоть самым дьяволом.. Увидев то, что за чистейшие чувство трепещущее в его груди подобно мотыльку летящему на свет, слуги "святых" готовы опуститься к таким грехам, как убийство, Чон утратил веру. В этот момент его любимый растаял в руках, словно сладостна дымка, оставив лишь звон чистого смеха в ушах и слова о любви. Руки Вону, крепко связанные веревками, уже кровоточат до маленьких капелек крови на серых одеждах того, но парень молчит, послушно ступая вперед. Казалось, что дорога к алтарю через церковные лавы длилась вечность, если не больше. Солнце, проникающие в зал, наполненный звуками порицающих Чона голосов, запахом ладана и звоном колоколов, розоватым отблеском играло на бледных щеках, иногда отбиваясь от поверхности очков. Нону не боялся. Он принял то, что готов отречься от всей веры мира в угоду собственному эгоистичному желанию.. просто любить? Неужели это и вправду грешно? Кажется, ровно как и Вону, никто не ожидал того, что во время проведения обряда "очищения", тяжелые затворы церковных дверей отворятся словно по божьей воле, впуская в храм.. Докема. Тот спокойной поступью ступал по освященному полу, совершенно не чувствуя боли или омерзения. Глаза его сияли ярче звезд в том звездопаде, за которым они со старшим наблюдали с крыши чужих домов, а ладони, столь теплые и родные, тянулись к Вону словно единственное спасение того. -Не смей подходить, дьявольское отродье! Отчаянный крик священника прервался в миг, словно тот лишился своего языка, тело его замертво упало на кафельный пол, дав святым писанием упасть с его рук. Остальные же со страхом отступили назад, даже не пытаясь взывать к Господу или подвергать тело демона испытанием святой водой, крестами и молитвами. Оковы с рук Чона спали, словно никогда веревки на запястьях его не держались достаточно крепко, а сам Сокмин, обогнув тело того в своей ходьбе со сладкой улыбкой, подошел к главному алтарю. -Поразительно, как глупы люди в своей вере. Что же.. огонь очищает? Так посмотрите же, я весь горю Вскинув руки к фрескам, что усеивали весь потолок древнего храма, в момент Ли запылал как ведьмы из старых рассказов на святых огнищах. И воспылало в этот момент дьявольским огнем все, от книг, до тканьевых гобеленов, дорожек и одежды "праведников", которые теперь испытывали на себе настоящие муки своей глупости. Конечно же Вону был напуган вначале, но стоило ему обернуться к Докему, как губы его несмело тронула легка улыбка. Он был все таким же, милым и светлым парнем, который со смехом о том, что Чон с ним абрикос не делит, поцеловал его с оправданием, что хотел вкус хотя бы с чужих губ ощутить. Его ладони все так же протянуты к Нону. Этот "дьявол" полностью открыт перед ним. Он любит его так, как ни один человек бы не смог. Их ладони сплетаются в нежном и теплом касании, ни капли не ощущая огня, которым пылало все вокруг. В них не было греха, лишь страх Чона в прошлом перед своими же желаниями. Ли отпускать его вовсе не желает, ведь знает, что найдет в ответ не менее пылкие чувства, от того обнимает смело, прикладывая губы в прохладному виску и тихо посмеиваясь. -Я всегда верил в тебя, Вону.. Открывает глаза свои Чон уже в собственном доме. Как же.. как же он очутился здесь? В памяти его словно дыра зияет, но важно ли это, когда нетерпеливый младший усыпает шею его беглыми мягкими поцелуями, улыбаясь столь сонно и нежно, словно совсем еще он был подростком. И брюнет решает, что все сейчас подождет до завтра. И вера его, и падение в бездну Ада, и весь чертов мир. Ответить на поцелуй Сокминовых губ куда важнее.