Какая мать, такой и сын

      Бакуго Мицуки считала, что растила настоящего гремлина: портящий всё вокруг, стоит только отвернуться, своими острыми зубами и когтями. Не то чтобы она не понимала, откуда исчадие взяло всё это.       Но давайте честно: когда ваш сын кусает вас в полтора года до крови, оставляя шрам, потому что не хочет слезать с рук, — это странно и заставляет насторожиться. Мицуки в детстве никого не кусала. Ну, или ей не рассказывали родители. Она с подозрением смотрела на Масару, но тот тоже отрицал вину.       Им просто надо было смириться, что они растили исчадие ада.       — Кацуки, ты куда? — она выглянула из-за угла, когда её трёхлетний сын сам завязал себе шнурки и уже был готов выходить. Разве нормальные дети в этом возрасте вообще гуляют без родителей? Или завязывают шнурки?       — Меня ждёт Деку, мы договорились поиграть в мяч, — просто пояснил он, и тогда Мицуки действительно заметила тот самый жёлтый мяч.       Она думала, должна ли сказать ему прекратить называть своего друга Деку, но это бы вызвало много лишнего ора на минут десять, а ей нужно было закончить ужин, а затем приступать к бумагам… Так что она отпустила это.       Потом она отпустила ещё. И ещё. И ещё.       А потом у её мальчика появилась абсолютно великолепная причуда. Он расплавил чашку в своей руке, сдерживая слёзы, а потом улыбнулся ей своей улыбкой без переднего зуба, по-настоящему счастливый.       — Чёрт возьми, это так круто! — она крикнула на весь дом, тут же осматривая его руки. Небольшие ожоги, которые могла залечить мазь за несколько часов, но со временем не должно стать проблемой. — Ты точно сможешь стать героем с такой причудой, Кацуки.       И если Мицуки чувствовала слёзы в своих глазах, то никто не упрекнул её за слабость.       Работа была сложной. Баланс найти — ещё сложнее, потому что денег никогда не бывает достаточно, не со страхованием-репетиторами-закупками, и этот вечный круговорот бумаг поглощал её. Они с Масару очнуться не успели, как их сыну стало десять, а на него пришла первая жалоба.       Она не понимала, где они ошиблись. У него были великолепные оценки, они отказались почти от всех репетиторов, потому что Кацуки идеально справлялся сам, и у него были вроде как хорошие друзья, так почему внезапно использование причуды в общественном месте?       — Нам нужно найти для него хобби, — сказала она вечером Масару, когда тот вместо декларации в налоговую разрабатывал дизайн нового костюма в следующую коллекцию. — Какое-то, где он сможет выплеснуть энергию.       — Может, музыка? — предложил муж, делая последние штрихи. Мицуки справедливо сомневалась, что их сын стал бы учить хоть что-то классическое. Но, возможно, частный учитель?       — Барабаны, — внезапно сказал Кацуки в гостиной на следующий день.       — Почему? — Мицуки спросила с интересом. Сын только пожал плечами.       — Это круто.       Проблема Кацуки в том, что он действительно был хорош. Они купили ему барабаны, он отказался от учителя, но в итоге сам освоил инструмент полностью за два года, и то уделяя этому от силы минут тридцать в день. Тем не менее, Мицуки думала, что это сработало. Она не слышала больше никаких жалоб, и его оценки были хороши.       Если честно, Кацуки вроде как был образцовым ребёнком. Он не просил у них лишних денег, великолепно учился, ложился спать в девять, иногда даже помогал им с сортировкой бумаг. Он мог бы показаться действительно идеалом, если бы не орал на неё без повода и с поводом каждые полчаса, когда они находились в одной комнате.       Гремлин. Исчадие ада, как оно есть.       — Он очень похож на тебя, — говорил Масару, пока трепал их сына по голове. И как Мицуки могла это отрицать? Она же буквально смотрела в зеркало.       — Эй, придурок, почему Изуку-кун больше не заходит в гости? — спросила она с внутренней настороженностью, потому что знала, что что-то не так. Кацуки с виду идеален, но его характер с близкими — дерьмо, так что сердце шептало «опасность».       Кацуки посмотрел на неё как на сумасшедшую.       — Этот беспричудный Деку? Зачем ему к нам заходить?       — Вы же друзья, придурок! — она крикнула, не сдержавшись от действительно весёлой улыбки сына. — Ты не имеешь права так говорить о нём!       — Кто, чёрт возьми, друзья с беспричудным, старая карга! — он заорал, вскакивая на диван, и из его ладоней послышались небольшие хлопки, а в воздухе запахло дымом. — Как будто мне нужна помощь этого ботаника хоть в чём-то!       — Как ты разговариваешь с матерью, хамло малолетнее? — она вздёрнула его за ухо и посадила насильно на диван.       Потом появились мешковатые джинсы с ремнём чуть ли не на середине задницы, футболки с черепами и тупые ухмылки.       Она не понимала, где так облажалась. В каком месте? Где она дала понять, что нужно издеваться над другими людьми? Она вела себя слишком свободно? Она слишком хвалила его? Но она не могла не хвалить его, особенно когда он делал такую успешную работу буквально во всём!       — Мицуки, — Масару посмотрел на неё, и она поняла, что вырвала себе клок волос. — Успокойся.       — Успокоиться? — она прошипела. — Наш сын избил с причудой другого ребёнка. С причудой грёбанного взрыва. И я узнала об этом от него, потому что никто больше не хочет сказать нашему сыну, что это чертовски неправильно, а сам он не понимает этого!       Тогда Масару взял всё на себя. Спустился вниз, поговорил пятнадцать минут и вернулся в спальню с улыбкой, будто и не было никогда ничего. Мицуки посмотрела на него с подозрением. Так не бывает. С Кацуки так просто не бывает.       — Просто сказал ему, что, если он хочет быть героем, ему надо вести себя как герой. Иначе с таким личным делом его не возьмут на геройский факультет.       Мицуки успокоилась. Ненадолго, потому что чувство стиля у их сына — говно, а они блин дизайнеры, а ещё он постоянно орёт. Кацуки буквально не мог оставить её нервы в покое.       — Эй, придурок, когда ты так научился готовить?       Она смотрела, как он действительно быстро и чертовски ровно нарезал морковь, одним движением кидая на сковороду, вполоборота отключая рисоварку. Она крикнула ещё громче, прежде чем заметила наушники в его ушах, которые даже не помнила, чтобы покупала.       Боги, она даже не знала, на что её сын тратил карманные деньги.       Она подошла к нему и хлопнула по спине, улыбнувшись. Кацуки вытащил наушники и приподнял бровь, мол, что за херня. Она оттолкнула его бедром, сделала уровень огня меньше, помешивая действительно что-то вкусное, но это точно могло стать ещё вкуснее. Она открыла средний шкаф, зарывшись в специи, и на самом дне маленького ящика нашла засушенный перец чили. Кацуки усмехнулся.       Они поделили место, достаточно хорошо работая, и вместо трёхдневного рациона на одного приготовили сразу на троих. Возможно, только возможно, её пугало, насколько отлично Кацуки управлялся с ножом. Стоило ли ей беспокоится?       — Так что это было, придурок?       — Ой?       Она обвела взглядом кухню. Он цыкнул на неё.       — То дерьмо, что ты готовишь, не подходит для меня, — он начал качаться на двух ножках стула, и Мицуки мстительно желала ему упасть. — Мне нужен определённый баланс веществ, чтобы нарастить нормальные мышцы и укрепить кости, если я хочу поступить в UA.       В этом году он только пошёл в среднюю школу.       — Так скажи мне, что готовить, и я блин приготовлю! — она хлопнула рукой по столу. — Со своими взрывами совсем мозги растряс.       — Эй, что ты сказала, старая карга?!       — Что слышал! Не смей так со мной разговаривать!       Затем он дал ей рецепты. Она чертовски выучила абсолютно каждую деталь его новой диеты, потому что она должна была, и Кацуки наорал на неё за пересоленный рис, поэтому она не добавила в следующую порцию перца.       Мицуки на самом деле знала свою проблему. Дома она упорно видела лишь то, как Кацуки чертовски старается. Как рвёт задницу, тренируясь, работая над учёбой, желая стать героем. Он не знал, когда остановиться. В один день она нашла его с воспалившимися, опухшими ладонями от слишком большого использования пота.       — Ты, придурок, — она дала ему небольшой подзатыльник, — пределы надо преодолевать, а не блин ломать!       — Я знаю! — он крикнул на неё, но, честно, это было как тявканье щенка. — Мои запястья уже почти не болят, но, чёрт возьми, использование пота…       Кацуки цыкнул. И как Мицуки могла его наказывать? За что? За то, что он хотел стать лучшим героем? Единственное, что она могла сделать, — поддержать его.       — Идиот, борись не только своими грёбанными взрывами! Страховка не может покрыть весь ущерб, который ты нанесёшь, когда станешь героем!       Мицуки видела в глазах своего сына свет. Такой чистый, светлый, обжигающий, горящий. Она знала, что он не хотел быть героем, чтобы побеждать. Чёрт возьми, он хотел побеждать, чтобы быть лучшим героем, и будь проклят мир, если все они скажут иначе.       Затем стало ещё больше тренировок. Тренировки, тренировки, тренировки, среди которых Мицуки заставляла его пойти и поиграть в автоматы со своими друзьями, чтобы у него не пошёл пар из ушей.       — Они мне не друзья, — он закинул ноги на стол, и она с раздражением сбросила их.       — А кто?       — Статисты, — он пожал плечами, абсолютно безразличный, — чтобы с воздухом не разговаривать.       — Тебе нужны друзья, — Мицуки заявила, сев на стол и серьёзно посмотрев в глаза сыну, — иначе с такой работой ты сойдёшь с ума.       Кацуки только фыркнул. Чёрт возьми, она надеялась, что кто-нибудь донесёт до него эти слова в будущем, раз он не в состоянии слушать её серьёзно.       В одни дни она заставала его спящим на диване в гостиной и накидывала на него плед. В другие растирала его воспалённые руки, потому что сам он был не в состоянии сделать это. Гораздо позже он пришёл к ней сам, не запираясь в собственной комнате, как какой-то придурок-подросток. Хотя стойте.       — Ты занята? — он приоткрыл дверь в её кабинет с совершенно бесстрастным лицом, и только по опущенным уголкам глаз она могла увидеть усталость.       На Мицуки лежали ещё три эскиза к новой коллекции, рассмотрение пунктов договора с новым поставщиком, телефонный звонок, чтобы разобраться с задержками ткани, и договор с университетом по поводу стажёров.       — Конечно, нет, придурок, — сказала она.       Она училась специальному массажу по видео на ютюбе, но, видимо, этого было достаточно, чтобы Кацуки урчал, словно котёнок, и заснул у неё в кресле через полчаса. Мицуки поцеловала его в лоб, улыбнувшись.       Со временем он стал приходить к ней чаще. Он не стеснялся просить у неё деньги на новое оборудование для тренировок, и они иногда готовили вместе, она заклеивала его раны медицинским клеем, а он был не против изредка побыть манекеном.       — Представляешь, эти парни действительно курили посреди белого дня, думая, что Кацуки будет не прочь… — она улыбнулась, всплеснув руками, потому что это действительно смешно, пока не заметила эту особую мягкую улыбку Масару и взгляд из-под очков. — Что?       — Ты действительно хорошо ладишь с ним, — он похлопал её по голове, будто она была какой-то маленькой девчонкой.       — Что за бред, ты его отец, — она фыркнула, потому что, как бы Мицуки не орала, Масару был тем, кого слушал Кацуки без криков.       — Он не доверяет мне так, как тебе.       Ну, что угодно. Она не собиралась переубеждать своего мужа. Как так получилось, что в этой жизни она была окружена одними идиотами?       Третий год средней школы был действительно сложным. Их бизнес пошёл вверх, у неё почти не было времени на новые эскизы, и они уходили на работу тогда же, когда сын уходил на чертовски раннюю пробежку: в полседьмого утра. Теперь, пока она старалась хоть немного накраситься для приличия, Масару собирал обед для Кацуки из того, что Мицуки успела приготовить поздним вечером, а сын, расчищая бардак в гостиной, пытался уйти на пробежку.       Она пыталась накрасить нижнюю губу, когда услышала нечто, заставляющее её сердце трепетать от предвкушения всех поддразниваний:       — Любовное письмо?       Она выглянула из-за угла, смотря на мужа, у которого в руках был конверт и грязная коробка для бенто. Точно, она забыла загрузить посудомойку.       — Что, это правда любовное письмо? — она хмыкнула, посмотрев на сына, ожидая, что тот хотя бы немного покраснеет. Она забыла, что у их исчадия ада нет стыда.       — Выброси этот мусор, — сказал он, подходя к двери.       — Ой, да ладно, не будь таким придурком, ты мог бы хотя бы встретиться с девочкой, раз она так стеснялась, что подложила его тебе.       Она посмотрела на розовый конверт: бумага плотная, дорогая, и написано от руки, немного надушено духами. Конечно, такая девчонка точно не подойдёт их придурку, но ему бы не помешали какие-то реальные взаимодействия с людьми, которые не кланялись ему в ноги за причуду.       — Мне не нравятся девчонки, — проворчал он, натягивая кроссовки для пробежки. Мицуки призадумалась.       — А мальчишки?       Он посмотрел на неё, и Мицуки видела, как этот маленький мозг действительно обдумывал это, будто впервые в жизни задавшись вопросом. Видно по взгляду, по расслабленному положению плеч и лёгкому наклону головы — его не волновал вопрос эмоционально, но ему было отчасти интересно узнать. Так же он смотрел на новый рецепт.       — Нет, вроде. А обязательно должен кто-то нравиться?       Ему было пятнадцать. Наверное, Мицуки должна была сказать «да», потому что гормоны, утренние стояки и дрочка на порнуху каждый день. Хотя стойте, она даже не знает, дрочил ли он когда-нибудь, потому что его лицо выглядело так, будто ему это нужно (и она никогда не находила засохшие носки в стирке или салфетки в его мусоре).       Подождите, исчезнет ли говняное поведение её сына, если он просто подрочит достаточное количество раз?       — Нет, наверное, — но она пожала плечами, закрывая помаду в руках. — В любом случае, со временем узнаешь, — она пару секунд подумала. — Если не узнаешь, то тоже всё в порядке.       Кацуки попрощался и хлопнул дверью.       Масару посмотрел на неё, будто она вешала звёзды и луну на ночном небе, заставляя ощущать нежную любовь волнами.       Может, они могли бы потянуть ещё одного гремлина, если Масару продолжит так на неё смотреть (они не могли, но ошибки случались со всеми; Кацуки в своё время далеко не был в их планах, и посмотрите, что получилось: всё не так уж плохо). Мицуки поцеловала его в щёку, до самой работы не говоря, что оставила половинчатый след из помады на его щеке.       А ещё был злодей. Мицуки задумывалась, должна ли была придавать этому большее значение, как все убеждали её вокруг. Казалось, это никак не сказалось на их мальчике: не было ночных кошмаров, он не хотел обсуждать это с ними, никаких панических атак, боязни замкнутых мест и прочего слабого дерьма. Его кожа на ладонях огрубела ещё больше, и костяшки теперь оставались девственно чистыми. Но он испортил уже третью грушу за месяц и подпалил занавеску в комнате. Возможно, это что-то значило.       Тем не менее, как они могли отвести его к психологу? Все эти волшебные способы преодоления никогда не помогут, если он не скажет хоть слово, и он должен хотеть, чтобы сказать. Кацуки никогда не делал того, что не хотел. Так что они просто забыли об этом, не упоминая ни разу.       Потом был экзамен в UA, и их мальчик был чертовски лучше, чем все вокруг. Она так им гордилась, что заставила Масару взять выходной, чтобы они отпраздновали это походом в ресторан и самой острой едой, которую могли заказать. Она даже заказала себе маргариту васаби, чтобы отдать её Кацуки под осуждающий взгляд мужа, но, честно, будто он в его возрасте не пил. Лучше под их присмотром, чем потом с новыми одноклассниками где-нибудь в подворотне.       Теперь он на шаг впереди к своей цели. Все эти старания, труд — они наконец оправдались. Она так чертовски была горда.       Но Кацуки был тихим, даже не прокомментировал недостаточную остроту мяса и не ухмыльнулся, когда она отдала ему коктейль. Поэтому, как только Масару отошёл в туалет, она прямо сказала:       — Выплюнь это. — Он посмотрел на неё с непониманием, и Мицуки не помнила таких моментов, когда не понимала причину, почему её сын такой тихий и задумчивый, будто даже обидчивый. — Давай, мы в лучшем ресторане города, едим твою любимую еду, ты поступил в старшую школу мечты, на шаг ближе к своей цели. Ты не можешь быть таким тихим.       Кацуки нахмурился сильнее, пожевал соломинку       — Это так чертовски нечестно, — сказал он. — Деку просто смеялся надо мной, представляешь? Всё это время у него была чертовски сильная причуда, и он абсолютно ничего не делал, чтобы её развить. Он просто попробовал поступить, и знаешь, что? — он усмехнулся, и теперь Мицуки видела это: настоящая обида. — У него блин получилось. Просто попробовал и получилось. Я задницу рвал с десяти лет, а он просто попробовал и всё получил.       Она давно ничего не слышала о Изуку-куне. Вроде как Мицуки даже не думала, что они учились в одной школе. Но причуды не возникали из ниоткуда, не могли развиться после четырёх лет, значит, это была какая-то тонкая причуда, чтобы активироваться только в определённых обстоятельствах, или же слишком опасная, к которой тело просто не приспособлено…       — Он будто хотел плюнуть мне в лицо.       — Не будь идиотом, — она вздохнула, отбирая у ребёнка стакан и отпивая. — И какой он по счёту? Двадцатый?       — Седьмой, — Кацуки прорычал, и это хорошо. Да, вернуться к обычному поведению гораздо лучше.       Он выдернул стакан у неё из рук, и Мицуки только вздохнула.       — Ну, жизнь чертовски нечестная сука, и тебе надо привыкнуть к этому. На одной удаче нельзя выезжать всю жизнь, — она вздохнула ещё раз, — и это правильно для вас обоих. Ты не можешь стать героем только из-за причуды. Если он не будет прикладывать усилия, то вылетит в первый месяц. Если он приложит недостаточно усилий, то получит травму, несовместимую с жизнью. Ты же другой. Пока ты вкладываешь столько усилий, у тебя есть возможность быть настоящим героем, — она посмотрела на опустевшую тарелку с задумчивым взглядом. — Но иногда усилий будет недостаточно, иногда тебе будет не хватать удачи.       — Это чертовски бессмысленно, — прохрипел он.       — Ну, жизнь такая же, — Мицуки усмехнулась, быстро поменяв свой опустевший стакан с наполовину полным стаканом мужа. — Трудись так, чтобы быть лучшим, и ни о чём не жалей. Тебя не должна сбивать чья-то удача с ног.       Кацуки кивнул ей, и она потрепала его по голове.       Вот так. Если бы он ещё не отталкивал всех людей вокруг, она была бы полностью уверена в его будущем. Боги, она так надеялась, что в школе разглядят его намерения и потенциал, а не только силу и агрессию.       А потом начался супергеройский факультет. И даже в первые недели она видела, что это было лучшим, что случалось с её сыном.       Он не был первым по оценкам, и он не был лучшим в супергеройских тестах. Но они будто медленно обламывали его самоуверенность и агрессию по кусочку, обнажая его душу. Он рассказывал ей, как им приходилось работать вместе, будто это было какой-то чушью, но она видела улыбку в его глазах. Она ещё ни разу не встречала Дерьмовые волосы, но он уже понравился ей.       И даже нападение злодеев, казалось, заставляло его расти морально со всеми людьми. Мицуки так сожалела, что пропустила этот аспект, но при этом абсолютно не жалела, что воспитала в нём стремление к победе и гордость за свои успехи. Возможно, она свалила всю основную работу на школу. Но, честно, они дома были по двенадцать часов в лучшие дни, восемь из которых спали. Каждый раз, когда ты пытался сделать выговор ему, он отвечал: «Но все говорят, что я лучший, с лучшей причудой, и разве это не значит, что я лучший», — и они не могли опровергнуть половину его слов.       Может, это то, что делает взросление с людьми: исправляет ошибки воспитания родителей.       И на фестивале он был первым. В этот раз у Мицуки не было гордости внутри. У неё была жгучая обида, потому что она понимала, почему он стоял там, прикованный наручниками. Это чертовски оскорбительно. Пусть их сын и придурок, но он выкладывался на полную, и не выкладываться на полную в ответ и проиграть — это даже не грёбанная победа, это хуже жульничества, хуже поражения.       Вечером они с Кацуки выпили бутылку сухого вина, оставив отца спать в покое.       — Почему они так делают? — спросил он, крутя пустую бутылку в руках. Если бы её сын был бы действительно пьяным, Мицуки боялась бы, что он разобьёт эту бутылку. — Разве я не проявил достаточно уважения, выкладываясь на полную? Почему Урарака это понимает, а половинчатый — абсолютное бревно?       Она пожала плечами.       — Наверняка там есть какая-то ментальная травма, учитывая его ожог.       — Я знаю, — Кацуки прорычал, — но эта причуда его. И он не использовал её.       — Зачем ты мне это говоришь? — Мицуки приподняла бровь. — Я с этим ничего не могу сделать. Скажи это тому парню.       — Я говорил, — он пробурчал себе под нос, ссутулившись, — чёрт, может, ему надо просто съехать от своего папаши. Не знаю. Он просто не слушает других.       — Что за история с папашей? — Итак, вот это действительно интересно, она ждала этого. Настоящая подростковая драма. Но её сын только уничтожительно усмехнулся в ответ.       — Чёрт, старая карга, какая тебе разница, раз ты ничего не сделаешь с этим.       А, не подростковая драма. Что-то серьёзное.       — Расскажи своей матери по пьяни дерьмо, и она посмотрит, что может сделать с этим.       Кацуки задумался на пару мгновений, облокотившись о спинку дивана. Чёрт, ночью по полу дует. Мицуки слишком лень сдвинуться с него.       — Ты не будешь ничего делать, — твёрдо сказал Кацуки спустя несколько секунд. — Это не наше дело, и мы не будем оказывать помощь, кому она не нужна.       — Но пацан выглядит так, будто ему нужна помощь.       — Но он её не хочет, — Кацуки поцокал языком, — так что в этом нет никакого смысла. Как я понял, его отец отделил его от старших братьев и сестёр, тренировал до рвоты, свёл его мать с ума, и та облила его кипятком, потому что его лицо напоминает лицо его ублюдка-отца. А, ну, и он родился в результате причудливого брака. Сейчас его мать лечится в больнице от психического расстройства.       Боги, она не готова к такой драме. Ей нужно было выпить гораздо больше.       Чёрт, она такая беспомощная. Дело было даже не в том, что Тодороки не захотели бы помощи, проблема в том, что они банально не смогли бы возбудить дело против героя номер два в стране, ещё и за фактическое насилие многолетней давности. К тому же, раз после госпитализации женщины не начали расследование, то это просто бесполезно.       — Хватит думать, карга, — он толкнул её в плечо, — это вредно для твоего мозга. Половинчатый не выглядит как жертва домашнего насилия, он просто грубит всем подряд и социально не адаптирован.       — Так он холодная копия тебя? — она приподняла бровь, и он зарычал на неё, набросившись. Она быстро перепрыгнула через диван.       В итоге они устроили догонялки в час ночи, и это исчадие ада победило, ударив её по заднице, за что она ударила его по заднице тоже и попыталась легонько придушить, пока он не сдался.       Может, из-за таких игр её мальчик так отстал от одноклассников?       Наверное, она никогда не должна была вообще на него поднимать руку, да? Но где грань? Разве подзатыльники и дать поджопник — это ненормально? То есть этот идиот орёт так много, что иногда до него можно было донести, только если сконцентрировать его внимание. В этом нет ничего плохого, пока оба знают, что не будет причинено физического вреда.       Задница Кацуки — как грёбанное железо, и иногда ей казалось, что она могла сломать лодыжку, так что он правда никогда не страдал. Она знала. Она умела контролировать себя.       Но это точно не подходило героическому поведению. Вдруг он думал, что иногда даже ударить пострадавшего — это в норме?       — Масару, — она дёрнула его одним вечером за рубашку, и тот отвлёкся от книги, — мы правильно воспитывали его?       Он только улыбнулся и поцеловал её в лоб.       Чёрт возьми, никто не знал, как правильно воспитывать детей.       Потом настал лагерь и их маленький ад.       В первый раз она проснулась от небольшого крика. Это был даже не крик, скорее, скуление раненой собаки. Масару рядом спал, ворочаясь, так что она встала и вышла в коридор, чтобы услышать больше шума из-за приоткрытой двери.       Она разбудила его, и он посмотрел на неё более усталыми глазами, чем когда засыпал. Они сменили простыни, потому что он чертовски много потел, а это было опасно с этим нитроглицерином. Молча разошлись, потому что никто не должен говорить вслух, что это всё значит.       На следующую ночь Мицуки проснулась от собственного кошмара и слёз. Она не помнила точно, что ей снилось, только много крови, сладкого запаха взрывов и металла в носу и запятнанных волос. В итоге она притащила Кацуки в их постель, чтобы они спали втроём, потому что обнять его было самым важным, что она могла сделать для его и собственного сердца.       Через день Масару купил им какие-то успокаивающе аромапалочки. Кацуки извёл себя тренировками и в итоге заснул легко. Она проверяла.       Ей снились кошмары ещё несколько месяцев. Каждый раз она их не помнила, но абсолютно каждый раз плакала, шмыгая носом, и почти задыхалась, будто на её грудь кто-то положил несколько гантель. Когда Кацуки забрали (она знала, что там ему будет хорошо, что это для него лучше и они его защитят, потому что ему рано или поздно пришлось бы столкнуться со всем этим страхом и беспомощностью), не стало лучше. Или хуже. Это просто продолжалось.       Волейбол вечерами не помог, как и изматывание себя тренировками. Секс не помог. Не спать тоже не помогло. Удивительно, но помогло только время.       Они переписывались с Кацуки. Он скидывал ей новые рецепты, иногда рассказывал, как проходили тренировки. Потом появились настоящие фотографии, настолько живые, что несколько Мицуки даже распечатала, чтобы повесить на стену. Они ощущались как осязаемые доказательства, что её мальчик рос, в отличие от голограмм. Мина выглядела хорошенькой, и Каминари, кажется, игнорировал концепцию личного пространства.       В один такой момент она захотела плакать, потому что не знала, что делать с тем фактом, что у Кацуки наконец были настоящие друзья. Друзья. Даже если он будет умирать на поле боя, он не умрёт в одиночестве. Он станет ещё сильнее, чтобы защитить их.       Кацуки приходил домой раз в месяц, навещая их с кислым лицом, будто не был рад видеть. Боги, этот ребёнок так плохо притворялся, что она только сильнее хотела его дразнить.       — Отстань, карга! — он визжал, и она притворно возмущалась.       — Мне нет сорока!       — Ну, значит, ты замужем за стариком!       Масару не выходил из комнаты в тот день.       Мицуки повела их сына за шкирку, чтобы тот извинился. На следующее утро они выглядели как лучшие друзья, на её скромный взгляд. Кацуки даже ни разу не заорал.       — Что, твои мышцы стали ещё больше? — она тыкнула его в плечо, когда они развалились на диване, смотря опять какой-то гиковский фильм про супергероев, будто парню было мало его жизни.       — Чёрт, без понятия. Наверное, тренировки с Деку прибавили лишнего. Может, надо посушиться пару дней…       О, и это новое изменение. Видимо, мы теперь не ненавидим Изуку. Видимо, мы даже теперь тусуемся с ним и тренируемся дополнительно. Общежития — страшная вещь, заставляющая дружить даже врагов.       — Не перегружай себя. Ты унизишь меня, если думаешь, что я не заметила, что ты ешь ложкой, — она просто ответила, потому что как она ещё должна была реагировать?       — Во всём грёбанном мире едят ложкой, что в этом такого.       Провал в получении лицензии окончательно отпиливает углы, о которые действительно можно было пораниться. Мицуки была так рада.       Это не только радость, это гордость, которая заполоняла её грудь, давая больше сил, чтобы самой ещё усерднее трудиться. Чёрт, если её сын мог расти так, то она тоже могла быть ещё сильнее, ещё продуктивнее.       — Ты в порядке? — внезапно спросил он, наклонившись к её лицу. Переговоры для сотрудничества были сложными, и эти мудаки постоянно хотели поставить их в невыгодные условия, а на работе нельзя было орать, поэтому застой её гнева вызвал застой в творческой части, поэтому они задолжали эскизы…       — Кого ты, придурок, назвал только что слабой? — она ухмыльнулась.       — Что угодно, карга, — он цыкнул на неё, будто имел какое-то право.       И вечером приготовил ужин.       Боги, её сын становился заботливым гремлином. Она не знала, плакать или смеяться.       И, конечно, он получил свою лицензию. Она ничего не сказала про то, что Кацуки стажировался у того самого ублюдка вместе с тем раненым мальчиком и Деку. Она знала, что гремлин только бы пожал плечами и сказал нечто вроде: «Это агентство героя номер один». Видимо, Старатель старался быть лучше, какая ирония.       Затем ежемесячные посещения сократились. Звонки свелись до минимума, оставаясь перепиской в семейном чате и иногда с ней, когда Кацуки хотел выплеснуть всю токсичность из-за одноклассников. В основном это весело, так что Мицуки позволяла литься его желчи, пока он не успокаивался.       — Он тебе ничего не писал? — она спросила Масару, и тот посмотрел на неё удивлёнными глазами.       — Дорогая, он мне вообще ничего не пишет.       Ладно.       Возможно, барабанные перепонки их сына были немного перегружены её криком, но она всё равно не стеснялась своего ора в течение десяти минут.       — Чёрт, карга, мне просто нечего ему рассказать, — он промямлил в телефон, а затем прикрыл динамик, чёрт, она слышала это. — Сейчас, это карга… ага, да, передам… — он снова отодвинул руку, будто это вообще дало какой-то эффект. — Деку передал привет.       — Чёрт, передай ему мой тоже, — она фыркнула, обдумывая всё.       Возможно, только возможно, она приватизировала своего сына себе. Она не замечала, чтобы между Масару и Кацуки были действительно плохие отношения, но были ли между ними вообще какие-то отношения?       Это заставляло её черствое сердце прыгать в груди от беспокойства.       Драму с большим нападением они пережили, игнорируя её существование. Она знала, что Кацуки ходил на похороны наставника со своей первой стажировки, но они не вмешивались в это. Ровно как никто не знает, как правильно воспитывать детей, точно так же никто не знает, как правильно скорбеть. Это было не их место.       Но было, видимо, место Изуку-куна.       Кацуки первую неделю выходил с утра и возвращался поздним вечером, грязный, потный, уставший и с болящими запястьями. Она растирала их, пальцы помнили все движения, но в этот раз у сына была какая-то глупая, еле заметная, но такая глупая улыбка на лице, будто эти тренировки были действительно лучшим, что с ним случалось. Затем его руки перестали болеть. В последний день он принёс коробку моти и сказал:       — Подарок от Деку.       Мицуки их съела, размышляя о ближайшем будущем. О том, сколько новых шрамов появилось на его руках, как она поняла, что на его щеках больше не было детского жирка, и как он буквально стал выше её.       — Он нам о чём-то не рассказывает, — сказала она в последнюю ночь каникул Масару, вспоминая, насколько вкусными были эти моти. Муж посмотрел на неё как на чокнутую, и это было несправедливо.       — Он нам практически ничего не рассказывает, — поправил мужчина, и Мицуки фыркнула.       — Он рассказывает нам всё важное. Кто его друзья, что прикольного сделали они на тренировке, он буквально заставляет меня учить новые рецепты. Ты знал, что половинчатый парень буквально может сделать мороженое в своём рту?       Судя по лицу, Масару не хотел никогда об этом знать.       — Слушай, мы буквально знаем, откуда у него большая часть шрамов. Он открытый ребёнок, потому что мы были единственными близкими до его старшей школы.       — Это больше, чем могут рассчитывать другие родители, — Масару помотал головой. — А ты ревнуешь, потому что не привыкла отдавать своего ребёнка другим.       — Я? — Мицуки задохнулась от возмущения, решая, что будет справедливо, если Масару задохнётся от подушки.       И, чёрт возьми, она бы не любила Масару, если бы он не давал ей достойный отпор настолько, что она всегда поддавалась в конце.       Ей казалось, что Кацуки влюблён.       Она не смогла заставить себя сказать это вслух.       Дело не в ревности и не чувстве собственничества. Она была чертовски горда, что её сын так эмоционально вырос за такой срок. Она просто немного боялась: что при уязвимости его острые углы снова вырастут и Изуку-кун снова поцарапается о них, как когда-то в детстве. К тому же, у них была очень длинная и не самая здоровая история, из которой, даже несмотря на её предвзятость, она считает, вышел более здоровым Мидория.       Тем не менее, в один день она пролистала все сайты для родителей ЛГБТК+ подростков, и до этого момента она даже не знала, что в этой аббревиатуре есть буква «К» и плюс. Может, она слишком себя накручивала, но её парень не был тем, кто привязывался так близко к людям до сего момента, так что она имела право.       Потом настал второй год обучения. У Кацуки было ещё больше шрамов, но он стал гораздо больше улыбаться — не злым способом, как до UA, а какими-то мелкими, еле заметными улыбками. Чёрт возьми, он был счастлив.       Она почти не видела его до летних каникул, но тех немногих фотографий хватало, что она правда была спокойна за его здоровье и состояние. Она знала, что он был сильнее, быстрее, а в один момент рассказал ей, как научился отвлекать детей во время паники — оказывается, многим нравились маленькие взрывы, похожие на фейерверки.       Поэтому, когда во время тех самых первых летних каникул он без предупреждения решил выйти куда-то на улицу, сказав, чтоб его не ждали, Мицуки насторожилась.       — Куда ты? — она выглянула с кухни, потому что, подождите, она не готовила просто так на троих в этот день. Чёрт, она не для этого выходной брала!       — Я на свидание с Деку, — Кацуки ответил просто так, натягивая обувь.       И,       стоп,       подождите.       Мицуки бросила сковородку на плиту, надеясь, что стекло не треснет, и выбежала прямо на сына, осматривая его: нормальная белая футболка, сверху расстёгнутая рубашка с серыми переливами, чёрные шорты до колен с красным ремнём и даже приличные ботинки. Никаких черепов и мешковатых джинсов, свисающих с задницы. Ох, Кацуки даже часы надел, значит, они не собирались использовать причуду, значит, это правда было свидание.       Свидание.       У её сына первое свидание.       Он прилично одет, и у него первое свидание.       — Чёрт возьми, придурок, почему ты ничего мне не сказал! — она ударила его в плечо немного обиженно, посмотрела за окно и достала отцовские солнцезащитные очки, зацепив их за футболку.       — Говорю сейчас? — пробормотал он как вопрос. — Чёрт, карга, что с тобой не так?       Она пихнула ему денег побольше и вытолкнула за дверь. Судя по всему, он простоял там минуту, обдумывая произошедшее, так что она открыла дверь и сказала ему:       — Не тратьте лишние деньги, не обижай Изуку-куна, не лапай слишком настойчиво и проводи до дома, — а затем закрыла дверь.       Мысленно Мицуки послала подальше все те брошюры, которых начиталась в интернете, потому что её парень считал, что в этом нет ничего такого, что стоило бы разговора. Чёрт, он не сидел в каком-то шкафу, если шкафа не было. В конце концов, они, Бакуго, не считали, что должны выносить всё личное дерьмо наружу, так что кому какое дело, с кем кто встречается?       Она съела две порции и запила это половиной бутылки сухого вина, прежде чем позвонить Масару и практически со слезами сказать:       — У нашего сына первое свидание!       В трубке раздавалась только тишина.       — Я тоже хочу на свидание! — сказала она, чтобы как-то расшевелить собственного мужа.       Это было самое лучшее пьяное свидание в её жизни. Они вернулись домой в десять вечера, и всё закончилось сексом на кухонной стойке, о чём их сын никогда не узнает, как бы она не хотела ему сказать, пока он там нарезал овощи.       Но им уже сорок, так что Масару заснул через пять минут, как только лёг в постель. Мицуки грелась в приятном тепле после оргазма, пока не спустилась в гостиную. Это заставило её задуматься: значит ли вся эта ситуация, что у её собственного сына больше секса, чем у неё в эти дни?       Как удручало.       Кацуки вернулся в час ночи с абсолютно тупой улыбкой на губах и с помятой рубашкой, ни капли не удивляясь, что его мать сидела на диване в гостиной в пледе.       — Как прошло? — спросила она, забирая кружку чая из его рук. Казалось, это было невозможно, но он улыбнулся ещё шире.       — Чертовски хорошо, — он даже отпустил смешок.       Чёрт возьми, Кацуки буквально утонул в этом мальчике. Её парень утонул в любви.       Мицуки немного хотела плакать. И от гордости, и от счастья; кто бы мог подумать, что этот гремлин заставит её разрываться от счастья в эти дни.       — Просто это новое, и я никогда, но, — он даже запинался в словах, но сам решил рассказать ей, потому что хотел поделиться; о нет, она не будет плакать. — Это сложно, но я просто никогда не знал, что могу найти в этом, но вот здесь Деку и… боги, кто бы мог подумать.       У него нет румянца на щеках. Кацуки никогда ничего не стеснялся: ни похвалы, ни помощи, ни собственных чувств. Может, быть бесстыжим не было совсем хорошо, но Мицуки была рада видеть его таким горящим, без стен и оболочек.       — Он будто сияет, понимаешь?       — Да, — она ответила, глядя на то же сияние в его глазах, которое он видел в другом парне. Боги, у её парня есть свой собственный парень.       — И я никогда бы не подумал, что мой первый сексуальный опыт будет в грёбанном парке, но это просто случилось, и я мог бы совместить Деку и лес, но блин не в таком ключе.       Так.       Ладно.       Есть границы, что она хотела бы представлять, и Кацуки не вложит ей этот образ в голову.       — Не торопитесь слишком сильно. Не думаю, что у вас обоих было слишком много опыта до этого. Точнее, вообще никакого.       — Да, но… это было круто.       Мицуки вздохнула.       Кацуки поставил собственную кружку на стол, посмотрел на неё несколько секунд, и его улыбка превратилась в поддразнивающую ухмылку.       — Ой, карга, если тебе не хватает секса, иди и завали собственного мужа, как в старые времена.       — Чёрт, — соскользнуло с её губ, — я всегда говорила ему, что просто запереть дверь было недостаточно.       — Мне было пять, но я не был глухим или тупым.       И она пошла и завалила. Потому что… почему нет? Иногда её сын говорил верные вещи. С утра он смотрел на неё так, будто готовился выколоть глаза, но, если честно, Мицуки было всё равно. Она была счастлива.       Летние каникулы закончились быстро. Она так мало раздражала своего ребёнка, что пожалела о каждом возможном упущенном подколе, но, честно, это лето выдалось очень романтичным. У них с Масару будто открылось второе дыхание, и она себя чувствовала, словно ей снова было двадцать лет. В фирме всё было хорошо, дела шли в гору.       Она уже не ждала звонков от сына. Просто он стал слишком взрослым, чтобы звонить каждые три дня. Она ждала фотографий, как какой-то особый наркотик. Возможно, Масару странно на неё глядел, но она повесила пробковую доску специально для фото Кацуки и его друзей, и она висела не в его комнате. Фотографии с Изуку-куном она помещала в отдельный угол, потому что они всегда были самыми смешными.       Поэтому она совершенно не ожидала звонка посреди рабочего дня. Первая её мысль была о том, что Кацуки оторвало какую-то конечность, но она тут же отринула это и нажала зелёную кнопку.       — Привет, карга. Ты не занята? — его голос был тихим, слишком тихим даже для него сейчас. Мицуки посмотрела на эскиз перед собой, на котором линия платья не была доведена до конца, и сказала:       — Конечно, нет, придурок. Что случилось?       Там было молчание.       Мицуки посмотрела ещё раз на эскиз и решила, что подобная асимметрия будет даже лучше.       — Нам раздали анкеты, — он начал, и Мицуки тут же оторвала руку от бумаги. — Знаешь, типа профилирования, но не совсем оно. Мы же все учимся на супергероев. А там что-то вроде выбора, кем именно ты хочешь быть: спасателем, фокусированным на какой-то одной области, героем поддержки и прочее. Со следующего года они отдельно будут тренировать команды и пары.       Он снова замолчал, и вот оно, Мицуки поняла.       — Всемогущий сейчас тренирует иногда нас с Деку отдельно от других. И он предложил, чтобы мы записали себя как дуэт героев.       — М-м-м, — она на секунду подумала, вертя карандаш в руках. — А он знает, какие у вас отношения?       — Чёрт, не знаю. Наверное?       Не так хорошо, но и не так плохо.       — А что ты считаешь, Кацуки?       Мицуки буквально видела, как он вздрогнул от звука собственного имени.       — Тоже не знаю, чёрт возьми. Такая привязанность на поле боя будет грёбанным раздражителем. Если я потеряю самообладание, когда его ранят? Не как типа кричать и взрывать, а просто заторможусь на секунду? Этого уже будет достаточно, чтобы нас обоих успели прикончить.       Он громко выдохнул прямо в динамик, и Мицуки поморщилась.       Она думала, что будет дело в гордости. В стремлении стать лучшим.       — А что думает Изуку-кун?       — Он светится от счастья, — Кацуки проворчал, и Мицуки услышала какой-то глухой стук. Наверное, пинал собственную кровать или стену. — Сказал, что никому больше не мог бы довериться на поле, чем мне. И знаешь, что я ненавижу? Что он прав. И я знаю, что как команда мы эффективнее, чем как один герой.       Мицуки снова промычала.       В конце концов, Кацуки не хотел быть героем, чтобы побеждать. Он хотел побеждать, чтобы быть героем.       — Вот что я думаю, и ты можешь не слушать это, но всё же: вы должны сказать Всемогущему, в каких вы отношениях, и если даже тогда он будет продолжать советовать то же самое, вы можете сделать это. Ты герой, Кацуки. Ты не будешь тормозить, если кого-то ранят. Ты не допустишь этого.       И даже если на её эскизе остались странные прозрачные кляксы, ей никто не посмел ничего сказать.       Они записались как дуэт.       Тогда на выходных Мицуки впервые за многие годы решила отправиться к Инко. Это были годы недопониманий и вины между ними, но сейчас, когда их источник исчерпан, она думала, что им лучше иметь хотя бы контакты друг друга для поддержки.       Она постучалась в дверь с искренней улыбкой, и Инко открыла ей, растерянная, будто не понимала, что Мицуки вообще могла забыть у её порога.       — Извини, что без приглашения! — она неловко почесала затылок и протянула покупные закуски в качестве подарка в честь визита. — Просто, раз наши мальчики записали себя как дуэт на будущее, я решила, что нам бы стоило больше…       — Что?       Отмените это.       Чёрт возьми.       Похоже, что Изуку тот ещё скрытный парень. Возможно, он просто не успел рассказать о решении, но прошла вроде как неделя, и Мицуки подумала, что всё в порядке.       — Ну, анкеты, которые им недавно выдали? — несмело предположила Мицуки. Судя по большим глазами Инко, она о них даже не слышала.       Что же.       Это время сказать, какой её ребёнок крутой, что ничего не утаивает и всё рассказывает матери. Она бы не выжила от беспокойства, если бы её сыном был Изуку. Хотя с перспективами на будущее… Ну, у неё всё ещё был Кацуки, чтобы рассказывать всё дерьмо.       Чёрт, она надеялась, что Инко хотя бы знала, что её сын встречался с её сыном.       — Ой, извини, проходи конечно, я сейчас приготовлю чай!       Инко засуетилась, быстро убегая на кухню. Мицуки быстро позвонила по телефону, надеясь, что Кацуки не будет придурком, как обычно.       — Карга, чего надо.       — Мать Изуку-куна знает, что вы встречаетесь?       — Конечно, она знает, — он усмехнулся, — с чего бы тёте не… — он отодвинул динамик ото рта, видимо, общаясь с кем-то ещё рядом, и тогда Мицуки услышала крик: — Какого чёрта, Деку, твоя мать не знает, что мы встречаемся?       Боги.       Мицуки объявила это самой неловкой ситуацией в её жизни.       Она сбросила телефон и поставила на беззвучный, чтобы не превратить эту встречу в ещё более неловкую, чем она есть. Инко была замечательной мягкой женщиной, нервничающей по поводу и без, дрожащей из-за этого слишком сильно. К тому же Мицуки не хотела быть тем человеком, который вызовет водопад слёз Мидории.       (Кацуки сказал, что это у них семейное.)       Она прошла на кухню, садясь за стол и пытаясь спокойно улыбаться, чувствуя, что скрывала какой-то очень важный секрет.       — Так, — Инко неловко начала, — анкеты?       Мицуки тут же взяла чашку в руки, чтобы расслабиться. Не помогло.       — Изуку-кун совсем ничего тебе не рассказывает? — вместо всего спросила Бакуго, глядя прямо в большие глаза. И попала в точку. Инко как-то неровно вздохнула и отвернулась от неё, глядя в окно.       — Только поясняет что-то, что я видела по телевизору. Знаешь, всё это «Не волнуйся, со мной всё хорошо» и прочее. Я чувствую себя в вакууме. Конечно, — она внезапно улыбнулась, — я знаю, что он в кого-то влюблён. Но разве он расскажет мне? Я же старая некрутая мать, я ничего не пойму, — Инко хихикнула, и Мицуки тут же остро ощутила желание убежать. — Надеюсь, это та милая девочка с круглым лицом. Она кажется мне хорошей.       Ещё острее.       Прямо пятки подскакивали.       Мицуки нервно улыбнулась, отхлебнув ещё из чашки.       — Ну, наши парни в последнее время много вместе тренировались под руководством Всемогущего, так что они хорошо сработались. В какой-то момент их решили определить по профилям, и Всемогущий рекомендовал им обучаться как дуэту. Они согласились.       Инко покачала головой, отпивая собственный чай и отправляя закуску в рот.       — Хорошо для них. Я не желаю своему мальчику такого одиночества.       — Да, — Мицуки кивнула, ощутив какое-то духовное родство. — Навряд ли Символом мира сможет стать один-единственный герой, но они вместе? — Мицуки улыбнулась, уже представляя заголовки. — Я вижу это.       — Ты так веришь в них.       — Я знаю, — Мицуки усмехнулась.       Они обменялись новыми номерами, и Бакуго, сославшись на работу, ушла домой через полчаса разговоров о геройстве. Ещё спустя какое-то время, которое ей понадобилось на переваривание, что кто-то может не рассказывать всё своим родителям, она ответила на очередной вызов Кацуки.       — Заткнись, придурок! — крикнула она в трубку, устало вздыхая. — Я ничего не сказала его матери, кроме того, что вы записались как дуэт на третий год обучения. Но Изуку-кун должен сказать ей, ты меня слышишь? Она его мать. Она должна знать.       — Да, — раздался совершенно другой голос. — Извините, что доставляю столько неудобств, тётя Мицуки. Это не потому, что я стесняюсь Каччана, нет, он лучший! Просто я не привык говорить много маме о своей жизни. Вы знаете, как она волнуется по каждому поводу.       И от этого милого голоса Мицуки почти растаяла.       Это прямо как в далёком прошлом, когда он не мог сказать её имя и просто называл «тётей», видя в её сыне то же самое, что видела прежде всего она.       — Никаких проблем, Изуку-кун. Ты должен заглянуть как-нибудь! Я хочу посмотреть, как сильно ты вырос.       Голос Изуку-куна — это нечто. Он не был её сыном, но она слышала по интонации, как он улыбался широко прямо в трубку, как на тех редких фотографиях, которые ей слал Кацуки.       — Конечно!       — И спасибо, что разобрался с дерьмом этого придурка. Позаботься о нём.       — Да! — он слишком громко крикнул, и Мицуки улыбнулась. Что за дети.       — Ой, карга, что ты ему наговорила? — Она услышала недовольный голос родного сына, и всё веселье тут же улетучилось. — Деку аж весь покраснел.       — Ты что, даже не пришёл нормально представиться Инко? Ты не думал это сделать? Вдруг она до сих пор думает, что вы враги?       — Чёрт, я знаю!       — Вы обязаны сходить вместе и рассказать ей всё нормально.       — Естественно, мы сходим, что ты…       Кацуки вновь отвлёкся, и ничего, Мицуки была готова подождать. Она даже успела сделать себе кофе, прежде чем снова услышала голос Кацуки.       — Деку говорит, что его мать думает, что ему нравятся девочки.       — О, родные, — она не сдержалась и засмеялась в голос. Кацуки тоже мог подождать, пока она отсмеётся, ибо это очень весело. — Ну, тогда ты тем более должен идти вместе с ним, чтобы поддержать, — она вытерла слезу.       Итак, они вроде разрешили дело. Через месяц Инко позвонила ей с возмущениями, почему Мицуки не рассказала ей всё сразу, но, честно, это было не её место. Гораздо лучше узнать всё от родного сына.       Второй год был относительно спокойным. Всё текло своим чередом, и даже нападения злодеев уже вошли в её рутину. То есть не то чтобы они нападали на неё, но Кацуки рассказывал об этом так обычно, что Мицуки смирилась с этим, как с течением времени.       Когда Кацуки возник у них на пороге в начале весны посреди учебной недели, она чертовски испугалась. Было несколько розовых шрамов на руках, но ничего, что вызывало бы опасений прямо сейчас. Потом опасения упали на слух, затем — на поведение, и только потом она обняла его, давая утешения, что бы не случилось.       — Эй, карга, я блин не подыхаю, — он отпихнул её, проходя в гостиную.       — Тогда какого хрена ты забыл в этом доме? — Мицуки захлопнула дверь, и Масару только покачал головой.       Муж положил ей руку на плечо и прошептал: «Дай ему время», — прежде чем уйти в спальню. И что же, если бы их сыну и правда нужно было время, он бы не слонялся в гостиной, пытаясь выбрать какой-то старый фильм в их библиотеке, настолько отвыкший от пульта, что соображал, куда тыкать, минут десять.       — Давай, выплюни это дерьмо, даже если ты посрался с Изуку-куном, — она стукнула его по голове полной чашкой вина, и он принял её с благодарностью, но продолжал хмуриться.       — Мы не ссорились. Это просто… — он вздохнул, сделал два больших глотка и продолжил: — Я не знаю, что делать.       — Ты не разберёшься, что с этим делать, протирая штаны на диване, тупица.       Он злобно посмотрел на неё, готовый кричать, но внезапно сдулся, словно воздушный шарик, и совсем упал на спинку дивана, пытаясь слиться с подушками.       Придурок даже не снял школьную форму. Скорее всего, хотел уйти в общежитие до комендантского часа, но почему просто не позвонить?       — Обещай, что никогда это не упомянешь, карга. Вообще никогда, — он слишком серьёзно посмотрел на неё, и она могла только кивнуть в ответ. Кацуки сделал ещё один большой глоток и поставил кружку на стол, не доверяя своим рукам. — Так, ладно. Деку хочет, чтобы я оставил на нём ожоги своей причудой во время секса.       Мицуки выпила свою кружку залпом, не ожидая такого подросткового дерьма, и тоже поставила кружку на место. Ну чёрт возьми. К такому её жизнь не готовила. Нахер, к такому вообще никого жизнь не готовила.       — Видимо, мне надо в этом разобраться лучше, — она выдохнула, покачав головой, хотя, видят Боги, не хотела этого знать в подробностях. — Как вы вообще пришли к этому?       — У меня иногда вырываются искры из ладоней, если я испытываю слишком сильные эмоции и не контролирую себя, — он пожал плечами, будто в этом не было ничего такого. — И просто один раз так случилось, что я обжёг Деку во время секса. И ему это, чёрт возьми, понравилось.       — А тебе?       — Что? — он огрызнулся.       — Тебе это понравилось?       Итак, вот факт, который заметила Мицуки: всем героям так или иначе нравилось отчасти насилие. Иначе они бы не шли в профессию, где надо причинять вред другим людям, в которой много крови и сломанные кости. Кому-то меньше, кому-то больше. Но она знала, что Кацуки не чуждо насилие как элемент удовольствия, возможно, как элемент от победы. Что-то вроде видимого доказательства: «Я приложил усилия, и я вижу визуализацию своих трудов».       — Откуда я знаю? Это была чёртова случайность, — он огрызнулся снова, и, боги, так она не сможет ничего донести полезного.       — Слушай, мне очень нравится Изуку-кун, — она подсела к нему ближе, пытаясь поймать его взгляд. Это не было смущение. Нет, её сын чертовски бесстыжий. Это была потерянность, которую она ненавидела видеть в его позе и глазах. Её сын должен всегда знать, чего хочет. — Но я твоя мать, и прежде всего я забочусь о тебе. Если тебе просто не нравится даже думать об этом дерьме, просто закройте эту тему и никогда не вспоминайте.       — Это просто… это напомнило мне время средней школы, когда я запугивал всех взрывами, понимаешь?       — Так скажи это Изуку-куну.       Кацуки тут же заворочался на месте, сделал страшное лицо и оскалил зубы, готовый лить желчь на всех вокруг, особенно на людей, которые его бесили.       — Я, блин, сказал. Он ответил, что всё отличается от того времени, и он хочет показать это мне, к тому же иметь подтверждение, что всё действительно не так, потому что в средней школе я вообще не прикасался к нему со своей причудой, а потом бормотал что-то про желание быть отмеченным и другое дерьмо.       Может, Мицуки — плохая мать. Может быть, правда.       Но, чёрт возьми, как же это было смешно, слишком смешно, чтобы она смогла удержать себя, особенно когда взглянула на ошалевшее лицо сына. Да простят её Боги, но всё же.       И тогда, смотря на маму ошалевшим взглядом, Кацуки не выдержал и тоже засмеялся.       — Я знаю, что это звучит как бред, старая карга, — он шмыгнул носом, хлопая её по спине. Она покачала головой.       — Нет, просто… Ох, когда тебе было полтора года, ты укусил меня так, что оставил шрам, потому что не хотел слезать с рук. Может, он до сих пор остался.       Она оттянула края футболки, давая ему посмотреть. Кацуки, как любопытная кошка, тут же стал вглядываться в её плечо, а потом и вовсе бесцеремонно стянул лямку лифчика.       — А, еле заметный, только на свету видно, — пробормотал он, а потом внезапно обнял со спины. Мицуки вздохнула со смехом, обнимая его в ответ. — Выглядит круто.       — Ага. И даже когда рядом тебя нет, я помню, что я мать маленького гремлина.       — Ой, да иди ты.       Они посидели несколько нужных мгновений в тишине.       — Может, мне это понравится. Деку всё время такой общительный, возится с каждым и каждого хочет спасти. Отметить его… не так уж плохо, — пробормотал Кацуки в волосы матери.       Она расцепила их объятье и сжала руку, давая другой вид тактильной поддержки.       — Но, придурок, слышишь меня, — она повернула его голову к себе за подбородок, — вы не будете этого делать, пока ты не убедишься, что твоя причуда может быть под контролем. Ты учился разрывать дерьмо, а не оставлять маленькие ожоги. К тому же вам надо поговорить, чего он действительно хочет: шрам на жизнь? Лёгкий след, который можно помазать мазью против ожогов, и всё пройдёт? Или след на пару недель? И между всеми вариантами очень тонкая грань в том, сколько ты усилий приложишь.       Он только покивал, и Мицуки заметила, что его глаза уже закрывались. Эмоциональные вещи так истощали их обоих.       — Завтра суббота, у вас есть какие-то важные уроки?       — Только самоподготовка и английский, но у меня нет долгов.       — Оставайся дома на выходных. У меня где-то есть искусственная кожа, можешь потренироваться на ней. И вам нужно будет стоп-слово. И вообще, тебе надо прошерстить сайты на тематику БДСМ на случай, если это не единственное, что вам понравится.       В итоге на следующий день она достаёт пять кусков кожи из запасов, и Кацуки всё прожигает до дыр, что им определённо не нужно. Масару смотрел на них как на больных, но что угодно. Она сделает всё ради счастья их сына.       Затем она сама шерстила все эти сайты, схватила три вируса на компьютер, но всё же смогла найти что-то, что выглядело как нечто адекватное, и бросила Кацуки, чтобы тот прочитал. Мицуки сама зачиталась, ибо вау, выглядело круто, особенно вся эта безопасность и чувство защищённости. Возможно, с подобной профессией им правда нужно нечто такое, чтобы сбросить настоящее психологическое напряжение.       — Мы собираемся пробовать что-то новое? — несмело спросил Масару, глядя из-за плеча на экран монитора. Его жена только фыркнула.       — Твой сын пробует что-то новое.       — Я не хочу знать.       — Если честно, я думаю, что это правильное решение.       Затем ей пришлось достать ещё кожи, затем — заказать маленькие куски в магазине, а потом они перешли на свиную, потому что она гораздо больше похожа на человечью. К концу дня они устроили пожар на кухне, потому что Кацуки от бешенства просто подорвал все испорченные лоскуты. Мицуки просто стояла посреди гостиной и смотрела на пожар молча, потому что она не подписывалась на такое дерьмо.       Итак, их стол горел, пока не пришёл Масару с огнетушителем.       Мстительная часть Мицуки хотела, чтобы стол сгорел полностью, чтобы потом шантажировать Кацуки или требовать компенсации с его первой зарплаты.       Только за просмотром старого боевика она заметила, что телефон Кацуки постоянно загорался экраном, что её придурок успешно игнорировал.       — Эй, — она толкнула его в спину, — не игнорируй звонки Изуку-куна.       — Я не игнорирую, — он фыркнул и, когда следующий раз экран загорелся, взял трубку. Ну что за маленькое дерьмо. — Да, со мной всё в порядке. Нет, я не обижаюсь на тебя и никого не убиваю. Нет, меня не будет на выходных в общаге, я у родителей. Нет, мы поговорим нормально, когда я вернусь. Чёрт, Деку, нет, я не обижаюсь, мне надо подумать. Нет, боги, помогите, ты не стал мне отвратительным или другое дерьмо, которое сейчас мне придёт в голову. Дай мне просто подумать. Да, всё хорошо. Давай.       Мицуки хихикнула про себя. Вот же королева драмы.       — Хочешь что-то сказать, старая карга?       — Хочешь сломать позвоночник, придурок?       Они продолжили смотреть фильм.       На следующее утро у Кацуки всё же получилось оставить лишь отпечаток на одном из лоскутов. Мицуки предложила, что гораздо легче вообще собрать пот заранее, затем вытереть руку и подорвать ровно то количество, которое нужно. Но, видимо, причуда сына работала немного не так.       Во второй половине дня он и вовсе зарылся в литературу, стараясь узнать как можно больше с таким сосредоточенным лицом, будто от этого зависела его жизнь. Мицуки только подсовывала ему очередную кружку чая, когда у него заканчивалась предыдущая, и отвела на обед.       — Эй, — он позвал её с задумчивым выражением лица. — Как думаешь, что подойдёт под стоп-слово?       Разве подростки должны были спрашивать о таком матерей? Рядом с ней Масару подавился едой, и она постучала его по спине.       — Может, Всемогущий?       Лицо Кацуки тут же скривилось в отвращении таком сильном, что Мицуки пожалела, что рядом не лежал телефон. Надо было сфотографировать. Чёрт, это могло бы быть мемом.       — Это отвратительно.       — Именно поэтому это и подходит!       Поздно вечером Мицуки получила фотографию того самого лица от Масару с подписью «Когда подумал о Всемогущем во время секса со своим парнем». Боги, она так любила своего мужа. В этот момент она была как никогда рада, что вышла за него замуж.       В воскресенье Кацуки ушёл, даже обняв её на прощанье. Мицуки потрепала его по голове и приказала не переусердствовать. С утра понедельника она получила селфи-фотографию ухмыляющегося Кацуки и на фоне — спящего на животе Изуку-куна с красными отпечатками ладоней на спине. Она тут же её удалила, потому что ну нет, она не будет распечатывать что-то такое, но отправила кучу поддерживающих смайликов. А потом отправила новый семейный мем для Изуку-куна, в полдень получив просьбу отослать ещё подобных фотографий.       Мицуки не поленилась и достала даже детский альбом.       Где-то в последние дни Кацуки ей написал:       «Он хочет шрам».       Мицуки вздохнула, раздумывая, когда подписалась разбираться с подобными проблемами сына. Видимо, когда его родила. Проблемы шли в комплекте.       «Никто не заставит тебя делать то, что ты не хочешь».       Они пришли вместе после первого дня в качестве третьегодок. Мицуки обняла их обоих, растрепав шевелюры, и Кацуки даже не отбивался.       — Мой чудо-дуэт, — она улыбнулась, и Изуку-кун тут же покраснел. О, как освежало. Даже не верится, что этот парень был таким милым и всё равно выбрал её сына. — Идите за стол, у нас праздничный ужин.       Мидория тут же поспешил поздороваться с Масару, и Мицуки заметила, как красная полоса ожога выглядывала из-под воротника рубашки. Какие странные дети пошли нынче. Всё им надо пометить, будто и так не видно, где чьё.       Кацуки дёрнул её за руку.       — Эй, мам, — она повернулась к нему и встретила ту самую лёгкую улыбку, — я люблю тебя.       Она ухмыльнулась.