пирсинг.

— Какого чёрта, Намджун? Мужчина резко поднимается с места и хлопает руками по столу так, что юноша перед ним вздрагивает и обливается горячим чаем. Джун морщит аккуратный носик и поднимает недовольный взгляд на человека перед ним. — А что не так? — Ким звучит совершенно не заинтересованным в разговоре, уделяя внимание только салфетке, которой пытается оттереть пятно на своей блузке. — Я не обязан обсуждать с тобой все свои шаги. — Нет, дорогой мой, как раз таки наоборот. Ты должен обсуждать со мной всё, что приходит тебе в голову перед тем, как воплотить очередной бред, — шипит мужчина, но оседает обратно на стул, заметив на себе укоризненные взгляды посетителей кафе и его работников. — Мы вместе с твоего 15-летия, а ты всё ещё не научился меня слушать. Младший только хмыкает, отбросив салфетку на стол. Ну проколол он губу, ну и что? В конце концов, ему уже 20 лет и он имеет право делать то, что ему захочется. Мужчине перед ним уже стукнуло 32. Он одет в деловой костюм темного синего цвета, в то время как парень сидит в длинном кофейном кардигане, белой блузке и мягких черных брюках с высокой талией. — Напомни-ка мне, зачем я давал тебе деньги? — старший щурит глаза, прожигая карим взглядом юношу перед собой. Они пришли в это кафе, где познакомились пять лет назад, чтобы вспомнить тот момент. На наручных часах мужчины уже 6 вечера. Он хочет домой и, банально, обниматься со своим парнем, а не выяснять отношения. Но поведение Намджуна конкретно раздражает. У Кима забиты милыми татуировками рукава, уши украшенны серебряными кольцами, как и тонкие пальцы изящных рук, и серьгами с какими-то мультиками. У него в сосках, блять, сережки. На голове цвета дэним андеркат и стремный берет, который нахуй не нужен, потому что уже конец весны. Старший это ненавидит. А в нижней губе молодого человека маленький гвоздичек. С Хэллоу Китти серебряной на конце. — Я знал, что ты спросишь. Поэтому и сделал это на свои деньги. Тебе отдать твои? — Джун выгибает подкорректированную бровь такого же зеленого, как и волосы, цвета и складывает руки на груди в защитном жесте. Старший знает, что, скорее всего, задел его вопросом о деньгах, но отступать не намерен. — Отдать, — и зеркалит его позу, откидываясь на стул и смотря изподлобья. На это парень хмыкает и достает кошелек, чтобы достать из него нужную сумму. Спустя несколько секунд кладёт деньги на стол и пододвигает к мужчине не поднимая равнодушного взгляда. — Если я тебя так бешу, то давай расстанемся, — в тихом хриплом голосе явного пассива скользят стальные нотки, добавляя уверенности ему самому. Мужчина перед ним поджимает губы в тонкую полосу, его ноздри расширяются, а темные брови хмурятся сильнее. Скулы начинает сводить от напряжения, злость клокочет во рту и в крови, и под ложечкой сосёт нестерпимо чем-то, что оповещает и просит быть осторожнее со словами. Но. — Ты прав. Давай расстанемся. И отодвигает от себя почти пустую чашку с кофе, сердито смотря на спокойного юношу перед ним. — Мне вещи забрать завтра или сейчас? — Сейчас. — Хорошо. Младший простодушно поднимается с места и, поправив кардиган, пододвигает стул к столу. Человек взрослее зеркалит его движение, всё ещё закипая. Джун достаточно быстро находит свои деньги за чай и кладёт в книжку, что делает и второй, оплатив свой кофе. 6:24РМ. Они сидят в машине мужчины, проезжая на жёлтый свет и, пока один понемногу отходит от гнева, второй молчаливо наблюдает за мимоходящими авто. У них, приученных чем-то неявным и опечаленным, в глазах трагедии галактиками вспыхивают, звеня болезненно. Они приезжают мимо покромсанной машины цветом как авто старшего, что всмятку отдавлена колёсами масштабной фуры. Вокруг неё пляшут уставшие полицейские, дожидаясь приезда уже не нужной скорой помощи для мёртвых пассажиров. Дальше Джун не смотрит в окно. Доехав до места назначения, водитель паркуется перед гаражом. Он тянется, чтобы по привычке открыть дверь авто пассажиру, но парень успевает быстро отстегнуть ремень безопасности и коснуться ручки. Аккуратным нажатием открывает её и выходит из транспорта, шагает плавно к двери двухэтажного дома и, достав из кармана ключи, открывает дверь, потом вторую. Мужчина же, когда выходит из машины, только следует за ним, заметно остыв. Этот маленький лучик, такой любимый и такой важный, собирается покинуть его жизнь. В то время, как владелец дома заходит в спальню и видит неспешно собирающего вещи в чемодан своего мальчика, вся злость сходит на «нет» абсолютно. Вопящая на периферии мозга мысль, — о том, что это не шутки и что с характером Джуна, который не вернётся, если уйдёт, шутить не стоит, — визжит надрывно уже в самых близких углах. — Малыш, я.. — Я отдам тебе карточку сегодня же, не переживай. И молча упаковывает вещи дальше. Гордость, что постоянно была задета и помята, стоит пышной дамой рядом с растерянным здравым смыслом, который пытается успокоить испуганного ребёнка любви и воспоминаний, рыдающего в его плечо. Человек, стоящий за спиной юноши, был большим куском его мира. Был первым во всём: в начинаниях, в идеях, в душе, в постели, в любви. Но костры гаснут, когда ветра становится меньше. А специфическая нежность и забота трутся шершавыми боками об глотку. Поднимались криками и теперь скулящими щенками ползают у ног, когда мужчина опускается перед ним на колени, впервые за эти пять лет, и когда просит прощения совсем тихо, абсолютно виновато и полностью потерянно. Джун смотрит на это зрелище с неверием. Миндалевидные глаза расширяются, пока руки как-то само собой тянутся к чужим волосам, чтобы загладить и успокоить. — Ты.. ты чего?.. — накрывает чужие(читать как "родные") плечи ладонями аккуратными, осторожно гладит, пытается от себя отодвинуть, чтобы в глаза посмотреть, но отодрать не выходит — человек прилип листом банным, боясь хоть на мгновение отпустить. Младший рассматривает лёгкую седину в волосах, пока голова мужчины на его коленях находится, а руки его ноги стройные обвивают намертво. Гладит нежно-нежно, не дёргается даже — остывает. После тычется поцелуем в макушку тёмную, успокаивая. — Не уходи, прошу. — Они сидят так вот уже тридцать минут, и у обоих онемение тело трогает. Болит спина у старшего, у младшего ноги затекли, но ни один не спешит вставать. Ни один не переходит на крик, боясь спугнуть такую хрупкую нежность. — Не буду, милый. — Я не стану больше ругать тебя, только оставайся рядом.. — Останусь. И маленький снова целует куда-то в волосы, в пряди, слегка потные из-за испуга. Сам слёз не держит, пока ткань брюк на его коленях впитывает влагу немного соленую, пока ту же ткань покрывают поцелуями просящими. Выдыхает спокойнее, когда может прилипнуть поцелуем ко лбу своего мужчины, охватив ладошками его лицо. Чувствуя губами, как закрываются глаза второго, как морщинка между бровей разглаживается, как тихо тот выдыхает рвано, обнимая совершенно неуверенно за талию и придвигаясь ближе, чтобы сцапать в свои объятия своё сокровище. Джун чувствует, как под ладонью на простыни располагается холодная влага. Как её становится.. больше? Что? Юноша вздрагивает, подпрыгивает на месте в своей одноместной постели. Силуэты путаются, прокол в губе саднит и рядом, под ладонью прямо, действительно пятно от воды, что сверху капает. Соседи затопили. Когда он разбирается с парой на этаж выше, то спускается обратно к себе в съемную. Стягивает постельное бельё и относит в машинку стиральную, по пути ставит чайник. Часы показывают 5:25 утра, в горьком зелёном вареве всплывают чайные листики и в замерзающем сердце, избитом, тонут переживания. Приснится же всякое.