Банановый рай

С тех пор, как парни обосновались в окрестностях Пунта Каны и занялись своим мини-отелем «Cocoa», их жизнь наладилась. В документах Билл значился партнером Тома пока формально, с оговоркой на возраст: по местным законам вступить в полное совладение и управление бизнесом можно было лишь с двадцати одного года. Впрочем, это не мешало ему распоряжаться всем на правах хозяина. Благодаря своим связям в Гамбурге и неизменной Кати’ отреставрированный двухэтажный корпус всегда был заполнен под завязку. С владельцами близлежащих отелей они завели хорошие партнерские отношения, чему немало поспособствовал выученный испанский, в случае необходимости передавая друг другу клиентов. Германия исправно поставляла отдыхающих, зная, что хозяева их соотечественники, и проблем с языком и организацией экскурсий не будет. Частенько к ним заглядывали и американцы, довольные отличным сервисом, англоговорящими владельцами и особенно парком, кишащим практически ручными птицами, которых гости обожали кормить. Отель, по сравнению с первоначальным планом, значительно расширился, пока, правда, лишь за счет территории, на которой среди диких, растущих прямо из заболоченной почвы зарослей были проложены освещенные по бокам прогулочные дорожки, сходящиеся к пруду, ставшему пристанищем целой стае разномастных уток, куликов, ибисов и даже лебедей. К удовольствию туристов вся эта живность бросалась к ним с наглым клекотом, выпрашивая угощение, которое те охотно бросали. Дела шли так хорошо, что парни подумывали о возведении еще парочки новых корпусов на уже заложенных фундаментах недостроя. По-испански они говорили уже довольно бегло, вот только климат делал свое разлагающее дело, прививая деятельным и активным немцам слабость к обязательной ленивой сиесте. У местных креолов Билл быстро перенял привычку носить цветастые гавайки, цветы в волосах, а также постоянно петь и танцевать, мешая коктейли – по вечерам он частенько сам вставал за барную стойку, ему всегда импонировала работа бармена. Сальса в его исполнении тоже получалась очень эротичной, чем он постоянно провоцировал своего парня, а заодно и большинство окружающих. В какой-то степени они оба были «завлекалочкой» отеля – молодые, высокие, красивые и свободные. Нестандартные отношения местными не осуждались, но и не приветствовались, поэтому парни не слишком афишировали свою частную жизнь, официально считаясь свободными. Почти все приезжие девушки, да и женщины в возрасте, не говоря о мужчинах, стойко скрывавших свой интерес, были покорены тем или другим владельцами с первого взгляда. Между парнями был негласный договор: очаровывать, но в рамках приличий, не давая авансов чересчур настойчивым дамам. На мужчин же налагалось строгое табу. Но Билл постоянно нарушал его, строя глазки явно заинтересованным гостям, за что потом получал ревнивые тирады от недовольно хмурящего брови любовника. В ответ он лишь кокетливо поправлял алую суданскую розу в волосах и пожимал плачами: да, я красивый, и что теперь с этим делать? А порой и злобно огрызался – мол, Том задрал уже придумывать то, чего нет. – Будешь возмущаться – привяжу к пальме и буду трахать до тех пор, пока с нее кокосы не посыплются! – в сердцах выдал Трюмпер как-то раз. Впервые услышав эту угрозу, Билл неожиданно возбудился и буквально нарывался весь день, втайне мечтая испытать сказанное в действии. Том счел это проявлением вредности и попросту забыл. Но на пятый или шестой раз, когда Билл игриво напомнил ему о злосчастной пальме, он наконец обратил внимание на то, что глаза парня загораются лихорадочным блеском, а щеки предательски краснеют, словно он думает о чем-то непотребном. И однажды Том решился. – Ааааахх! – Каулиц стонал протяжно и сладко, как сироп из панч-фрукта. – Тихо ты. Сам же боялся, что народ услышит. – Том ритмично и сильно вколачивался между широко разведенных ног своего парня и партнера по бизнесу. – Яяя… не могу… больше-е-е! – еле выговорил Билл. – Не можешь? А глазки тому похожему на кукарачу усатому герру строить мог, амиго? – Тооом, ну пожалуйста, отпусти! – Билл бессильно свесил голову на грудь, глядя на потеки собственной спермы, исполосовавшие весь его загорелый живот. – Ты на-ка-зан! – Том начал вбиваться еще резче, от чего зонтик буквально ходил ходуном. – Я тебя предупреждал – никаких мужиков! Ты же сам утверждал, что не гей? – Дааа, утверждал! – Билл сидел на узком столике-перекладине, окольцовывающем столб пляжного зонта, ухватившись за балки над головой и опираясь спиной о гладкое дерево. Ноги его были широко раскинуты и задраны наверх, где надежно привязаны за щиколотки к стропилам крыши. Это был тот самый зонт, приютивший Каулица при первой встрече с Томом. Откапывать его они так и не стали. Столик выступал из песка сантиметров на тридцать, так, что песчаная пыль не попадала на стоящие на нем стаканы и не мешала не слишком-то невинным развлечениям. Чтобы залезть под зонт и не поцарапаться о торчащие ветки, надо было хорошо прогнуться, зато со стороны не было видно, чем занимаются обитатели узкого пространства под выгоревшей пальмовой крышей. Парни часто забирались в уютное гнездо, накупавшись в океане, чтобы вдоволь нацеловаться или... вот как сейчас вершить правосудие. На берег уже опустились густые сумерки, Билл успел два раза кончить, а Том, словно упившись мамахуаны, не собирался с ним заканчивать, раз за разом вбивая его в столб. Каулиц неожиданно для себя открыл страсть к подчинению, так же, как и полгода назад обнаружил, что ему нравятся парни. Точнее, только один парень. Поэтому насмешливые трюмперовские обвинения в швульстве и бисексуальности он категорически отвергал. Все эти кокетливые взгляды в сторону других мужчин были не более чем представлением для Тома и, как следствие, поводом получить очередную порцию желанного наказания. Просто так поиграть в садо-мазо почему-то не катило, – хотелось именно по поводу, словно и правда было за что, – от этого удовольствие казалось сильнее. Чаще всего все заканчивалось там же, где всё у них и началось: под старым пляжным зонтиком, – хотя в их распоряжении был целый дом и куча тайных местечек в обширном саду, огороженном сеткой с предостережениями «Частная территория!». Трюмпер был немного удивлен открывшимися предпочтениями любимого – он-то старался быть с ним как можно нежнее, а если и срывался на необузданный секс, то, опять же, под влиянием раздразнившего его провокатора. Но попробовав пару раз вкус власти над тонким, покрытым испариной от желания телом, он понял, что разбудил в себе зверя. А видя, как Билл раз за разом жаждет встретиться с этим зверем лицом к лицу, перестал себя сдерживать и отпускал на волю свои инстинкты и фантазию. Излюбленным способом показать, кто в доме хозяин, было «банановое наказание». Том устраивал Билла с широко расставленными коленями на столике под зонтиком, заставив его прогнуть спину, и привязывал за грудь к столбу так, чтобы попа оказывалась соблазнительно оттопыренной. И начинал готовить его к неизбежному: одной рукой мял половинки, мучительно долго разрабатывал скользкими пальцами вход, а другой в это время гладил подрагивающий живот, дразнил соски и пощипывал мошонку, старательно обходя стороной член. Каулицу на этом этапе разрешалось держаться руками за столб и слегка подаваться на ласкающие его внутри пальцы. Когда он начинал судорожно извиваться и громко несдержанно скулить – умолять было бесполезно, Билл знал это, поэтому выражал эмоции лишь жалобным постаныванием, – Том притягивал его руки по сторонам, к балкам крыши, фиксируя тело еще жестче. Лишившись ласки, Каулиц ныл и ерзал, пытаясь потереться членом о столб, зная, что до развязки еще далеко. Том чистил недозрелый «кормовой» банан, впихивал пару крупных кусков Биллу в рот, а шкурку надевал на его торчащий член и плотно обвязывал вьющейся зеленой плетью кондуранго – на манер хомута из секс-шопов. Вообще-то Том считал, что вполне можно обойтись без кляпа, – не будет же Билл, в самом деле, вопить от нетерпения на весь пляж? Но раз ему хотелось наказания, так пусть получает его по полной, чувствуя себя совершено беспомощным и использованным во все дыры. Потом Трюмпер брал второй банан, заботливо подрезал кончик, щедро мазал его кокосовым маслом и аккуратно вводил изогнутый овощ в предварительно подготовленный зад провинившегося Билла. Тому же оставалось только вертеть задом и глухо ныть: ни вытолкнуть, ни прожевать вяжущий волокнистый плод не получалось, как и избавиться от шкурки и затычки в заднице – слишком она длинная и массивная. Все это проделывалось с садистской нежностью и тщательной неторопливостью, изводящей Билла еще на этапе подготовки. Порой, когда Том смотрел на изнывающего от желания, связанного мальчишку, в нем просыпалось чувство прекрасного, и чтобы еще больше насладиться зрелищем, он украшал его волосы лиловыми кистями цеструма. А один раз даже надломив хвостик торчащего из зада банана, воткнул в него усыпанную алыми цветами ветку гибискуса, отчего Каулиц стал похож на огромного тропического попугая. Том даже сфотографировал на память эту картину, а потом, обрезав снимок так, что в кадре остались только цветы, поставить их на обои своего ноута, чем вызвал форменную истерику Билла под непонимающие смешки их друзей. Закончив создавать живую скульптуру «Под зонтиком», Трюмпер, полюбовавшись на дело рук своих, оглаживал пару раз вздымающиеся бока и … шел купаться, оставляя Билла ловить кайф в банановой компании. Вернувшись минут через пятнадцать, он заставал наказанного ожиданием истомившегося парня изгибающимся от нетерпения, умоляюще смотрящим и готовым на все. Рот тут же освобождался, пленнику даже давали пару глотков воды или сладкого вина, ведь он должен был облизать и подготовить съежившийся от купания орган Тома. Потом банан, как следует растянувший проход, извлекался и сменялся рвущимся в бой членом. Последней, перед самым концом, снималась шкурка: Том, чувствуя приближение своего пика, ласково подрачивал член Билла, благодарно подававшегося к нему, чтобы насадиться глубже. А пальмовая крыша над их головами шелестела от сотрясений, пошло шурша листьями «трах-трах-трах!» Однажды Каулиц, заранее раззадоривший себя предвкушением скорой экзекуции, не сдержался, несмотря на строжайший запрет – не касаться себя, – тихонько опустил одну руку и, пока Том занимался растягиванием его задницы, помог себе кончить. Вопреки ожиданиям, Трюмпер не разозлился, даже не отхлестал его зеленой лианой. Со словами «ах вот как?» он оставил его привязанным к столбу и ушел. Билл уже думал, что придется самому наощупь распутывать узлы, но Том вернулся, таща с собой несколько огромных зеленых бананов, какие-то круглые листья и моток эластичного бинта. Каулиц с недоумением взирал на странные приготовления и от страха перед неизвестностью начал снова возбуждаться. Том освободил его, смочил слюной пару темно-зеленых листьев, пристраивая их на возбужденно торчащие соски, и, обвив грудь бинтом, чтобы придерживать листья в таком положении, затянул узел на спине. Потом снова привязал Билла к столбу, тоже бинтом, на этот раз прикрутив понадежнее, пропустив привязь через подмышки и плечи – крест-накрест. С руками он тоже обошелся странно: намотал на запястья несколько слоев бинта, захватил их мягкими петлями и только потом привычно притянул к стропилам. А когда Билл все же рискнул спросить, почему все манипуляции проделываются столь необычным материалом, пояснил: – Висеть тебе сегодня придется долго, не хочу, чтобы на коже остались следы. Билла передернуло, но Трюмпер, заметив это, лишь усмехнулся: – Ты же понимаешь, что провинился очень сильно? Непослушный рот сегодня был забит до отказа: Том умудрился засунуть в него целый банан, кусок за куском, растягивая губы, глуша стоны и заставляя Билла протестующе мотать головой, пытаясь вытряхнуть лишнее. Но Том обвязал его куском бинта, закрепив на затылке, и пленнику оставалось лишь терпеть, глядя умоляющими глазами – что еще придумает его мучитель. Перед тем, как надеть на член неизменную кожуру, Том обложил его теми же зелеными листьями, а потом обмотал поверх лианой. – Знаешь, что это? Билл помотал головой. – На креольском это растение называется «шака». Его листья используются для разогрева – при насморке или радикулите. Действует вроде горчичника: медленно согревает кожу и начинает слегка пощипывать. Не бойся, не до ожога, но удовольствие тебе гарантировано. Ну а теперь – основная программа, – и он помахал перед носом Каулица огромным бананом, почти вдвое превышающим свой собственный размер. Билл забился в путах, затряс головой, испуганно замычал через банановый кляп, даже попытался как-то поджать зад, словно это было способно его спасти. Но когда в него начали впихивать зеленого монстра, наказанный неожиданно замер, почувствовав, что сзади все привычно расступается под настойчивым натиском, и вовсе не рвется. Приоткрыв зажмуренные от страха глаза, он увидел, что тот самый ужас до сих пор находится в руке у беззвучно смеющегося Тома, значит… его просто напугали?! Глаза метнули злобные молнии. – Ну-ну, моя мегера, – Трюмпер любовно погладил его по спине, – не бушуй! Или ты действительно хотел в себе вот это? – он снова потряс огромным бананом перед лицом пленника. – Ну а теперь… я намерен совершить как минимум получасовой заплыв. Приятно оставаться! Пока Том остужал свое желание в прохладной океанской воде, Каулиц оценил всю прелесть «супер»-наказания: попа ныла от непривычно большого, – спасибо, что не гигантского, – овоща, спина и руки начали вторить ей уже минут через десять – Трюмпер постарался растянуть его на славу. Челюсти сводило от вяжущего кляпа, освободиться от которого, не в пример предыдущим разам, вообще не представлялось возможным, а помочь стонами – и подавно: из-под повязки раздавалось лишь глухое мычание. А что творилось с сосками и членом, просто не поддавалось описанию. Сначала, как и обещал Том, он почувствовал приятное тепло, потом стало почти горячо и возбуждение начало накатывать волнами, а дальше тепло переросло в легкий зуд, от которого хотелось лезть на стенку, отчаянно дрочить и щипать себя за соски. Но ни сдвинуть ноги, ни опустить зад, ни потереться «зашкуренным» членом о столб не получалось – Билл был надежно прикручен и зафиксирован и в своем неудобном положении мог лишь слегка переступать коленями и вилять задом, чтобы лишний раз оценить размер зеленой начинки внутри. Когда запыхавшийся после купания Том наконец-то полностью освободил его, Билл был весь взмокший – его колотило от перевозбуждения. Трюмпер усадил его на столик, устроившись на коленях между его ног, и принялся тщательно вылизывать покрасневшие торчащие соски, почти невесомо поглаживая пальцами сочащийся, подрагивающий член. Билл тихо скулил, подаваясь ему в руку, и жалобно просил: – Том, сожми его уже! сильнее! Но тот, издеваясь, вообще убрал ладонь и, придавив пальцами припухшие горошины, опустился языком ниже, слизывая горьковатый пот с живота и подбираясь к «основному блюду». – Тоом, ты извращенец! – проныл Билл, запрокинув голову и тактильно следя за его перемещениями. – Кто бы говорил! – ухмыльнулся Том. – Просто мне нравится твой вкус, особенно когда ты вот так возбужден… И этот – тоже! – выдохнул он после паузы, во время которой резко всосал в себя влажную красную головку, почти тут же выстрелившую ему в рот сильной струей. Билл обессилено уронил голову на грудь, держась за плечи Тома, чтобы не завалиться набок. А тот уже сам не в силах больше терпеть, жадно лизал, покусывал и обцеловывал шею и грудь разморенного оргазмом парня. – Можно? – шепнул он наконец в тяжело дышащий от новой волны возбуждения приоткрытый рот. – Даа, – Билл тут же поймал его губы и потянул за плечи на себя, жестко целуя. Закончив поцелуй, Трюмпер чуть отстранился, приподнял его за попу и, приладившись поудобней, плавно вошел сразу до конца– получасовая банановая растяжка сделала свое дело – и тут же начал вбиваться часто и сильно, так, что пальмовые ветки над ними жалобно заскрипели. Билл вторил им надрывными стонами, стараясь развести согнутые колени еще шире и, в конце концов просто обхватил ногами талию Тома, прижимая его с себе. – Я … сейчас… засажу… тебе… вместе… с яйцами! – прохрипел Том, раз за разом вставляя до упора. Билл лишь восторженно охнул на эту пошлость и выгнулся, подставляя грудь под жадные губы. Том ухватил его под ягодицы, еще больше раздвигая половинки, словно и впрямь собрался осуществить свою угрозу, и присосался к блестящему колечку, как голодный щенок, чуть оттягивая его зубами и теребя языком сосок. Этого Билл уже не стерпел – забился в его руках любовника/возлюбленного и залил свой живот белым, протяжно выдохнув: – Хорошооооо! Трюмпер словно ждал этой команды, догнал его в несколько толчков и замер, так и не выходя из обмякшего тела. – Ну что, будешь теперь послушным мальчиком? – поинтересовался он, когда они, наконец, разлепились и отдышались. – Не-а! – выдохнул Билл, хитро улыбнувшись. – Плохим мальчикам достается слишком хороший секс, чтобы перевоспитываться! – Ну ты и оторва! – восхищенно прошептал Том, целуя своего ненормального бизнес-партнера. А вечером, смешивая очередному клиенту банана-маму, Билл сыто улыбался ему из-за стойки, демонстративно отправляя в рот кусочек банана, и лениво вращал стройными бедрами под вездесущую сальсу. Ночью за распахнутыми настежь окнами привычно шумел океан. Том курил в шезлонге на веранде, наслаждаясь сладковатым табаком и прихлебывая разведенную до крепости вина мамахуану, – этот ненасытный поганец высасывал из него все соки! Он то и дело поглядывал в сторону приоткрытой двери в спальню, где, раскинувшись на его половине, спал этот самый мелкий пакостник, по совместительству его партнер и просто самый красивый и любимый человек. Том довольно зажевал табачный запах глазированным карамелью бананом: Биллу не нравилось, когда он сам не курил, а ему в лицо дышали куревом, пусть даже и элитным. Трюмпер загасил остаток сигары и вернулся в постель, с чувством огладил соблазнительно торчащую голую попу – Каулиц отрубился сразу после второго раунда, даже не успев натянуть трусы. «Тоом!» – послышалось испуганно-сонное, и Билл, словно большое насекомое, начал инстинктивно спасаться, закапываясь в простыни и подушки. – Спи-спи, – он Том убрал с лица черные пряди и, освободив парня из намотанного клубка, слегка прикрыл его тонкой тканью и придвинулся поближе, обнимая за талию. Жизнь в банановом раю определенно удалась.