«С тех пор, как все произошло, прошло несколько месяцев. Лучевая болезнь ребят не коснулась, они разрушили машину ещё до истечения времени на таймере, а Сорокин исчез так, как будто бы его никогда и не было. Все было хорошо.»
Яркий лунный свет проникал сквозь небольшую щель между шторами, и он единственный освещал комнату. На кровати лежало двое людей. Рыжие волосы девушки были раскиданы по подушке, малиновые губы были слегка приоткрыты. Спокойствие ночи ничего не нарушало, её жених лежал рядом и тихо сопел, обнимая подушку. Уставший после работы, он не заметил, как у возлюбленной участились сокращения сердечной мышцы, а потом и дыхание. Он не проснулся даже тогда, когда её голова начала резко мотаться по подушке и рот стал непроизвольно произносить какие-то слова. Только когда Настя проснулась и резко села с глубоким вздохом, который скрежетал в её пересохшей глотке, Лёша открыл глаза. Девушка смотрела вперёд, казалось, не видя ни кровати, ни пола под ней, ни старого шкафа напротив. Горелов, вынужденный продрать глаза в середине ночи, недовольно повернулся, положив руку на предплечье подруги, и сказал: — Настюх, ты чего? Она ещё секунду смотрела в никуда, где снова и снова перед ней прокручивались события тревожного сна. Затем все же перевела зеленые глаза на парня, и те заметно посветлели. Грудь все ещё часто вздымалась, поэтому то, как она говорила, было не очень легко разобрать, особенно спросонья. — Это был кошмар, Лёш… Мы там все вместе стояли на какой-то крыше… Аня была у самого края и не хотела уходить… В руках у неё была какая-то фигня, она ей отмахивалась… А потом ты выстрелил в неё! Но пуля пролетела сквозь, будто бы она из воздуха была сделана! Что это за хрень, Лёш? Что это за хрень?! — монолог медленно превращался из растерянности в истерику. Мадышева схватила Лёшу за локоть и стала трясти в такт своим крикам. Узкие глаза распахнулись так широко, будто бы ими, словно зубами, она могла вырвать из обычного парня, рожденного в Советском Союзе, все ответы на её вопросы. — Так, давай для начала успокоимся, а то такими темпами соседи вызовут полицию, а мне очень бы не хотелось объяснять коллегам, что ничего противозаконного я с тобой не делаю, — голос его был на редкость вкрадчивым и добрым. Он поднял руки, как бы показывая, что все хорошо, её никто не обидит. Это немного успокоило девушку с волосами цвета осенней листвы. — Это был просто плохой сон, Рыжуля. Не волнуйся, все хорошо, — Лёша обхватил шею невесты сгибом локтя и потянул обратно в лежачее положение. Нежность его окончательно стерла все беспокойство с лица, она не стала сопротивляться и уложилась щекой ему на крепкую грудь. «Это был просто плохой сон. Навеяло ужастиком перед сном или невовремя выпитой кружкой чая. Такое бывает, » — девушка усиленно пыталась себя убедить в этом, игнорируя липкий, холодный страх, который пробрался в сознание вместе с этим необычным сном. — Хотя, конечно, то, как я занимаюсь сексом, дело криминальное, — снова подал голос парень, обнимающий её, куда-то ей в затылок. Насте не нужно было видеть его лицо, чтобы знать, что он самодовольно ухмыляется. — Лёш… — протянула она раздраженно, но всё-таки улыбаясь.«С тех пор, как все произошло, прошло несколько месяцев. У Насти бессонница, Аня и Паша на связь не выходят, у Гоши и Лёши все в норме. Приглашения на свадьбу разосланы. Все было почти хорошо.»
— Нааааасть. Нааааасть, где пульт? — протяжно зовёт мужской голос из комнаты. Девушка тяжело вздохнула и поудобнее перехватив пластиковый таз с грязными вещами, пошла к парню. Она остановилась у дивана, упирая свою ношу в бок и осматривая периметр. — Вот же он, — нагибаясь, она достает из-под низкого журнального столика искомый предмет. — Ты наверняка уронил его, когда тянулся за пивом! Если ты не влезешь в брюки от своего костюма из-за этого, клянусь, я тебя убью. Жених взял пульт из ее рук и окинул расслабленным взглядом свою невесту. И без того вспыльчивая и раздражительная любимая стала в последнее время едва выносима. Да и выглядела она совсем не парадно: мятая одежда, неуклюжий пучок из растрепанных рыжих волос, но главное — ставшее угловатым, серым, лицо. Под глазами ещё с месяц назад прекрасной девушки пролегли глубокие, сине-фиолетовые мешки, которые, откровенно говоря, пугали. Полицейский отвёл глаза, снова обращая их к телевизору, где красивая блондинка рекламировала новый йогурт. Так было проще. Настя загрузила белье в стиральную машинку. Технический прогресс её родной страны, которая превратилась из Советского Союза в Российскую Федерацию после путешествия во времени, удручал, но по прошествии нескольких лет она почти привыкла. Мадышева вернулась на кухню и бессильно упала на табурет, опираясь спиной на стену. Её неимоверно клонило в сон. Это было неудивительно, ведь режим сна и бодрствования у неё сбился окончательно. Зеленоглазая старалась не спать, потому что, когда её всё же утягивало в непродолжительную дрëму, вскакивала она чаще всего с криком и в холодном поту. Через неделю или две Лёша привык и просто ложился обратно спать, а она уходила на кухню. Чай с ромашкой уже не справлялся с возбуждением её нервной системы, успокаивали только средней крепости сигареты. Будущий муж не спорил, только установил одно условие: во время беременности это прекратится. Он не относился к этому серьезно, убеждал её (или себя?) в том, что это просто кошмары, последствия всего, что они пережили, это пройдет. Но девушка знала, она убеждалась в этом с каждым днём все больше, это воспоминания. То, что она должна помнить, но по какой-то причине не помнит. Как там Паша говорил? Память души? Надо с ним поговорить. Но они не отвечают на звонки и сообщения. Однако сейчас женщина просто хотела спать. «Я прикрою глаза на пять минут, а потом встану и приготовлю ужин,» — пронеслась последняя мысль в голове, прежде чем сознание утонуло. Кто-то тормошил её за плечо. — Настя. Настя. Настюх, мать твою! Кто-то часто дышал, будто захлебывался водой. Это была она. Ресницы взмыли вверх, поднимаясь с веснусчатых щёк. Перед ней стоял Лёша, его рука была на её плече. — Ты говорила во сне. Опять эти кошмары? Что тебе снилось? — он был явно обеспокоен. То ли услышанным, то ли самим состоянием, из которого все же решился вывести. Но Мадышева не смотрела на парня, она смотрела на что-то, что было за ним, за его спиной. Вдруг зелёные глаза стали широкими, словно две фары того старого автомобиля, она сорвалась на крик. — Эта женщина, Лёша, она здесь! Женщина, из-за которой я чуть не погибла! — она всё тыкала своим тонким пальчиком в воздух, указывая на силуэт растрепанной женщины с ножом, стоящей в корридоре. Горелов обернулся, но выражение его лица не изменилось, он только слегка нахмурился. Было ясно — на том месте, где стояла маньячка, он никого не видел.«Никто тебя больше не обидит, доченька. Никто и никогда…»
Отвратительный хриплый голос шептал в голове слова, от которых тошнота подступала к горлу. Рот рыжей девочки разразился истерическими рыданиями, руки зарылись в волосы и стали царапать кожу головы до крови, особенно на том месте, куда пришелся удар в автокатастрофе…