Спасение утопающего.

Сегодня вторник и на улице весь день солнечно. Ветра нет. Но слух явно улавливает завывания. Недальновидный диктор, читающий прогноз погоды, сказал бы Вам с полной уверенностью, что ни дождя, ни грома тоже нет. Отчего же тогда мирные граждане вынуждены прятаться дома? Но даже если бы диктора переспросили с явно заметной усмешкой в голосе что-то вроде «Да неужели?» и открыли перед ним, задвинутое шторами, окно, это не заставило бы его разувериться ни на секунду. За окном, вероятно, были склоки дыма, визжали аварийные сигнализации, кричали люди. Громыхало не слабо. Но день по-прежнему был ясным и солнечным. Просто в Икебукуро шла война. Человек, по вине которого был затеян праздник, был зажат между грязным асфальтом и тремя кирпичными стенами. Люди Авакусу, Торамару, Доллары, Платки, Квадраты были запрограммированы на действо, которое сейчас исправно выполняли. На полицию можно не рассчитывать. Под курткой с меховой оторочкой он сжимал голову. Не свою голову. Его трясло от смеха. И где-то, совсем рядом, плакал мальчик. Другой человек, с волосами цвета спелой пшеницы, льна и старых пергаментов, искал его. Однако, петляя по улицам Икебукуро, он не был похож на того, кто что-то ищет. По переулкам он шёл так, будто ходил по этой дороге всю жизнь: не смотря ни под ноги, ни по сторонам, не обращая внимания на преграды, легко обходил их. Невозможно было определить, куда устремлён его взгляд, но было ощущение, что его глаза были просто открыты, отбрасывая их первоначальную функцию за ненадобностью. Угрюмо сведённые брови, чуть ссутулившиеся плечи, нервная, но неторопливая походка. Он искал, но в тоже время точно знал маршрут. Если никотиновый дым когда-нибудь и лишит его возможности различать запахи, то только не этот. Скоро он будет у цели. Он был из тех, кого так или иначе всегда задевают, какие бы то ни было, происшествия, происходящие здесь. Не то чтобы он искал их. Часто даже мелкие стычки не могут обойти стороной сие лицо, на первый взгляд незаинтересованное. Кажется, все эти заносчивые зачинщики неприятностей просто одержимы неблагородной и подлой целью развести Фортиссимо на карательные меры. Именно поэтому как бы ни старался он обойти особо горячие точки потасовки, вся его одежда была пропитана кровью. Не его, разумеется. Он знал, что бессмысленно тратить силы на фантоши, когда марионетчик не обезврежен. Но это был не тот механизм, где остановив главное колёсико можно остановить движение всех. Действие имело необратимый характер. И всё же. Ему нужно было добраться до сердца потасовки. Говоря не разум, а сердце, подразумевается отсутствие логики у происходящего. Но она была. Как минимум для одного человека те беспорядки имели место быть. Брюнет уткнулся носом в свои колени, его плечи уже не тряслись от смеха. Он поглаживал рыжие волосы головы валькирии рукой. Предмет уже не казался столь инородным. Он перебирал пряди и успокаивался, будто гладил кошку для успокоения. Или кролика. Скоро всё кончится. Он сделал всё, что должен. Теперь он ждёт. Он должен предвкушать пробуждение дуллахан, должен радоваться воплощённому замыслу, должен беспокоиться, как бы легенда не выбрала кого ещё, должен сетовать на то, что приходиться ждать так долго, мучительно долго. Но его сознание было пустым, как и глаза. Его глаза были широко раскрыты. Он смотрел на асфальт с тем же холодом и безучастностью, какими его одаривал единственный объект его внимания. Его истерику можно было отследить хотя бы по тому, как он, всё набирая темп, наглаживал рыжую голову. Отчаянно. Всё быстрее и быстрее. Успокаивает ли? Всё равно. Только бы не думать ни о чём. Изае не нравится, что он не думает о триумфе, так пусть не думает вообще. Уже вовсе не нежно и будто бы в панике. Прядь за прядью. Гладит, и его глаза раскрываются ещё шире. Будто бы лампу джина. Будто бы цепляясь за последний шанс. Ничего. Сейчас они наэлектризуются, его шибанёт током и за мысли можно будет не беспокоится. Однако. Асфальт перед глазами накрыли чьи то ботинки. Сомнений быть не может. Этот человек закончит всё. Он ждал не зря. Так ведь? Изая медленно поднимает голову и встречается с ореховыми глазами. Как пустынный путник на оазис. Как наркоман на протянутый шприц, преисполненный, вводимым внутривенно, счастьем. Так он смотрит на него, пока под действием рефлекса мышцы вокруг рта не растягиваются в привычной ухмылке. — Привет, Шизу-чан. Я думал, что позаботился о том, чтобы тебе было за кем побегать сегодня. – на тон, задорнее этого, он был не способен. А Шизуо… Шизуо был чертовски спокоен. Смотрел пристально, не отводя взгляда, будто всё знает, будто раскусил. Будто на смертельном номере с канатом, сосредоточенно смотрит на артиста и считает секунды до момента, когда тот сорвётся. А это произойдёт. Они оба знают. Он прохрипел на выдохе: — Я ценю. Орихару бесит его внезапно появившаяся способность к самоконтролю. Брюнет смотрит с поддельной жалостью к забывшему свою роль врагу и пытается расшевелить того. — Хм, ну же, не теряйся, Шизу-чан. Давай я тебе подскажу. Что ты забыл в Букуро, блоха? — на последней фразе тон соответственно понижается. — У тебя было время поговорить с собой. Он до последнего не задаёт самый важный, на сей момент, вопрос. Информатор должен сам начать оправдываться. Они оба знают, зачем Шизуо здесь, но продолжают тянуть резину. Будто город не оглушают выстрелы. Будто можно просто забыть об этом. — … Изая смотрит на рандомную точку на кирпичной стене и молчит. Забывает проверить, напряжены ли мышцы лица, на месте ли ухмылка. — Зачем? — … Сердце информатора отбивает бешеный ритм. Оно стучит и мечется в груди, словно загнанный в клетку зверь. Ответь, потому что теперь я попаду в Вальхаллу. Ответь ему, что же ты молчишь. Голос блондина уже не кажется таким терпеливым. — Ты остановишь это, и только тогда я убью тебя. Изая на один миг снова заглядывает ему в глаза и видит там решимость. Он, наконец, выдаёт. — Не твоего ума дело, Шизу-чан. Хочешь – пойди поучаствуй, на этом твои возможности ограничиваются. Он ждёт нового притока воздуха в лёгкие и заканчивает. — Не лезь не своё дело. – он отрезал это так, будто бы ему реакция Шизуо не была важна больше всего на свете. Неужели Шизу-чан уйдёт? Неужели он поверил? Изая слышит вдалеке всхлипы маленького мальчика. Только он их слышит? Сегодня он не убежит. Шизуо роняет вздох и во всю мощь бьёт его ногой в живот. Одним рывком. Прикрыв глаза в благородном снисхождении, не спеша, вальяжно садиться на корточки, рядом с закашлявшемся брюнетом. Берёт того за плечи и приподнимает, чтобы глаза информатора были на уровне его глаз. Брюнет сплёвывает кровь. Голова Селти выскальзывает у него из рук. Шизуо не обращает внимания. — Зачем? Не дожидаясь ответа, бьёт по лицу. Орихара зажмуривается от боли. Кровь из разбитого носа собирается у приподнятого уголка его губ. — Зачем? Рывком прикладывает затылком к стене. В глазах темнеет. Боль по телу настолько однородна, что он уже может абстрагироваться от неё. Будто бы она всегда была с ним. На самом деле так и есть. Он шмыгает носом и благодарно смотрит на блондина, через мутную пелену слёз. Он по-настоящему улыбается. — Зачем? Шизуо встаёт и вдавливает ботинком его колено в асфальт. Орихара морщится и стискивает зубы. Услышав тихий хруст, наступает на другую ногу. Пошагово. Без злости, без спешки, он нажимает всё сильнее. После того, как до ушей доносится крик, поднимает его, обхватив обеими руками шею. Снова, встретившись затылком со стеной, Изая слабо стонет. Пока не начинает задыхаться. Его рука не тянется, чтобы остановить мучителя, он просто смотрит на него, не отрывая взгляда. Детский голос кричит – «хватит». Экс-бармена будто переклинило. Шизуо закрывает глаза и опускает руки, позволяю телу информатора безвольно упасть вниз. Изая жадно глотает воздух и хрипит. Зажмурившийся, он держится за живот и часто дышит. Он наблюдает за красными вспышками, ослепляющими его по ту сторону закрытых век. И вдыхает, забывая возвращать окружающей среде что-то взамен. Так продолжается целую вечность, пока он не чувствует, как рядом приземляется кто-то ещё. И он перестаёт дышать. Время останавливается. Слышно лишь тихое и размеренное дыхание человека, сидящего рядом с ним. Затишье после бури. — Почему? Молчание. — Почему ты остановился? — не та ситуация, в которой ещё как-то пытаешься скрыть истеричные нотки. Инородное, но отчего-то знакомое чувство входит в Шизуо мягко и просто, как лезвие ножа. Фортиссимо понимает, что эту деталь он не готов упустить из своей жизни. Изая необходим. Изая всегда входил в вольер с тигром. В то время как прочие предпочитали принимать сам вольер за Шизуо. — Я что, не заслуживаю смерти? Тебе напомнить, как ты ненавидишь меня? Я развязал войну. Я не даю людям жить. Я не даю жить тебе. Неужели этого не достаточно? Гроза Икебукуро думает, что Изая и без его вмешательства как следует заставляет себя страдать. Методам Шизуо до него далековато. Он смотрит ему в глаза и понимает, что Орихаров стиль жизни обходится ему достаточно дорого. —Шизу-тян, — растягивает, — сильнейший человек в Икебукуро, — мысли путаются в голове — Шизуо, ты настолько слаб? Шизуо думает, что он не сможет убить Изаю. Потому что опоздал. Потому что Орихару уже убил кое-кто. Он сам себя убил. Модель поведения, что принял он давным давно, переросла его и стала сильнее. Сможет ли он найти в нём человека? В его образе. — Мы оба знаем, что слабый лишь один из нас. И это не я. Не сейчас. Фортиссимо освободит его. — Не хочешь марать руки? Не хочешь марать совесть? Из горла Изаи доносится что-то напоминающее смех. Нездоровый, хриплый, истеричный смех. — Повернись ко мне. Шизуо неожиданно подчиняется. Он, нахмурившись, встречается с ним взглядом. Валькирия не проснётся, думает брюнет. Но он не удивлён и не зол. Пора заканчивать. Его глупая галлюцинация ребячьим голосом кричит о помощи. Он слышит его ещё громче и отчётливей, чем раньше. Никогда раньше он не был таким шумным. Информатор улыбается, уголки его рта дрожат. Голос подчиняется ему не сразу, и он лишь слабо шевелит губами, как выброшенная на берег рыба. Но наконец, сглатывает и рождается: — Я чудовище. А в глазах: «Спаси меня» Прочитает ли он? «Спаси меня, Шизуо.» — Все жизни, которые я загублю после, будут на твоей совести. Ведь ты не воспользовался шансом, который вот уже сколько лет пытаются поймать многие. «Мне надоела эта игра, Шизуо. Она мне больше не нравится. Слишком поздно для меня менять тактику. Я уже не могу выйти из игры. Я не могу её остановить. Ты можешь всё остановить. Спаси меня» — Ты осознанно жертвуешь покоем, своим, людей. Что если я организую убийство твоего братишки? «Пожалуйста.» Что за жалкая провокация, Орихара? Соберись. — Это отличный шанс, для такого жалкого монстра как ты, приносящего обществу одни убытки, хоть как-то помочь ему. Это лучшее, что ты сможешь сделать. «Я делаю то, что привык, но я не хочу. Спаси меня.» Смех всё больше похож на плач. - Видишь, как выходит, не было бы меня, у тебя вообще не было бы возможности оправдать себя. Своё ничтожное существование. Но ты можешь. Лишь убив меня. Шизуо опускает голову. Он думает: «Я освобожу его. Мы вместе приспособимся к этой жизни.» — Не будь такой тряпкой, монстр. Желание всей твоей жизни вот-вот исполнится, а ты ломаешься как тринадцатилетняя девочка-целочка. Шизуо резко выдыхает и поднимает корпус. Изая растерянно ловит его взгляд, вжавшись в стену от неожиданности. Он решил. Он закончит всё. Изая усмехается и с его рта стекает струйка крови. Шизуо, Шизуо, Шизуо. Скорее. Хейваджима подаётся вперёд и… Прижимает Изаю к себе. Теперь они оба в крови. Не то чтобы руки блондина не слишком давят, но объятья не кажутся Изае действенным способом убийства. Что он делает? Они замирают. Шизуо тёплый и надёжный, как обезвреженная взрывчатка. Это всё очень мило, но как то не в тему. В один момент информатор замечает, как синхронно с сердцем Шизуо стучит его собственное. Не то чтобы покой в объятьях со старым врагом не импонировал, но ему сейчас нужно другое. Изая неосознанно прижимается ближе и шепчет. — Убей меня. Ответ не заставляет себя ждать. — Нет. Изаю озаряет. Как смеет этот идиот? Он жалеет его. Он уже не ненавидит Изаю, потому что он слабый. Слабого можно не бояться, можно сочувствовать ему и попытаться утешить. Слабому можно помочь, и почувствовать себя великодушным. Можно самоутверждаться за его счёт. Шизуо, что, чувствует превосходство? Его враг внезапно перестал представлять угрозу. Перестал жалить. Старый образ развеялся в его глазах. Его яд больше не навредит. Срок годности прошёл, вот как думал брюнет. Информатор не мог терпеть жалости. Раз так… Он сможет. Изая нащупал флик-лезвие в кармане своих брюк. Галлюцинация затихла, вот и славно. Фортиссимо решил, что Орихара принял его, как спасителя. Утопающий не отбился от руки помощи. Они выйдут из узкого переулка вместе. Орихара вернётся. Ведь он сильнее его на самом деле. Это Шизуо слаб. Это Шизуо так нуждается в человеке, который знает его настоящего. Но и он нужен брюнету. Их ненависть будет жить. Изая незаметно вернул руки в пустующее пространство между ним и Шизуо. Он дотронулся губами до уха блондина и прошептал на одном дыхании. - Я обманул тебя, Шизу-чан. Это ты – слабый и жалкий. Не забывай. Ты не забудешь. Руки Изаи дрожали от слабости, но… Всё произошло быстро. Ледяное лезвие глубоко вошло в грудь. Не столь белоснежная рубашка, какой она была с утра вторника, забрызгана кровью. Глаза Шизуо распахиваются от шока произошедшего. Изая харкает кровью. Блондин вынимает нож, отбрасывая в сторону, и прижимает голову информатора к своей груди. — Нет. Он знает, что да. Он знает, что всё кончено. Но продолжает. — Нет, нет, нет. Он гладит тёмные волосы, как недавно Изая гладил голову существа из кельтской мифологии. Последний раз встречаясь с ним взглядом он бросает сквозь зубы: — Зачем? Чёртов информатор. Изая встречает его тяжёлым взглядом и закрывает глаза. Галлюцинации тоже больше нет. Будто бы. Блондин выдыхает в его макушку и словно погружается в сон. Он больше ничего не слышит и не чувствует. И мы сидели вот так, втроём. Я понял кое-что. Голос мальчика мне знаком. Я знаю его. Я знаю, почему он плакал. Там были только Шизуо и я. Я. Забавно… Как давно я мучил его? Кто знал, что он всё ещё здесь. Он всегда был со мной, чтобы я не делал с ним. Я худший взрослый в его жизни. Мне жаль. Это не было раздвоением личности, я предпочитаю – голос прошлого. Извини, Изая. Вдвоём. Шизуо и я. Я спасён?