Падение или полет

      Они уже несколько раз ходили на свидания – гуляли, ужинали, целовались. Эмма не знала, был ли это опыт двух столетий жизни или Киллиану при рождении досталась эта сверхспособность, но целовался он просто потрясающе – самозабвенно, упоенно, до припухших губ и подламывающихся коленок. И хотя она чувствовала желание мужчины и не скрывала свое, он не предлагал ей перейти на следующий уровень. Почему? Что это было? Проявление благородства с его стороны? Или он так ясно видел страх самой женщины. Тот самый барьер, что долгое время заставлял ее отрицать свои чувства, а теперь не давал возможности стать с любимым еще ближе.       Эмма уже почти ненавидела себя за это.       Необыкновенно погожий денек выманил многих обитателей Сторибрука на улицу, и их семья не стала исключением. Встретившись в парке, Эмма и Киллиан ненадолго присоединились к устроенному родителями пикнику, а позже отправились на прогулку.       – Все в порядке?       Мужчина легонько сжал ее ладонь, заставляя посмотреть на себя.       – Да. Нет... – остановившись, она с сожалением посмотрела на свои новые туфли, так чудесно сочетающиеся с надетым сегодня платьем, и вздохнула, – В магазине они казались гораздо удобнее.       – Ну так в чем дело, Свон? Сейчас купим другие!       Быстрое движение, – и пират в лучших традициях похищения подхватил ее на руки, явно собираясь таким образом доставить в магазин.       – Стой! Крюк, не смей!       Эмма невольно ухватилась за крепкие плечи, а прозвучавшая в ее голосе паника заставила его лукаво улыбнуться:       – Что, Свон, боишься, что не удержу такое сокровище?       – Ничего подобного!       Ну не говорить же ему, что ее жутко смущает это подвешенное состояние и слишком оголившиеся ноги?       – Здесь до дома недалеко, давай зайдем, я переобуюсь?       Уютная тишина и благословенная прохлада квартиры казались средоточием всего самого желанного, а уж возможность скинуть неудобную обувь и вовсе подарком небес.       – Сальваторе Феррагамо следовало заставить ходить в них пожизненно, – проворчала Эмма.       Прохладная вода приятно освежила ступни, и женщина, давая себе отдых, босиком прошла к хозяйничавшему на кухне пирату.       – Кто это? Итальянец?       Из недр холодильника им уже был извлечен сок в тут же запотевшем стеклянном кувшине, а из шкафчика – пара стаканов.       – Да, он изобрел туфли на шпильке, – Эмма с благодарностью приняла один из стаканов и сделала глоток.       Киллиан был слишком близко, всего лишь в шаге, и эта близость ощущалась острее от осознания того, что они одни.       Совершенно одни.       Впервые.       Внезапно стало жарко, и этот жар не имел ничего общего с температурой в помещении. Пытаясь скрыть замешательство, она поднесла стакан к губам, делая еще один глоток. Рука дрогнула, и капелька сока сорвалась вниз, прочерчивая короткую влажную полоску по груди.       Вот дьявол!       Мужчина заметил это, и его взгляд, – тяжелый, голодный взгляд пирата, – заставил залиться румянцем. Он не двинулся вперед, ничего не сказал, просто продолжал смотреть, и ее сердце точно споткнулось на полустуке.       – Киллиан...       Ее голос прозвучал почти жалобно. Эмма чувствовала себя на краю пропасти и теперь собиралась сделать шаг, не зная, подарит ей этот шаг падение или полет.       Синие глаза прожигали насквозь, плавили внутри что-то, заставляющее ее неосознанно сжимать бедра.       – Родная, я поклялся себе ждать столько, сколько потребуется, пока ты сама не решишь, что готова.       Хрипловатый голос сам по себе был почти сексом, едва не заставив ее застонать, и сейчас даже без своего дара она не сомневалась, что его слова – правда.       Что может быть проще – шагнуть вперед, коснуться его, прижаться, поцеловать...       Стакан громко стукнул, соприкоснувшись со столешницей, и недопитый сок плеснулся через край, облив пальцы.       Она сделала этот шаг – бесконечно долгий миг движения, – и потянулась дрожащими пальцами к его лицу. Мужчина перехватил ее руку своей, коснулся губами ладони, лизнул, собирая сладкие капельки, мягко вобрал в рот два пальца, и от легкого ощущения посасывания остатки ее самоконтроля разлетелись вдребезги.       – Киллиан...       Он удержал ее, прижав второй рукой, развернулся вместе с ней легко, точно в танце, вжал в край столешницы, и только потом выпустил ее пальцы, напоследок вновь поцеловав ладонь.       Нависая над ней, заглядывая своими синими глазами словно в самую душу, он то ли пытался найти, то ли отыскал там что-то, и не поддаться этому взгляду было невозможно.       – Хочу тебя...       Запустить пальцы в густые темные волосы, перебирая мягкие пряди, притянуть его к себе, привстать на цыпочках и прижаться к губам, что так манили, провести языком, заставляя раскрыться, углубить поцелуй...       Он подхватил ее, приподнял, усаживая на край столешницы, и пришлось крепко обхватить его бедра ногами. Тело откликалось дрожью на силу его возбуждения и она вжималась, терлась о него, чувствуя пьянящий жар даже сквозь плотную ткань джинсов. Крепкая рука на пояснице, удерживая, ладонь – на затылке, заставляя запрокинуть голову и подставить этим ищущим губам лицо, шею, грудь, и сорванное дыхание, и эти толчки навстречу, всего лишь имитация секса, всего лишь...       Оргазм захлестнул ее, неожиданно яркий, сильный, и, кажется, она закричала, выгибаясь в его объятьях и захлебываясь, а мужчина обнимал ее и что-то шептал, шептал...       Она обняла его в ответ, приходя в себя, потерлась щекой о его щеку, ощутив чувственную колкость щетины, шепнула: «Пойдем в кровать?», и легонько прикусила мочку уха, касаясь языком и чувствуя металлический привкус серьги.       Мужчина подхватил ее на руки, удерживая на весу, смял губы жадным поцелуем. Она не запомнила путь к постели, и поняла, что они на месте лишь ощутив, как бережно ее опускают на покрывало.       Он стоял перед ней, взъерошенный, возбужденный и прекрасный настолько, что сердце сжималось.       Эмма приподнялась на коленях на краю кровати, стянула платье через голову, оставшись в одном белье, и наградой ей был его резкий выдох:       – Ты восхитительна!..       Его искренний восторг подстегнул ее, по телу словно пустили ток, от которого сладко зашлось в груди и ниже, и оставаться дальше принимающей, пассивной просто не было сил.       Кожаная куртка полетела на пол, с пуговицами и манжетами рубашки пришлось повозиться чуть дольше, и проложить цепочку поцелуев от горла вниз, следуя за дорожкой темных волос к моментально поджавшемуся животу показалось самым правильным, что можно было сделать.       Он пах свежестью и солью, и немного – потом, и этот запах кружил голову сильнее, чем ром. Тугой ремень плохо поддавался дрожащим пальцам, и она, дразня, прижалась губами к четко очерченной джинсами выпуклости, жарко выдыхая сквозь плотный материал.       Он застонал, прикрыв глаза, зарылся пальцами в ее волосы, сглотнул, и Эмма упоенно наблюдала за тем, как движется кадык на беззащитно открывшемся горле.       Еще раз выдохнуть, сильнее прижаться губами, обозначая давление, легонько прихватить зубами...       – Свон, ты с ума меня сведешь...       Голодный взгляд пирата почти пугал.       Почти.       Он слегка подтолкнул ее, заставляя опрокинуться на спину, и быстро избавился от остатков своей одежды; ослабил ремни, удерживающие крюк, и тот упал на пол, в груду вещей.       Матрас продавился под тяжестью его тела, и мужчина навис сверху, удерживаясь на локтях, дикий, непокорный; приподнял бровь и прищурился, улыбаясь хищной, той самой невозможно сексуальной улыбкой, от которой хотелось то ли ударить его, то ли немедленно отдаться.       – Любишь дразнить? – промурлыкал он, скользя кончиками пальцев по гладкой коже, а затем неожиданно резко перевернул ее на живот и опустился сверху, вжимая в кровать.       – Крюк! – женщина дернулась было, но он лишь огладил ее, точно успокаивая; касаясь губами, шепнул на ухо:       – Тише, тише, моя хорошая...       Легкие поцелуи, укусы, зализывания от загривка – вниз, по позвоночнику, оставляя влажные красноватые следы, а потом еще ниже, и она терялась под этими ласками, то утыкаясь лицом в подушку, чтобы заглушить всхлипы, то выгибаясь в ответ на самые точные касания и плавясь от силы желания.       – Киллиан, пожалуйста...       Мужчина немного отстранился, позволяя ей перевернуться, и, улучив момент, она сама опрокинула его на спину и устроилась сверху, оседлав бедра. Сквозь тонкое кружево белья возбуждение чувствовалось лишь острее и только невероятным усилием ей удалось сдержаться, чтобы еще раз не дойти до финала, что угадывался где-то в глубине робкими импульсами. Эмма хотела насладиться тем, что происходило сейчас между ними, хотелось пробовать, исследовать его, точно целый неизведанный мир.       Гибкое, поджарое тело мужчины было испещрено шрамами, и она осторожно касалась их, изучая, рассматривая, угадывая. Женщина пообещала себе в будущем узнать историю каждой отметины, а пока читала его, точно загадочную книгу. Она видела длинные тонкие шрамы от порезов, грубый келоидный рубец на боку, расплывчатую неровность пятен ожогов, несколько следов от пуль... Ей хотелось стереть эти следы с безупречной кожи, но они были частью его жизни, его памятью, и лишать его их было бы неправильно, словно отнимая часть прошлого. А теперь Эмма целовала каждый из них, и Киллиан вздрагивал, то ли подставляясь ее губам, то ли безотчетно пытаясь укрыться. Она поняла, что мужчина пытается скрыть от нее искалеченную руку, и сердце защемило от нежности и боли за него.       – Не надо, не прячь!       Она взяла его руку в свои ладони, замечая, как под кожей напрягаются мышцы, играют сухожилия, точно пытаясь двигать навечно потерянными пальцами.       – Все хорошо, – прошептала она, глядя в недоверчивые, почти испуганные глаза пирата. И поцеловала поврежденную руку там, где когда-то трепетал пульс.       Он зажмурился, не то вздохнув, не то всхлипнув, и его длинные темные ресницы влажно блеснули.       – Киллиан, – мягко позвала Эмма, склоняясь к его лицу. – Ну что же ты? Ты мне нужен такой, какой есть.       Улыбнувшись чуть дрожащей улыбкой, она осыпала его лицо поцелуями, касаясь кончика носа, лба, целуя бровь, скулу, подбородок; прижалась к губам, прикусила нижнюю, чуть потянула, провела языком, – и мужчина с глухим стоном сжал ее в объятьях, перевернул, впечатав в матрас. Он поцеловал ее – голодно, жадно, глубоко, сорвав короткий всхлип, – и утихшее было возбуждение накрыло их, затопило, сорвав остатки брони с душ. Пришлось ненадолго отстраниться друг от друга, вместе избавляясь от оставшегося на ней белья, и как же сложно было пережить это рассоединение!       Он проникал в нее плавными толчками, и оставалось только уткнуться лбом в его плечо, прикусывая губу, чтобы не закричать от наслаждения, что нарастало так глубоко, так невыносимо, так...       Мужчина замер, балансируя на грани и отчаянно пытаясь не сорваться слишком рано; ощущение этой близости, этого влажного тугого жара зашкаливало уже за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами, и невозможно было этому сопротивляться. Толчок, еще один, еще... Он ускорился, и Эмма все же застонала, выгнулась, беспомощно царапая его напряженную спину, их тела переплелись теснее, ближе, жарче, дыхания смешались, сердца бешено колотились, и тягучее оцепенение постепенно наполнило ее тело, расползаясь мурашками по затылку и заставляя поджиматься пальцы на ногах.       – Ну же, девочка моя, давай!..       Хриплый шепот мужчины проник словно бы напрямую в мозг и это оказалось последней каплей, отправившей ее в полет, бросившей за грань того безумного, сладкого, страшного, от которого исчезает мир вокруг, оставляя настоящими только их двоих... Эмма напряглась, точно струна, горячие спазмы захлестнули ее тело, и краем гаснущего сознания она чувствовала, как мужчина, дрожа, сбивается в беспорядочные рывки, и, кончая, в такт пульсирует в ней член.       Было приятно забыть на время обо всем сумасшествии, что происходило в жизни, обо всех героях и злодеях, и просто наслаждаться объятиями любимого мужчины, уткнувшись носом в его ключицу, отмеченную тонким, как ниточка, шрамом, и водя кончиками пальцев по крепкой груди. Он перебирал ее волосы, осторожно отводя длинные светлые пряди и время от времени мягко касаясь губами макушки.       Оказывается, влажные от пота, его волосы вились на висках, и эта маленькая деталь заставила ее улыбнуться.       – Что?       Эмма впервые видела его таким спокойным, умиротворенным. Таким... домашним.       – Ничего, просто...       Она действительно хотела сказать, как любит его, но снова внутри возник этот барьер, что заставлял всю жизнь бежать то ли в поисках себя, то ли в попытке от себя спрятаться. Мужчина коснулся кончиком пальца ее губ, заставляя замолчать.       – Все хорошо, родная. Все хорошо.       И прижал ее к себе, крепко-крепко.       Эмма знала, что он будет ждать. И была уверена, что дождется. Она постарается. Ради него, и ради себя.