сердце

— Куросаки Ичиго, твой подопечный совсем уже… от рук отбился, — сурово нахмурившись, прогрохотал Ямамото. Отчетливое «охренел» провисло в воздухе тоннами недовольства. — Что на этот раз, Яма-джи? — спросил Ичиго под тихий, но отчетливый фырк Ренджи, устало потирая пальцами переносицу. Что? Снова без разрешения ввалился в Сейрейтей и домогался лейтенантов и капитанов? В очередной раз открыл сенкаймон вместо гарганты — и научился же, засранец! — и нарушил его духовную структуру своей реяцу? Устроил пьянку, набухал всех и каждого от последнего по званию лейтенанта и дальше, а потом чуть не подбил их на дебош? Распугал своим релизом всех руконгайцев? Да, Ичиго вызывали на ковер к главнокомандующему получать люлей за проделки Гриммджо далеко не в первый раз. — Он убивал пустых, — резко ответил Ямамото тоном, словно огласил смертный приговор. Бровь Ичиго выразительно взлетела вверх. — Он их жрал? — спросил Ичиго, памятуя о пресловутом балансе. — Нет. — Он делал это в релизе? — уточнил он, вспоминая ужасающие для простых душ когтища и клыки. — Нет. — Так в чем тогда дело? Ямамото нахмурился еще пуще, и Ичиго ненароком подумал, что еще немного, и тот превратится в сплошной клубок морщин. — Он убивал их на территории Руконгая. Остановить вторую поднимающуюся бровь оказалось выше его сил. Глубоко вздохнув, Ичиго спросил максимально спокойным в данной ситуации тоном: — И? — Он делал это без разрешения, — не теряя своей суровой невозмутимости, ответил Ямамото. — Проведи разъяснительные работы, Куросаки Ичиго. Наплевав на предосторожности, Ичиго открыл сенкаймон прямо из коридора перед залом совещаний в прихожую своей квартиры. Во-первых, он, блядь, герой трех миров и кто ему что сделает, во-вторых, в его квартире живут бок о бок сильнейший шинигами и гребаный Секста Эспада и уж, в случае чего, дать отпор кому бы то ни было они смогут, в-третьих, он чертовски раздражен, но еще больше устал. С каждым разом претензии в адрес Гриммджо становились все более несуразными. Ичиго откровенно заебался мотаться в Сейрейтей просто так. Больше туда ни ногой, пока не будет самолично уверен, что кошатина пришила кого-нибудь важно значимого. Шумно протопав в комнату, Ичиго обнаружил источник всех своих бед на кровати листающим очередной журнал, а собственное тело — небрежно сброшенным в угол. Чертыхнулся. — Кур-росаки, ты и обычно как слон пятками хуячишь, а сегодня решил меня вконец оглушить? — рыкнул Гриммджо, не отрываясь от цветастых страниц. — Ой, блядь, завались, — нахмурившись, огрызнулся Ичиго. Первым желанием, когда он только вышагнул из сенкаймона, было найти придурка, где бы он ни был и что бы ни делал, и зарыться в крепкие горячие объятия. Сейчас же, глядя на похуистическое выражение лица и абсолютный ноль внимания в свою сторону, Ичиго раздраженно фыркнул и свалил на кухню, злонамеренно топая еще громче, чем раньше, едва ли не вкладывая в каждый свой шаг недюжинную долю реяцу. До невменяемости невыносимо захотелось жрать. Ичиго достал из холодильника первый бросившийся в глаза контейнер, захватил палочки и, не заморачиваясь с подогревом, плюхнулся на стул, намереваясь хорошенько подкрепиться, но не успел даже снять крышку. Со спины обвили руками, в шею уткнулся прохладный нос. — Ну и? Что за концерты, м? — тихо промурчал Гриммджо. Ичиго слабо улыбнулся, в очередной раз подмечая его истинно котячью натуру, требующую внимания лишь в тот момент, когда она им обделена. Чуть отклонился, крепче прижимаясь спиной к горячей груди и откидывая голову на плечо. — Заебался просто. Яма-джи снова звал на ковер из-за тебя, — прошептал, млея от ласки жестких ладоней на животе, пояснице, бедрах. — И где я прокосячился на этот раз? — Гриммджо куснул нежно беззащитный изгиб, легким движением опрокидывая на себя всем весом. — Убивал пустых в Руконгае без разрешения, — фыркнул Ичиго и потерся виском о скулу. Гриммджо насмешливо качнул головой, ластясь носом к теплой коже, сместился, чтобы поудобнее перехватить, а через пару мгновений уже опускался на кровать — даром, что в гигае. Ичиго поудобнее устроился меж его ног, легким движением плеча прося обнять крепче, спрятал лицо в изгибе шеи и глубоко вдохнул, напитываясь успокаивающим родным запахом, чувствуя, как расслабляется гневно напряженное тело. Свободной рукой Гриммджо нашарил его ладонь, крепко переплел пальцы. Тепло выдохнул в макушку, зарываясь в рыжую мягкую солому. Ичиго отпустило. Минута, пять, десять — время бежало, но растягивалось приторной патокой. Ладонь медленно поднялась по плечу вверх, подцепила подбородок «иди ко мне» жестом, потянула голову вверх. Ичиго послушно приподнялся. Губы накрыло теплом. Не спеша касаться языком, Гриммджо нежил его неспешными движениями, вплетая пальцы в короткие волосы на затылке и мягко поглаживая кожу. Ичиго плыл, приятно ослабевал с каждым выдохом, поглаживая чужую ладонь подрагивающими пальцами. Не выдержал — коснулся языком чужих губ и, приоткрыв глаза, приметил, как их уголки на мгновение приподнялись в довольной улыбке-усмешке. Его встретило влажное тепло, приоткрывая рот и проскальзывая внутрь. Вдоль позвоночника от удовольствия побежали мурашки. Ладонь на затылке застыла, удерживая, согревая мерным жаром, волнами наполнявшим все тело. Они оба застыли, и лишь губы продолжали свое движение, сплавляясь и расходясь снова и снова. Ичиго приложил ладонь к артерии на шее Гриммджо, делясь с ним своим размеренным пульсом через касание, чувствуя, как тот отдается ему целиком и в равной степени забирает само его существо себе. И совершенно плевать на все, когда они чувствуют одно на двоих сердце.