Руководство по приготовлению бич-пакета

­Кацуки Тошия был отличны­м парнем – веселым, компанейским и просто славным малым. Учился на дипломата стран СНГ, и это, наверное, единственная вещь, которая вызывала недоумение у его многочисленных знакомых и друзей. Учеба давалась ему относительно легко, насколько это возможно, при таком выборе специальности. Тошия был вовлечен в студенческую самодеятельность и организовывал вузовские мероприятия, а по вечерам пятниц собирался с друзьями отметить окончание рабочей недели, ну поди плохой человек. Кацуки не оставался незамеченным среди женской половины учащихся, но обаятельно игнорировал знаки внимания, отшучиваясь и дружески похлопывая по плечу очередную однокурсницу, которая легким движением руки поправляла челку и, возможно, но это не точно, незаметно расстегивала вторую пуговку на рубашке. Хироко Такеучи не была исключением и тоже мечтательно поглядывала на Кацуки, – учились-то в одном университете. Тошия активно участвовал в студенческой жизни, часто появлялся на разных мероприятиях и его сложно было не заметить. Вкусно покушать любят все, и Хироко тоже, поэтому лишние булочки после шести не теряли возможности осесть на ее щечках и бедрах. Это не портило ее обаятельную мордашку, но на самооценке все же сказывалось. Будучи человеком не слишком уверенным в себе, предлога подойти и познакомиться с Тошией Кацуки Хироко не могла придумать. Девушка, собирая конспекты и цветные гелевые ручки с блестящими чернилами в сумку, в очередной раз провожала взглядом смеющуюся компанию пацанов, покидающих здание университета, когда ее окликнули подружки. – Хироко-чан, чего ты так долго? Шевели булками, я пообедать не успела из-за Танаки-сенсея. Вечно он придирается к яркому маникюру, весь перерыв отчитывал, – Макото, высокая и худощавая, надувая большой пузырь из жвачки и накручивая локон волос на палец, недовольно хмурилась и то и дело поправляла на плече сумку, гремя многочисленными побрякушками. Они с Хироко дружили с первого курса, и, будучи довольно своеобразной личностью, Макото оставалась искренней и доброй душой. Рядом стояла Изуми, обмахиваясь конспектом с последней лекции и сдувая с лица челку. Тоскливо поправляя выбившуюся из под ободка прядь, Хироко, ища поддержки у подруг, скомкано рассказывала о неудачном столкновении с Кацуки-куном давеча в коридоре – парень пролетел мимо, даже не взглянув; жаловалась на пресловутого Танаку-сенсея, который никак не мог угомониться с групповыми проектами; ворчала о недавно купленной юбке, которая начала жать в бедрах, и о том, что тяжела жизнь. Макото и Изуми ее внимательно слушали, согласно кивали – с Танакой-сенсеем боролся весь курс – и подтверждали, что да, жить действительно тяжко. Изуми, тем не менее, человек никогда не отчаивающийся, но отчаянный, бодро воскликнула: – Хиро-чан, а утром перед лекциями ко мне подошел Сато-кун и пригласил сегодня вечерком посидеть в каком-нибудь баре. Сказал, брать с собой знакомых. И просто к слову говоря, Кацуки-кун там тоже будет, – она заговорщически поиграла бровями. Хироко задумчиво нахмурилась, нервно дергая край кофты. Она не слишком любила алкоголь, и быть единственной вменяемой среди веселых однокурсников казалось не самой занимательной вещью. Но дураку понятно – возможность и впрямь хорошая. И можно попытаться сесть прямо напротив Тошии или рядышком, чтоб наверняка. Может, ей и не придется придумывать тему для разговора, может, оно само как-нибудь. Недолго поразмыслив, она с уже горящим огоньком предвкушения в глазах согласилась. Это решение запустило цепочку событий, навсегда изменивших жизнь Хироко-чан, но она пока не подозревала об этом.

***

В тот вечер на главной улице было многолюдно, народ постепенно стекался в центр Ниигаты зализать душевные раны, нанесенные за неделю бесчувственным начальством. В баре стоял приличный шум, за столиками прибавлялось народу. Компания тогда собралась большая. Ребята, весело переговариваясь, сдвигали вместе несколько столов, чтоб места хватило всем. Позже, веселые девчонки, уже хлебнувшие саке, потеряв стеснительность, хватали парней под локоть и пытались вытащить их в центр зала танцевать. Судя по счастливым раскрасневшимся лицам ребят, они отлично проводили время. Хироко, как и планировала, села рядышком с Кацуки-куном, Изуми-чан усиленно привлекала внимание Сато-куна, к которому давно была неравнодушна, а Макото-чан шумно спорила с какими-то ребятами о превосходстве сеги над денди и пила как в последний раз. Кацуки в отличие от остальных пил не много. За все время, что они там провели, ограничившись кружкой светлого, а Хироко в традициях непьющего человека потягивала апельсиновый фреш. Когда на заднем фоне Макото начала выдвигать теории о великом будущем, которое ждет ежика Соника, Кацуки заговорил с Хироко: – Ты Такеучи Хироко, я не ошибаюсь? Из группы менеджмента визового управления? Давно хотел познакомиться, я Кацуки Тошия. И протянул руку. Хироко, не веря своим ушам, глазам, звездам, протянула руку в ответ. Его ладонь была широкой и уверенной, взгляд теплый и мягкий. Хироко зарумянилась от радости и смущения. Так вышло, что решение посетить бар майским вечером 1991 года стало роковым в судьбе Хироко. Кто бы мог подумать. С тех у пор у Кацуки и Такеучи все складывалось как нельзя гладко. На последнем курсе ВУЗа пара обручилась, а по окончании сыграла свадьбу, празднование выпускного было включено в программу. Тошия получил работу в Токио в местном посольстве России, а спустя год у них родилась Мари. С воем и борьбой, Хироко умудрялась быть мамой буйной Мари, вечно лезшей в неприятности, психологом и главной поддержкой Тошии, начинавшего тогда свою карьеру, и подругой Изуми с Макото, не потеряв связь с ними даже под грузом семейного быта, как это обычно случается с друзьями. Спустя шесть лет у семейства Кацуки родился еще и Юри. Тошия в восторге, Мари в непонятках, Хироко в смирении. В будущем обязательно очаровательное создание, а пока что часто плачущий и капризный детеныш со слабым здоровьем. Мари была в папу, просто копия, однако от кого она унаследовала такой забористый характер оставалось загадкой. Школьные драки были по ее части, не важно из-за чего, главное было дать понять, кто в классе босс, и это несомненно была Мари. Хироко всеми силами боролась с воинственностью дражайшей дочери, но в шестом классе начальной школы сдалась – очевидно, Мари оттачивала навыки для защиты Юри от школьных хулиганов. К счастью, помощь старшей сестренки Юри не пригодилась – еще в детском саду он нашел себе неплохих приятелей из старшей группы, Юко и Такеши. Их дружба продолжилась и после, так как они попали в одну школу. Но в первый раз в первый класс Юри пошел на год позже своих сверстников – родители очень переживали за часто болеющего шестилетнего сына. В процессе обучения он обрастал новыми знакомыми, после уроков ходил в клуб фортепьяно, периодически с одноклассниками совершал набег на конбини*, скупая мороженое – летом, естественно. Зимой, как правило, после школы, они с друзьями заваливались в теплую душную забегаловку недалеко от школы, где можно было навернуть отличной лапши. В общем, Юри был среднестатистическим японским мальчиком. При переходе в среднюю школу ему посчастливилось попасть в класс с некоторыми своими старыми одноклассниками, так что особого дискомфорта от смены обстановки он не ощущал. Все было родным: Юко с Такеши были отличными друзьями, с которыми по выходным они собирались у Кацуки, чтоб порубиться в приставку; дома была ворчливая, но заботливая Мари, а мама с папой души друг в друге не чаяли. У Юри было хорошее, счастливое детство.

***

Как говорится, пиздец подкрался незаметно. Весной, во время школьных каникул, отец Юри, одухотворенный и немного взволнованный, вернувшись с работы, стремительно влетел на кухню к жене, заканчивавшей приготовление ужина, и, обнимая ее со спины, счастливо, светясь от предвкушения, сказал: – У меня отличные новости!

***

Придя на зов мамы о том, что ужин готов, Юри погрузился в воспоминания о довольно сомнительном карри, приготовленном мамой на прошлой неделе. Он был без понятия, что она с ним делала, но, вернувшись после школы изрядно проголодавшимся, не ожидал такой подставы. Первая ложка блюда показалась карой небесной. Лимит остроты был превышен на все 120 процентов, казалось из ушей вот-вот пойдет пар. Все еще думая о своей тяжелой участи, Юри сел за стол к уже ожидавшему его семейству, когда папа, весь излучая нетерпение, сказал: – Мне предложили повышение и перевод! – Его радости, казалось, могло хватить на всех. – Перевод? А куда? – Хироко с глазами по пять копеек уставилась на мужа. – В Москву! Мама выдохнула, понурив плечи. Пожевав губу, она внимательно посмотрела в лицо Тошии. Сначала неуверенная улыбка тронула ее губы, но увидев, насколько ее муж воодушевлен этим событием, Хироко уже совершенно искренне улыбнулась ему в ответ. Юри сидел и понимал, что дипломатия отнюдь не такая безвредная штука, как ему до этого казалось. Он на время выпал из реальности, силясь переварить услышанное. Мари уже совершеннолетняя – ей не придется бросать ВУЗ и переезжать с родителями. А Юри 15. Юко с Такеши останутся тут. Одноклассники тоже. А как же… А что ему теперь делать? Ему придется ходить в русскую школу? Но там ведь все на русском. Он же не знает русский. Сказать, что Юри был расстроен – ничего не сказать. В этот момент весь его привычный мир пошел трещинами, и, кажется, собирался полностью обвалиться бетонными блоками на землю уже в ближайшее время. Поняв, что единственный не поздравил папу, он прокашлялся, и, сделав безуспешную попытку выглядеть бодрее, натянул слабую улыбку: – Пап... поздравляю! Это... – голос предательски осип. – Нам теперь придется переехать, да? – Да, но у нас еще есть около пяти месяцев, чтобы завершить все приготовления, так что не стоит беспокоиться, – видя потерянное состояние Юри, Тошия мягко улыбнулся и потрепал его по макушке. – Мы все сделаем как надо и не будем паниковать. – Нам надо будет выучить хотя бы основы русского, – Хироко нахмурилась, немного подумав об этом, но потом легонько хлопнула в ладоши и сменила тему. – Не страшно, у нас еще будет время это обсудить. Ешьте, а то карри уже остывает. Юри уже не хотелось никакого карри. Семья оживленно строила планы по переезду и, очевидно, находилась в приподнятом расположении духа, а Юри хотелось уйти к себе в комнату и просто посидеть в тишине самим с собой. Такого сильного желания сбежать от людей он еще никогда не испытывал.

***

Эти, якобы, длинные пять месяцев пролетели для Юри в одно мгновение. Теперь, помимо привычной школы, приходилось впрягаться в уже ненавистный русский, который был абсолютно невразумительным, диким и, уже на основах грамматики, ломал мозг. Один поиск учебников стоил трех успокоительных порций латте и тысячи гневных сообщений, отправленных Юко, которая, тем не менее, терпеливо посылала лучи поддержки в ответ. Тошия, погуглив ведущие самоучители, конечно, дал Юри пару рекомендаций относительно авторов, изданий и всего прочего, однако это едва ли ему помогло. Проведя несколько часов в торговом центре и заглянув в несколько книжных в разных частях города, Юри был готов проклинать Россию, дипломатов и само существование учебников русского, которые могли быть где угодно, но, видимо, не в Японии. От назойливой магазинной попсы болела голова, ноги устали, Юри замерз – днем было довольно тепло, но весенние вечера были все еще прохладными – и все, чего он хотел на данный момент, это вернуться домой, выпить немного успокоительного и лечь спать. И желательно не просыпаться следующие 12 часов. В итоге самоучители пришлось заказывать на амазоне. Не то чтобы Юри возлагал на них особые надежды, но просто сидеть и ждать апокалипсиса он был не готов. Надо было что-то делать, чем-то занять себя, чтобы отвлечься от давящих мыслей. Школьный год уже подходил к концу, настала пора экзаменов, и Юри очень мало времени проводил с друзьями, с которыми вскоре не сможет увидеться еще очень долго. Нельзя сказать, что Юри тратил все свое свободное время на подготовку, но на предложения погулять отвечал отказом и не приглашал больше Юко и Такеши к себе домой. Создавалось ощущение, будто он сам себя заранее готовил к неизбежному одиночеству, которое его вот-вот настигнет через каких-то полтора месяца. Полтора месяца… Следующие три года он не сможет вернуться в Японию. Не сможет вернуться сюда, как к себе домой. У него, конечно, будет возможность приехать на каникулы и повидаться с Мари, но это будет уже совсем не то. Не будет чувства дома и уюта, как было раньше. Он станет чужим в родной стране, как приехавший на неделю турист. Юри сидел за своим письменным столом в тусклом освещении лампы, на улице вовсю стрекотали сверчки, а холодный ночной ветер раздувал легкие занавески. В доме все уже спали. Стояла абсолютная, нерушимая, гробовая тишина, от которой звенело в ушах. Перед ним лежал учебник русского языка на странице со склонениями существительных. Кириллица внушала страх. Юри мог ее более-менее читать, но редкостью было понять что именно он прочитал. Выговаривать эти звуки было невозможно. Английский по сравнению с русским казался детским лепетом. Голова уже начинала раскалываться от одного случайно брошенного взгляда на полку, где лежал самоучитель. Помощь папы никакому внезапному просветлению не способствовала. Юри балансировал на грани истерики, нервы были под высоковольтным напряжением, табличка «не влезай убьет» как раз бы пригодилась ему при ответе на набивший оскомину вопрос – в порядке ли он. Сложно было сказать, что чувствует остальное семейство, но Юри ощущал всю тяжесть мира на своих плечах, и это была непосильная, на данный момент, ноша. Делиться своими переживаниями было бестолку. Все уже было решено: папа рад сбывшейся мечте, мама всегда его поддержит. А кто поддержит Юри? Мари? Да что можно было сказать в данной ситуации... "Юри, не расстраивайся так, ты привыкнешь", "Юри, перемены – это всегда страшно, но ты же не один". Но несмотря на все эти слова, Юри тонул в одиночестве и отчаянии, легкие уже наполовину были ими заполнены, вскоре он полностью задохнется и скроется с поверхности нормального существования. Останется только чистая гладь, озаренная поддержкой родных, скрывающая молчаливую темноту, в которой Юри будет барахтаться на глубине. Юри не заметил, как по щекам потекли слезы. Недели нервного прокручивания в голове одних и тех же мыслей и самоизоляции от друзей сделали свое дело. Он сидел, подперев лицо сжатыми в кулаки ладонями, и тихо плакал. Сил просто не осталось. Куда деваться непонятно, как жить дальше, в холодной суровой России, тоже непонятно. Не вставая со стула, Юри нащупал в кармане своей школьной сумки пачку бумажных платков и высморкался от души так, что аж полегчало немного. Глаза болели, дышать носом все еще было невозможно, но, кажется, доведенное до предела нервное напряжение ушло вместе со слезами, впитавшись солеными каплями в открытый учебник. В комнате было темно, холодно и одиноко, родная обстановка казалась чужой. Юри вытер слезы, отхлебнул уже остывшего чая, успевшего покрыться пленочкой. Он отложил книгу подальше от себя на подоконник и заменил учебником по истории, веером разложив вокруг записи с урока. Завтра последний экзамен. На часах два утра.

***

Экзамены сданы, история с натягом, как и ожидалось. Через неделю они уезжают из Японии, из родного Токио, в Москву. Юко с Такеши все же смогли вытащить Юри из дома, просто посидеть на качелях детской площадки, где они еще детьми лепили куличики. Юко тогда усиленно старалась накормить Такеши песком, а потом тот в ответ гонялся за ней, пытаясь дернуть за косичку. Юри легонько раскачивался, разрыхляя кедами песок – белые мысы можно было хоронить. Был уже почти июль, днем воздух был невероятно горячим и липким, но к закату остывал и приятно охлаждал разгоряченную зноем кожу. Над головой шелестела зелень высокого клена. Юко сидела на соседних качелях, а Такеши облокотился на еще теплые железные перекладины. – Юри… Ну ты как? – Все нормально, мама уже неделю составляет списки что нужно взять с собой и собирает что-то по мелочи. Отец пока работает как обычно, – Юри, уходя от темы, пожал плечами, сверля глазами землю под ногами. Юко раздосадовано вздохнула и наклонилась немного ниже, пытаясь поймать его взгляд. – Юри, ничего не нормально. Мы же видим, что тебе тяжело. Но мы все еще с тобой. И дальше будем поддерживать связь, это ведь не навсегда. Ты еще сможешь вернуться. По окончании школы… По окончании школы, конечно. Что может случиться за целых три года в чужой стране? А потом? Сможет ли он вернуться, оставив родителей в Москве, и что будет делать дальше, кому он будет нужен один в Японии? Юри раздраженно согнулся, раскачиваясь сильнее. Кинул острый взгляд в сторону Юко: – Как ты себе это представляешь? Учебная программа кардинально различается. Сомневаюсь, что попаду хоть в какой-то из местных университетов. Мне наверняка придется доучиваться еще год или два, – Юри раздраженно пнул ногой камешек. – Всегда можно найти какое-то решение, это же не конец света... Нам тоже будет тебя не хватать, но мы все равно останемся друзьями и будем тебя поддерживать. Даже на расстоянии, – когда Юко попыталась в успокаивающем жесте дотронуться до плеча Юри, тот качнулся назад, уходя от прикосновения, и ей пришлось резко отдернуть ладонь. Юко больше не пыталась заговорить, лишь тихо сидела и, как и Юри до этого, рассматривала свои кроссовки. Ничего интересного в них не было. Такеши устало вздохнул и, отлепившись от перекладины, присел на бортик песочницы напротив качелей. Он, наверное, как и остальные, не готов был вести беседы. Его лучший друг уезжал через шесть дней. Времени у них оставалось всего ничего. Юко тихонько шмыгнула носом. Они сидели на площадке до тех пор, пока совсем не стемнело, и ветерок не начал задувать за ворот футболок. Они не говорили, но тишина не была неловкой или напряженной. Каждый думал о своем, вспоминал прошлое, думал о будущем. Вечер располагал к рефлексии. Когда похолодало настолько, что стало неуютно, ребята решили, что горячий чай с пирожными должны хоть немного поднять им настроение. Юри все же не возлагал на это больших надежд.

***

Ночь перед вылетом. Комната Юри была прибрана, все мелкие вещи убраны, чтоб не запылились во время их отсутствия. Шкафы пустые – вся одежда была уже упакована в огромные чемоданы. В Москве они будут жить в выделенной посольством квартире. В комнате было темно, луна из открытого окна была единственным источником света. Юри лежал и смотрел в потолок, нервно шурша ногами под одеялом, было зябко, но вставать не хотелось. Минувшую неделю Юри почти каждый день виделся с Юко и Такеши, и с некоторыми другими одноклассниками. В компании было менее погано и одиноко, но по возвращении домой эти чувства вновь наваливались с новой силой, не оставляя ни на минуту. Комната казалась чужой и опустевшей, как бывает перед долгим отъездом. Ты вроде еще здесь, но одной ногой уже на пороге. Сверлить в потолке дырки больше не было никаких сил, и Юри потянулся к прикроватной тумбочке, чтобы проверить время на телефоне. Полчетвертого, здорово. Вылет был в 12 дня, так что подъем пришлось устраивать ранний, а жаворонком Юри никогда не был. Бессонная ночь положение не улучшала. В финальных сборах время пролетело незаметно: родители копошились в гостиной, а Юри стоял с Мари на террасе. Мари задумчиво курила. Они болтали ни о чем, Юри по-стариковски ворчал, что курение вредит здоровью, на что Мари отвечала, что бессонница здоровью вредит не меньше. Юри посмотрел на нее каким-то беспомощным, совсем детским взглядом, ища поддержки у единственного человека, кто мог понять. Мари всегда его понимала, даже без слов. Она крепко-крепко прижала его к себе. – Только попробуй там совсем расклеиться в Москве – сама приеду и за уши оттаскаю, мало не покажется, – грозно пробормотала Мари в его макушку. Юри глухо усмехнулся ей в плечо, так же крепко обнимая в ответ. Мари была на порядок выше Юри. Отстранившись, она обхватила ладонями его мягкие щеки и заглянула в глаза, – Звони, если что, ладно? Юри молча кивнул.

***

Первые недели после приезда пролетели незаметно. Тошии пришлось как только так сразу приниматься за работу на новой должности, так что определением Юри в школу занималась Хироко. Ощущение ненужности все больше набирало обороты, хотя Юри прекрасно понимал, что это ложное чувство. Родители всегда его поддерживали, стоило только сказать, но Юри отчего-то молчал. Это его личное, и туда никому нельзя врываться. Юри старался максимально избегать вопросов про его состояние. Мама утешала, что школа скоро начнется, и он найдет себе компанию. Юри переводил тему. Говорить он не хотел, о школе особенно, ибо это русская школа, там будут русскоговорящие люди, и все предметы будут на русском. Русский Юри знал чуть хуже чем никак. Тест-драйв самоучители не прошли. Во избежание любых поползновений мозга подкинуть мыслю о скором будущем, Юри с упорством пионера разбирал вещи, убирался в квартире, раскладывал все по полочкам, пытался воссоздать ощущение уюта и тепла, что оставил в родной стране, но как-то безуспешно. В общем занимался всем, чем можно и не нужно. Квартира была откровенно чужой: шкаф для верхней одежды не пах мамиными духами, на кухне царил полнейший порядок – не было ни потертых разделочных досок, ни запаха лимонного моющего средства от частого мытья посуды. До душа в ванной он боялся дотрагиваться, тот был непредсказуем, и, в попытках отыскать регулятор режима, Юри залил весь пол. Дома, в Токио, такого не было. Когда все более менее утряслось, и квартира перестала походить на цыганский табор, Юри больше нечем было занять руки, и Тошия, как всегда вовремя, устроил его на курсы русского языка при посольстве. Юри остался равнодушен к этой новости, это было его нормальное состояние в последнее время – на смену бесконечным переживаниям перед отъездом пришло непрошибаемое спокойствие. Всяко лучше заниматься с человеком, знающим, что происходит в мракобесии кириллицы, чем, с упорством барана истязать самоучитель, как новые ворота. Но Азбуку он выучил, да. Занятия проходили три раза в неделю по полтора часа. Людей в группе было ничтожно мало, так что, к счастью или к сожалению, преподаватель успевал уделить должное внимание каждому ученику. Отвыкший от прямого контакта с людьми за такое время, Юри испытывал дикую неловкость, а, когда совершал ошибки, обливался холодным потом. Ведя переговоры с самоучителем один на один, Юри и представить не мог, насколько у него большие проблемы с произношением. Транскрипция – это, конечно, хорошо, но она никак не помогла Юри познать русские "р" и "л". Примерно как в английском, но чуть-чуть по-другому, а как по-другому – это, извините, не к нам. Ютубовские туториалы тоже мало чем помогли. Юри послушал людей, выразительно скандирующих на камеру необходимые звуки, и со спокойной душой закрыл вкладку. Он сделал все, что мог. На курсах такое оправдание не прокатило, Семен Семеныч дрессировал их как бобиков. Это был самый травмирующий опыт русского языка для Юри. Однако, русская "р" и "л" у него все так же плавали. Семен Семеныч тоже был бессилен. Тошия, тем временем, помог Хироко с трудоустройством на должность помощника оформителя виз, также при посольстве, и, спустя месяц после переезда, Юри был целиком и полностью предоставлен себе. В свободное от курсов время Юри бродил по Ботаническому саду, а когда ему надоедал Ботанический сад, Юри плавно перемещался в Аптекарский огород. Р – значит разнообразие. На самом деле ему было куда приятней прогуливаться там с мамой, пока она еще не работала, это всегда внушало чувство спокойствия и частичку домашнего уюта. Слышать родную речь было приятно, а говорить на ней вдвойне приятней. По большому счету, Юри в последнее время полюбились тихие уединенные места – предпочтительней было находиться одному, чем в толпе чужих русскоговорящих людей. Даже если ему и хотелось бы в компанию, таковой не было. Социализироваться и брататься с местными ребятами было негде. И, что душой кривить, Юри ужасно скучал по Юко и Такеши. Он провел с ними всю свою сознательную жизнь, а как теперь приспосабливаться к новому незнакомому менталитету Юри не представлял. Но больше всего пугала мысль, что это его менталитет и национальность тут не примут. Слабо говорящий по-русски мальчик из страны восходящего солнца. Учебный год приближался со скоростью грозовой тучи, беспощадно и неотвратимо. Юри обклеил все стены в своей комнате стикерами с таблицами: падежи, склонения, спряжения, времена. Так, чтоб глаз не оторвать. Со спокойствием тибетского монаха он ломал зубы о гранит русской грамматики. Транслитил все, что видел. Стикеры с русскими грамматическими конструкциями были даже на холодильнике, в ванной на зеркале и на внутренней стороне двери туалета, оставалось только на лоб приклеить. Юри сам не понимал нахрена он так уперся, кому он пытается что-то доказать. Он собирается стать магистром русского языка или что? Можно учить как нормальный человек, а можно сходить с ума как Юри. Однако его упертость в грамматике была на данный момент лучшим решением. Время утекало сквозь пальцы, была уже середина августа. Русский в таком режиме нон-стоп, хочешь не хочешь, усовершенствуется. Юри мог различать и понимать медленную речь, мог читать вполне себе ничего так, но только с учетом того, что все слова были ему знакомы, мог очень тяжко говорить, с дичайшим акцентом, но на уровне "выжить среди русских" этого было достаточно. В промежутках между покорением великого и могучего, Юри успешно протаптывал старые и новые тропинки в близлежащих парках, замечательные места – Юри нравились. Однако однообразие наскучивает. Зря он что ли переехал в столицу, чтоб за месяц ни разу не побывать на Красной Площади или в ГУМе, в конце концов. Юри наконец решился покорить центр Москвы. Доехать до него. На метро. С указателями на русском. И, предположительно, агрессивными сотрудниками метро, если оглядываться на работницу ботанического. Казалось, люди в России вообще не умеют улыбаться. Зайдя как-то раз в небольшой магазинчик под названием "Пятерочка" рядом с домом по дороге из Аптекарского огорода, даром, что огород, ничего съестного не было, Юри набрал всякого и не самого полезного для борьбы с унынием и двинулся к кассе. Перед ним стояла женщина с маленькой девочкой и набором нормальной пищи для растущего организма, за ними стоял подросток, ровесник Юри, с батоном хлеба и бутылкой какой-то газировки, и предпоследним был мужчина в самом расцвете сил с водкой наперевес и банкой маринованных огурцов. У всех троих, девочку Юри в расчет не брал, было выражение лица, с которым только топиться в тарелке и можно. Очередь продвигалась медленно, и когда наконец подошел черед Юри, кассирша, женщина уставшая, с яркими голубыми тенями и осыпавшейся тушью под глазами, посмотрела на него, как на последний завалявшийся на прилавке банан, и с мученическим вздохом начала пробивать покупки. Когда последний пакет сухариков был пробит, Юри прилетело: "пакет н-нада?", "наклейки собираете?", "товар по акции нужен?" – и все было сказано с настолько пресным и хмурым видом, как будто Юри ей вот прям сейчас вот своими гнусными сухариками и парой пачек мармелада хорошенько так насолил и перекрыл все пути к счастью. Юри отрицательно покачал головой, не решаясь сказать свое акцентированное "супасибо" и "досувидания", молча покидал все в рюкзак и поспешил скрыться с глаз долой. День Х был назначен на субботу, чтоб во всей красе, чтоб побольше людей на улицах, чтоб, если что, спросить куда путь держать. Еще лежа в кровати, Юри понимал насколько это сомнительная затея – одному идти гулять по незнакомому городу. За окном было ясно, но не солнечно, август же все-таки, дело идет к осени. Юри гипнотизировал небо, в тайне надеясь на дождь, чтоб он мог сам себе разрешить остаться дома. Пятнадцать минут спустя ничего не изменилось: небо все еще висело над головой, дождь все еще не собирался идти. И пожалуйста, не очень-то и хотелось. Встав с кровати и закутавшись в одеяло, Юри побрел на кухню. Родителей он застал допивающими свой утренний кофе буквально на бегу, словил чмок от мамы в щечку и что-то в духе: "у нас там какой-то аврал", "дела-дела, надо бежать", шелест ветра и хлопок двери. Юри с еще полузакрытыми глазами улыбнулся вслед родителям. Как смерч пронеслись. В Токио такого никогда не было. Субботы были выходным днем. Юри сонно вздохнул, устроил потягушечки и потопал обратно на кухню, подметая одеялом пол. День обещал быть интересным. Во время сборов Юри еще раз тщательно просмотрел все свои стикеры, налепленные вокруг зеркала в комнате, чтоб где-нибудь там на подкорке точно отпечаталось. Потом посмотрел на себя, вдохнул-выдохнул. Надо успокоиться. Он просто идет посмотреть центр, если потеряется, то сможет спросить дорогу… Ничего страшного, новая страна, новый город, новые эмоции, матрешку себе, в конце концов, купит. Да. Отличная идея, надо идти исполнять. С протяжным "о-ох" нагнулся за рюкзаком под стол, кинул туда внешний аккумулятор для телефона, карту города, мало ли, разговорник, словарь, ручку, блокнот и наушники, зачем – он не знал, но пусть будут, застегнул и понял, что собрался не город смотреть, а на свои любимые курсы к Семен Семенычу, разве что учебник забыл. Тем не менее, оставив все как есть – пригодится – Юри напоследок протер очки, водрузил их обратно на нос, поправил кофту, затянул шнурки, подхватил ключи со столика в коридоре и… выдохнул еще раз. Спокойствие, только спокойствие. Что за бунт на корабле, как будто он в джунглях, без связи и всех современных удобств. У него есть гугл-карты, у него есть просто карта и у него есть голова на плечах, все пройдет хорошо, и Юри купит лучшую матрешку. Юри понял, что погорячился насчет метро, когда уже спустился в подземку и встал напротив стенда со схемой. Система поездов в Токио была позабористей, надо сказать, но непрерывный поток людей вокруг, ветер от постоянно хлопающих дверей, которые периодически прилетали кому-то в нос, и сумбурная обстановка ломали его и так пошатывающийся настрой. Посмотрев на схему еще раз и поняв, что маршрут, продуманный еще дома, никак не совпадает с тем, что на схеме (черти, то ли ветку перекрыли на ремонтные работы, то ли достроили какие-то новые станции), Юри развернулся и пошел обратно к лестнице, ведущей на улицу. Порыв ветра тут же снес его, обдав резким запахом выхлопных газов. Юри немного закашлялся, поправил челку и, выбравшись на поверхность, начал искать взглядом автобусную остановку. Сверив еще раз отмеченную у себя в телефоне с той, что была рядом с ним, Юри неуверенно подошел к ней. Под крышей, очевидно, висело расписание маршрутов, но Юри сколько ни смотрел на него, не мог соотнести время и маршрут, понять где тут что, и плюнул на это дело. Погода начинала постепенно разгуливаться, а от жара, исходящего от плотного потока машин, и от сводящих желудок нервов ему довольно скоро начало становиться душно, так что он снял толстовку и повязал ее вокруг пояса. Подъезжал какой-то автобус, от одного взгляда на который, хотелось задаться вопросом, как это корыто вообще едет, почему оно не развалилось. При попытке рассмотреть номер маршрута, Юри потерпел очередную неудачу и, не зная куда себя девать, когда автобус подъехал, заскочил внутрь, чуть не упав на шатающейся ступеньке. Получив микроинфаркт, Юри умудрился в последний момент ухватиться за поручень, перед тем, как корыто двинулось. Пострадали только его очки, свалившиеся с носа. Юри проворно подобрал их и оглянулся. Справа от него стоял, судя по всему, валидатор, и Юри нервно достал свой заранее купленный билет. Устройство издало предсмертный хрип и выплюнуло пожеванный билетик. Юри с сомнением посмотрел сначала на валидатор, потом на огрызок билета в руке, и поспешил отойти подальше от инновационного чуда. Автобус был полупустым, только пару человек сидели на задних сидениях, и пару в центре, так что Юри примостился на одиночное кресло, поставив рюкзак на колени, и уставился в окно. Автобус нещадно трясло на кочках, так что при любых попытках сделать фото хоть чего-нибудь, Юри заканчивал с пейзажами в стиле экспрессивного абстракционизма. Сдавшись, он просто взглянул в окно, отмечая, что окрестности ну никак не напоминают центр. Тревога начала заново плескаться в горле. Холодными пальцами, несмотря на духоту в транспорте, Юри вновь достал свой телефон и просмотрел названия остановок, которые ему надо проехать, чтобы достигнуть пункта назначения. Красная Площадь. В идеале. Ему надо будет сделать пересадку… где бы то ни было. Он проехал уже довольно много но, сверившись с названиями в телефоне, понял, что уже пропущенные остановки не имели ничего общего с тем, что было показано на карте. Юри начал вертеться вокруг в попытке найти табло с названиями следующих остановок. Табло представляло собой еще один умирающий элемент техники, на почти перегоревшем экране вместо букв ползли хтонические символы, разобрать какая остановка будет следующей оказалось невозможно. Юри уже видел, как, спустя десять лет, он до сих пор катается на этом проклятом автобусе, весь в драных лохмотьях, с вековой бородой и кульком с ветошью, так и не доехав до Красной Площади, не купив себе классную матрешку. Придя в себя, он начал ерзать на сидении и нервно дергать ногой, в салоне вдруг стало в разы жарче и дышать стало нечем. Юри потерялся. В незнакомой стране. На черт пойми каком автобусе. Надо срочно сходить на следующей же остановке. О том, что можно попросить помощи у людей, сидящих неподалеку, Юри не подумал. У него в голове вообще не было никаких мыслей, только серые помехи и шум в ушах. Он бы и по-японски ничего не смог сказать, что уж там о русском. Руки начинали потихоньку трястись. Сглотнув комок в пересохшем горле, Юри попытался встать, но ничего не вышло, ноги просто не держали от испуга. С ним такого никогда не случалось, и что делать с собой в таком состоянии, он тоже не имел никакого понятия. Бесполезная голова на плечах. О чем он думал, когда решил самостоятельно выбраться в люди в чужом городе. Какой же он идиот. На следующей остановке в автобус завалилась компания ребят, примерно его возраста, может, чуть старше. Они громко обсуждали что-то на своем дьявольском языке, пробираясь в центр автобуса, и от них слегка потянуло табаком. Юри не обратил бы на них внимание, если б в поле зрения не попала белобрысая макушка неестественно светлого оттенка. Это был определенно парень, несмотря на эфемерную андрогинность и длинные волосы, собранные в хвост, разворот плеч был слишком широкий для девушки. На нем была белая свободная майка со звериным черепом на спине, одна сторона которой была небрежно заправлена в черные рваные джинсы. Рядом с юношей, активно жестикулируя и громко смеясь, стояла девушка. Забывая держаться за поручни, она постоянно заваливалась на третьего, крайне хмурого парня, но, кажется, совершенно не обращала на это внимания. С ними было еще несколько человек, которые стояли к Юри спиной, но ему было не до разглядываний. Юри все так же дико коматозило, он уже готов был выйти на следующей остановке и позволить незнакомому району поглотить его. Внезапно, он краем уха сквозь слабый звон в ушах выцепил знакомое слово "Ботанический". В тот момент Юри успел помолиться всем несуществующим богам, чтоб его русский сейчас его не подвел. Вторая пойманная фраза была "Следующая, да". Когда автобус наконец затормозил, Юри запутался в болтающихся полах своей толстовки и, вываливаясь из салона, чуть снова не пропахал носом асфальт, лишь чудом приземлившись на колени и затормозив ладонями. Шумная компания уже отошла на заметное расстояние, а Юри все сидел на тротуаре и смотрел вслед развевающимся по ветру длинным волосам одного из его спасителей. Этот миг, казалось, длился вечность, но на деле не прошло и пяти секунд, как Юри почувствовал пронзительную боль в коленках и ладонях. Посмотрев на руки Юри скривился от неприятного ощущения – кожу с ладоней он феноменально содрал. И все равно спасибо, что жив. Юри медленно поднялся на ноги. Теперь он стал счастливым обладателем пары драных джинс. Что ж, очень модно нынче, класс. Он поднял свой рюкзак и, отряхнув от дорожной были, понадеялся, что внешний аккумулятор остался жив и не разбился при падении. Вокруг кипела жизнь уже почти родного теперь района, и Юри был безмерно счастлив оказаться на знакомой улице. Возвращение домой было сродни покорению Олимпа. Никогда еще Юри так не радовался, оказавшись в Московской квартире. Дело было ближе к вечеру, небо затягивали сумерки, окрашивая облака в пурпурный цвет, прямо как налитые кровью синяки, расцветшие на его коленках. Юри все еще немного колотило от пережитого стресса, так что, разувшись, он похромал в свою комнату, оставляя рюкзак у кровати и обессилено падая в кресло. Стоило его старой пятнадцатилетней спине коснуться мягкой поверхности, Юри издал вой облегчения и откинул голову. Приди сейчас мама с папой, сложно было бы сказать, какого врача они вызвали бы первым. Все кости ломило, хотя, по факту, действительно серьезно пострадали только колени. Голова все еще пульсировала, сердце мелко колотилось, как пичужка в клетке. Просидев так не менее получаса, Юри дотянулся до своего телефона в заднем кармане джинсов и посмотрел на время. Оставалось около часа до прихода родителей. За это время надо было привести себя в порядок. Нехотя отрываясь от тепла и мягкости кресла, Юри разделся по пути в ванную, с удовольствием избавляясь от пропахшей потом и пылью одежды. Джинсы были изгвазданы в крови и пыли, вряд ли их можно было спасти, но сейчас Юри абсолютно не парила их судьба. Главным было скорее забраться в душ. Позже, закончив с банными процедурами, Юри расположился на кухне, раскидав по столу содержимое аптечки, обрабатывая боевые ранения, полученные в неравной схватке с московским наземным транспортом. Юри, будучи крайне одаренным малым, извлек один урок из случившегося мракобесия: ему надо выучить русский язык. Все. Больше ничего. Так что оставшуюся половину месяца он посвятил зубрежке новых слов. Прошерстил основную грамматику еще раз, и попытался постичь непостижимое, а именно смысл таких выражений как: "да нет, наверное", "ну все давай, ага", "переборщить с солью". То, что двойное утверждение вполне может быть отрицанием Юри добило окончательно. Стоит ли говорить, что к первому сентября от стен в его комнате не осталось и живого места?