До самой смерти

Ах, Лора! Моя прелестная Лора... Забывшись, я исступленно зарылась в мягкие локоны, дыша родным запахом, трепетно оглаживала самыми кончиками пальцев любимое лицо — совсем невесомо, боясь разбудить. Я так долго металась в поисках, таясь от матери и её слуг, не имея возможности обратиться за помощью... И вот я здесь, снова касаюсь твоей невероятно сладкой жизненной силы. Прошедшие годы не нанесли тебе урон; такая знакомая нежность запястья, размеренный пульс интимно шепчет в мои губы... Глупая, глупая Кармилла! Я едва удержалась, чтобы не надавать самой себе пощёчин, но преступление уже было совершено: на голубоватом запястье Лоры наливались крошечные пятнышки синевы, а по моим членам растекалось томное тепло. Палитра небосвода за закрытыми ставнями уже разнообразилась предрассветными сумерками, я знала, что мне пора уходить. Ускользнув из покоев гибкой словно кошка тенью, я оставила возлюбленную. Ранее матушка жестоко наказала меня за ошибку. Мне и без того стоило страшных усилий внушить свидетелям казни, что они обнаружили захоронение и окончательно упокоили вампира. Не без огрехов, но неискушённые смертные не заметили крошечных расхождений. Меня это едва не погубило, страшная ирония: обмануть убийц, самостоятельно исполнив их цель... Однако матушка была непоколебима. В моём положении не так-то просто исчислять дни, складывающиеся в годы, каждый час моей жизни был полон страданий без возможности даже издали наблюдать за предметом многолетней страсти. Пусть и заключение было направлено на восстановление моего здравия, я была страшно подавлена тяжкой разлукой. Я знала, что ежеутренняя маленькая смерть не принесёт мне снов, но, полная радостных впечатлений, могла вообразить их.       . . . День принёс привычное спокойствие. Будоражащая нервы находка не приметила ничего необычайного; моя наивная Лора, быть может, приняла дурные сны и слабость за долгожданную тяжесть… Нет, ни за что! Я стояла по ту стороны Муры, намеренно разделив нас непреодолимой преградой, когда мою обыкновенную вялость терзает жуткий звук текущей воды. Я наблюдала за очаровательной парой, мирно гуляющей по набережной, изнывая от ревности — и от ужаса перед бурлением вод. Роды не осквернили тонкого стана, но я видеть не могу, с каким трепетом она отдаётся его прикосновениям! Я любила её жарче и страстнее — и буду любить! Тогда, совсем неискушённая, она смущалась и отворачивалась, оправдывалась неправильностью, моя нежная Лора! Но теперь, из-под ига мерзкого мужлана, она примет мою чистую искреннюю любовь. Однако, вновь и вновь взирая на её едва ли осознанные жесты, я узнавала их из-под толщи мутных вод давних воспоминаний… Когда-то я сама усилием разума внушала моей прекрасной Лоре так же отдаваться мне самой... Эти чувства, это отравляющее разум желание вкупе с разъедающей душу отвергнутостью, приносили мне неимоверные страдания. Ведь я боле и имя сменить не в силах… Даже родное «Миркалла» тянет мои силы в гнетущую пустоту, только «Кармилла» мила тебе, буду я Кармиллой волею твоей… Знаю, ведаю твой страх — исподвольный, подспудный — предо мной. Молю тебя: потерпи немного — и мы будет вместе навечно. Ослабев от душевных порывов, я навалилась на парапет и в смятении вглядывалась в гипнотический узор потоков, часто и с замиранием дыша. Собственная жестокость истязала, но оправдывала я себя тем, что, пусть и вынужденно, но дала познать вечной возлюбленной жизнь. Я не ведала, о чём изо дня в день твердила матушка, что пока тебе было семь годов от роду, что девятнадцать... Сколько же тебе теперь?.. До чего же мутно... Двадцать восемь ли?.. Тридцать?.. Не помню. Невинное лицо ребёнка стоит перед глазами ярко — Лоре семь лет — я потонула в золотых локонах и голубых глазах, едва коснувшись уловив волшебный аромат жизненной силы, созданной родной кровью только для меня. Отец её, угасая — в своё время я давала ему не более двух лет, их он и прожил — подобрал дочери достойного мужа, заботливого и богатого. И именно он вызывал в моей душе смятение, чувство, будто я здесь в тягость, будто мои чувства вторичны. Лора мне ничуть не помогала, но ведь и я скрывалась… Знаю, ты ждёшь меня, возлюбленная… Подозреваю, прошли годы… Снова ночь, я снова в спальне. Ничего не вижу, окромя тебя. Веки твои чуть отяжелели, прелестные губы — запомнившиеся мне столь ярко! — сложились в чуть скорбную маску. Но мила ты мне любой. Гляжу на тебя, едва дыша, почти умираю от натиска смертных эмоций… Хоть пол-Граца выпью — не будет мне покоя! Вся жизнь моя в тебе. Я обещала тебе, обещала дорогой ценой своих сил, что пойдёшь со мной до самой смерти, и потом — за гробом; будешь ненавидеть меня — но и любить. Такова наша суть. Я слышу, что все уснули. Моя. До самой смерти. И после. Моя возлюбленная Лора.