***
- я не понимаю, - куними, который обычно спокоен, как удав, после пятой банки пива превратился в удвоенную версию ханамаки, - почему он меня не замечает? я что, недостаточно красив? или я тупой? да что не так-то, бляха муха?! - акира, послушай, - ивайзуми пьет колу, смешанную со спрайтом (а еще с виски, кстати), - с чего ты вообще взял, что ютаро тебя не замечает? - это все из-за твоей прически! ты прям… прям как тобио-кун! челка такая же! - а давайте её отстрижём! – подаёт голос матсукава, устраивая ханамаки на своих коленях поудобнее. - не буду я ничего стричь! я без чёлки, это… ну… как голый! вообще не вариант! ханамаки в порыве страсти вскакивает с чужих колен. - короче, выбирай: либо чёлка кагеямы, либо мужик! ивайзуми вообще не понимает, что он тут делает. ну, понимал сначала: они с макки и маттсуном сидели и смотрели годзиллу, культурно выпивая… когда с ними оказался куними – никто не помнит. с кухни слышится ругань яхабы и звон тарелок (кредо кьётани – разъебать, яхабы – отчитать его за это), а ойкава… подождите, а ойкава где? - так его с нами и не было, - макки пожимает плечами. ивайзуми выражает недопонимание поднятием брови. - как это? он же всегда с нами, когда мы так собираемся. - я его звал, - маттсун кладёт голову своему парню на плечо, - он сказал, что не хочет. занят, вроде. работает. он же этот… ну, как там его… - фрилансер, - помогает с кухни взъерошенный яхаба. - хуянсер, - заканчивает представление ивайзуми, поднимается с пола и идёт в коридор. там его ловит куними, хватая за пиджак. - ты куда? - гулять. голова болит. акира понимающе качает головой, закрывая за старшим дверь. - он к ойкаве, - констатирует факт макки, повисший на маттсуне. - они либо поженятся, либо потрахаются. иначе я плачу за еще одну пиццу с ананасами. - это мы чё, спорим? - спорим. кентаро, хватит зажимать шигеру, разбей!***
чёрт бы побрал ойкаву, живущего за три километра от макки с маттсуном. не мог квартиру поближе найти, а? бесит. бесит своим существованием, своим присутствием, своим отсутствием тоже бесит, почему они с ивайзуми в принципе общаются? как только хаджиме задумывается об этом, он находит себя стоящим на пороге чужой квартиры. они с ойкавой, кстати, обменялись дубликатами ключей от своих берлог. зачем? для безопасности. и крайних случаев. этот, кстати, был одним из таких. ивайзуми тихо отпирает дверь, стараясь не создавать лишнего шума, разувается, без лишних церемоний вроде снятия того же пиджака направляясь в чужую спальню. от увиденного сердце падает куда-то... в пятки? нет, ниже. потому что ойкава, который лежит на кровати в позе эмбриона и, очевидно, крайне заплаканный - зрелище очень даже редкое. а для ивайзуми, который знает парня всю его жизнь - пугающее и заставляющее волноваться. хаджиме садится на край кровати, укладывая ладонь другу на бедро и успокаивающе поглаживает, а тот даже не дергается. поворачивается спустя минуты две, весь зарёванный и, очевидно, с недопониманием смотрит на старшего. - уходи, - выдает он. ивайзуми теряет дар речи. - ты чего, совсем со своим фрилансом свихнулся? нет. - я сказал, чтобы ты уходил. - почему ты не пришел к макки и маттсуну? ойкава промолчал, всхлипнув. - не твоё дело. - чего? - того! ты вообще умеешь смотреть дальше своего носа? почему-то всегда, когда я рассказываю тебе о своих проблемах, ты говоришь, что я тебя достал, что я ужасный и... и... уходи, в общем! скатертью дорожка! ивайзуми, казалось, такого укола совести не испытывал со времен старшей школы. знаете, иногда к людям такое озарение приходит по поводу того, что их волнует долгое время, а тут... а тут ничего не пришло, никакое озарение. пришел только кризис и стыд за свою нетактичность по отношению к человеку, которого любишь буквально всю... стойте-ка, любишь? ивайзуми, кажется, самому нужен психолог. - собирайся, - старший похлопывает по бедру ойкаву, который в непонятках уставился на него (но на локтях все же приподнялся). - зачем? - если ты сейчас встанешь и оденешься за минуту, я угощу тебя лавандовым латте. время пошло. думаю, не нужно объяснять, что это подействовало.***
бумажный стакан не пропускает тепло, руки греет отменно. вечером похолодало, а из освещения остались только горящие уличные вывески, фонари сквера и луна над головой. звезд не видно - в городе они вообще редко когда заметны. ойкава даже расстраивается от этого, судя по его чуть поникшему виду. ивайзуми правда его угостил. а потом еще. и еще. потому что смотреть, как тоору улыбается - лучшая награда для грубого мужского сердца. аж за душу берёт, серьёзно. людей, казалось, гуляет по минимуму. в конце концов, какой сейчас час... десятый? не важно. довольно поздновато для прогулок по длинным скверам и паркам. но ивайзуми это особо не волнует: ойкаве ничего не угрожает. он его обязательно защитит. - хаджиме, - младший присаживается на скамью, похлопывая по месту рядом с собой и ожидая, пока собеседник сядет, - ты правда считаешь меня... ужасным? - нет, - и улыбается. так, коротко, как улыбался только ему, ойкаве, - ты замечательный, правда. мне очень жаль, что мои слова иногда тебя задевают, я... я не психолог, понимаешь, я не умею бесконечно выслушивать жалобы и раздавать советы. прости меня, ладно? я... - я люблю тебя. ивайзуми сбивается с мысли, застывая. он медленно поворачивает голову, глядя на ойкаву, который улыбается. но, кажется, сейчас заплачет. - ива-чан, прости. я просто... я всегда тебя любил, понимаешь? мне нравится с тобой, поэтому я постоянно прихожу к тебе домой и на работу. я пойму, если ты посчитаешь это неправильным, и... прости, я пойду, - ойкава виновато кивает и роняет первую слезинку, моментально вытирая ее рукавом свитера и встает, вполне реально намереваясь уйти. но его хватают за тот же рукав, тянут на себя и усаживают на колени, что вгоняет в краску сразу обоих парней. торжественную минуту молчания прерывает хаджиме, собравшись с духом: - тоору, ты - придурок, - он констатирует факт, ничего более. а затем приближается совсем близко к чужому лицу, прижимая к себе, - но ради тебя я готов пойти на курсы психологии. а потом он его целует. и ойкава, если честно, не обижается, что ответного признания не последовало - хаджиме ему потом еще раз десять за сегодня признаться успеет.