Согрей меня, пожалуйста

Его окружал холод.       Самый обыкновенный холод, который давно стал чем-то совершенно обыденным и привычным. Холод, который пробирал до самых костей, вводил тело в дикий мандраж и оставлял после себя ноющее чувство обречённости и слабости.       Тощий невысокий мальчишка тяжело дышал на свои ладони, тщетно пытаясь согреться. Старая потёртая на нём одежда, которая скорее смахивала на кем-то выброшенные лохмотья, едва ли согревала в эту холодную раннюю весну. Мальчик то и дело вздрагивал, зябко прячась в огромной мешковатой рубахе. Сквозь небольшую щель напротив пробивался мягкий жёлтый свет, прорезая мрак внутри сарая. Мидас на секунду отвлёкся, затем медленно подошёл к стене, встал на носочки и прильнул телом к пыльной прорези. Перед ним появились едва различимые пятна разных цветов: жёлтый, чёрный, синий, зелёный и даже красный. Они медленно, но беспорядочно двигались в разные стороны, пропадая и появляясь снова. Пытаясь остановить взгляд на любом из них, мальчик терпел поражение. Однако, неожиданно один из них, маленький голубой огонёк резко остановился, словно заметив, что за ним следят. Он оставался на месте, пристально следя за мальчишкой, нарушившим его покой. На губах Мидаса появилась едва уловимая тень улыбки. С каждой секундой огонёк оказывался всё ближе, становился всё больше и больше, пока вдруг резко не замер. И тут же пропал.       Лицо юноши приняло каменный вид. Он хмыкнул и, махнув рукой, быстро отошёл в сторону, падая на большой мягкий стог сена. Устремив взгляд в потолок, мальчик тяжело вздохнул. Тело предательски ныло от тупой боли, не позволяя думать ни о чём, кроме как о том, как бы её убить, кровоподтеки малиновой россыпью украшали его хрупкое бледное тело, а стоявший кругом холод... просто сводил с ума.       Неожиданно дверь напротив тихо открылась, но Мидас не обратил на это внимания. К нему периодически заходил ОН в своих дурацких зелёных штанах на чёрных подтяжках или изредка навещала ОНА, натягивая на себя самую неправдоподобную слащавую улыбку. Мидас знал, чего они хотели и знал, что не сможет им этого дать. Не потому что не хочет, а потому что попросту не знает как. Он жил изо дня в день, мечтая, что всё когда-нибудь закончится и он снова станет не просто любимым сыном, но и сыном вообще, а пока… старый полуразвалившийся сарай и сырость повсюду были его незаменимыми папой и мамой. Никак не иначе. Силуэт, показавшийся в проёме двери, шустро приблизился к Мидасу. Мальчик зажмурился, готовясь к худшему, но, почувствовав прикосновение тёплой руки, резко открыл глаза и столкнулся с пристальным взглядом двух голубых огоньков. По телу юноши пробежала новая волна мурашек.       Холи склонилась над ним, разглядывая его лицо. Мягкие теплые пальцы аккуратно коснулись его щеки, плавно скользнули вниз к узким бледным губам и наконец поднялись вверх к глазам, замерев. Девушка всхлипнула. Чистая прозрачная капля слез, видно, не выдержав тяжести, быстро упала на лицо Мидаса, разбившись. — Что они с тобой сделали... — прошептала Холи, закрывая рот рукой. Она медленно качала головой, словно отказываясь верить в увиденное. — Тебе больно? — Уже нет, — отрезал юноша, смотря в глаза сестры. Секундная стрелка ползла по циферблату старых часов, как улитка, рассекая царившую тишину. Девочка молчала, не отрывая взгляда сапфировых глаз от лица Мидаса. — Останется шрам, — дрожащим голосом сказала она. — Да, — кивнул мальчик и, выдержав долгую паузу, вдруг произнёс: — Тебе стоит уйти. — Не волнуйся, всё в порядке. Они, должно быть, уже уснули, — улыбнулась девушка. В некоторые моменты он её совсем не понимал. Она постоянно улыбалась, как будто это было её святейшим долгом. Всегда. Ещё когда-то давно, когда было на своих местах, когда все были счастливы. Она звонко смеялась, сбегая вниз по лестнице к завтраку и солнечно улыбаясь, желала доброго утра. Она тихо читала книгу в своей кровати и улыбалась, погрузившись в сюжет. Она желала спокойной ночи, и всё, что видел Мидас до того, как погаснет свет — её улыбка. И даже сейчас, когда её лицо было в слезах, когда она тяжело дышала, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег, она продолжала улыбаться. Девчонки такие странные.       Мидас ничего не ответил, только развернулся к сестре спиной и попытался уснуть. Едва ночь вступала в свои законные права, в голову мальчишки лезли самые ужасные мысли. Его мучали кошмары, постоянно мерещилось, что кто-то следит за ним, готовясь в любой момент вломиться и совершить что-то ужасное. Но сейчас всё было иначе. Мидас чувствовал полное спокойствие и умиротворение, как будто эта тринадцатилетняя девчонка сможет его защитить. А может она просто давала ему уверенность и надежду, что когда-нибудь это закончится и всё снова будет как прежде... Наивно.       Да, конечно же это наивно. Разве могло быть иначе? Ведь пока его руки с ним, пока они способны творить то, что способно сводить людей с ума, стирать всякие границы и позволять себе то, чего они зачастую не позволяют в отношении даже скота, думать о подобном — ребячество. Клеймо остаётся с человеком на всю жизнь, ровно как и руки Мидаса навеки будут с ним, «пока смерть не разлучит их».       Эти сладкие слова, любовные мемуары, всё лишь ради того, чтобы кем-то воспользоваться и словить куш побольше. Он ненавидел всё, что его окружало: этот грязный сарай, лживые обещания, боль, причинённую за то, чего он и сам не мог понять. Он был готов в любой момент сорваться с цепи, превратиться в то самое дикое животное, за которого его принимают и вцепиться в каждого из них, разрывая на части. Он ненавидел каждую крупицу того, что творил своими руками. Деньги встали вперёд детей, ведь отныне главное выгода. Мидас ненавидел и это. Но только не её.       Она была совершенно другая, не похожая на остальных. Ходила за ним по пятам, как тень врывалась в его жизнь, подобно урагану, переворачивала каждый день с ног на голову и делила с ним боль пополам. Она оберегала его от жестокости взрослого мира так, насколько ей позволяли её силы и никогда ничего не просила взамен. Она была совсем другая. — Прости, что не зашла утром, — тихо сказала девочка. — Забудь. — Ты злишься, да? — горько улыбнувшись, спросила Холи. — Я понимаю. Извини ещё раз. Приду завтра. Спокойной ночи, — сказала она напоследок и направилась в сторону двери. В следующий раз Мидас опомнился, когда его руки крепко сцепились на спине Холи, прижав её к себе. Он чувствовал её дыхание, быстрое биение сердца и лёгкий испуг, но не мог ничего с собой поделать, не мог заставить себя отказаться от шанса ощутить это трепетное тепло, которое она источала. Девочка обняла его в ответ. — Не уходи. — Но ты только что… — Не уходи. — Нет, Мидас, ты прав, мне по…       Не уходи.       Их силуэты постепенно обволакивала тишина, разливаясь повсюду, как тепло, наполняющее Мидаса изнутри от кончиков пальцев и с головой. Он затаил дыхание, боясь случайно нарушить эту идиллию, будто бы от любого шороха Холи способно рассыпаться в его руках, как сладкое песочное печенье, которое они вместе так любили есть по выходным. Горячий воздух маленькими облачками выходил из лёгких мальчишки, в то время как окаменелые от холода пальцы сжимали тёплый красный свитер сестры.       Холи резко замолкла. Минута съедала минуту, и каждая из них пролетала, как лишь одно мгновение. Мидас почувствовал, что что-то словно не так. Он вздрогнул, поняв, что больше не чувствует тепла.       Широко раскрыв глаза, юноша отстранился, когда в его голове промелькнула безумная мысль, которая пугала его до жути. Он сделал маленький шаг назад, едва не потеряв равновесие, когда увидел то, что ни за что не хотел бы увидеть.       Глаза Холи блестели, отражая лунный свет. Руки, губы, выражение лица — всё застыло на месте, превратившись в огромный слиток золота, стоящего перед ним. Мидас рыкнул от гнева, пиная валяющееся под ногами барахло и бессильно осел на землю, зарываясь руками в густые чёрные волосы. Из его правого глаза на щеку просочилась алая струйка крови, а сам Мидас взглянул на сестру в последний раз и решительно направился к двери. На ней не было ни замка, ни цепей. Всё, что удерживало его здесь, заставляло терпеть боль и унижения, теперь источало холод, запечатанное в золото навеки. Его последняя надежда быть любимым пропала. Мидас вышел за дверь, вдыхая холодный весенний воздух.       Он больше никому не навредит.

***

      Грёза толкнула массивную металлическую дверь, ведущую прямо в зал переговоров центрального агентства. На неё вмиг уставились несколько пар любопытных глаз, но уже через пару секунд все снова отвлеклись на свои дела. Выдохнув от облегчения, девушка медленно и нерешительно осмотрелась по сторонам. Похоже, ещё ничего не начали. Она быстро заняла своё место возле Дины у торца длинного прямоугольного стола и стала изучать всех присутствующих.       Мяускул сидел напротив и расплывался в широкой улыбке, с нескрываемым азартом перебирая в лапах клубок карминовых ниток. Почувствовав, что за ним наблюдают, он мельком подмигнул Грёзе и вновь принялся за своё занятие. Девушка слегка покраснела, пойманная с поличным и, вцепившись руками в коленки, устремила взгляд в пол. Неловко.       В этом окружении она чувствовала себя как не в своей тарелке. Все эти люди, окружающие её здесь, начиная от Майи и заканчивая самим Здоровяком, за такое время давно стали ей практически второй семьёй. Они не первый год работали вместе, проводили командой свободное время и знали друг о друге, казалось, так много, что были обязаны быть рядом вечно и унести каждую крупицу тайны с собой в могилу или стереть себе память каким-то чудодейственным средством. По крайней мере, так это только выглядело. Грёза криво ухмыльнулась, задумавшись о своей роли в агентстве. "Одинок, окружённый толпой". Да, в этом явно что-то есть.       Ведь по сути дела, никто из них никогда не воспринимал её всерьёз. Да, ей не давали трудных поручений, да, ей постоянно устраивали поблажки и да, её постоянно оберегали, как какое-то дорогое и редкое украшение, на которое охотились миллионы кровожадных разбойников. Украшение.       "Когда я вырасту, я хочу стать агентом" — крохотная девочка с большими голубыми глазами лучезарно улыбнулась, смотря на маму. Её каштановые, слегка вьющиеся на ветру волосы, аккуратно трепал тёплый летний ветер, а мягкий солнечный свет бликовал на густых локонах. "Куколка, не говори глупостей. Это не самое лучшее место для тебя".       А где её место? Она столько лет добивалась того, трепеща лишь от одной мысли когда-то надеть на себя значок агентства, чтобы в конечном итоге осознать, что это вовсе не то, чего она хотела? Не быть украшением, не быть "той самой Грёзой, которая такая милашка". Просто быть собой. Наравне со всеми. Для всех. — Земля вызывает Грёзу, — Дина фыркнула, активно маша рукой перед глазами девушки. — А?.. — голубоглазая дёрнулась, вздрогнув. Внезапно она осознала, что все в зале молчат, смотря на неё. Грёза взглянула на Дину, сжимая подол футболки в руках. — Тебя, вроде бы, сегодня на собрание не звали. — Я решила прийти. — Ну... Ладно. Но у тебя наверняка должны были быть свои дела, — ухмыльнулась Митт, и добавила шёпотом, но достаточно громко, чтобы в абсолютной тишине это услышали все: — Например грызть леденцы на палочке, пока на Акуле всю грязную работу делают другие агенты.       По залу пронёсся звонкий хохот. Грёза резко встала, сама того не ожидав, и застыла на месте, как вкопанная. — Эй-эй, — Дина подняла руки вверх в примирительном знаке. — Это всего лишь шутка. Не нужно так дуть губки, а то меня сейчас стошнит от этой слащавости... — девушка закатила глаза, разворачиваясь на стуле спиной к голубоглазой.       Грёза потеряла дар речи. Со всех сторон на неё давила тяжесть десятков свалившихся на неё взглядов. До ушей эхом доносился шёпот, рассыпавшийся между остальными присутствующими. В горле встал ком. Девушка метала взгляд из стороны в сторону, ища поддержки, но все были слишком заняты, чтобы подарить её Грёзе. — Мидас что-то опаздывает... — последнее, что услышала Грёза, прежде чем осознала, что уже тронулась с места и со всех ног несётся прочь из зала. Громко хлопнул дверью, она скрылась из виду агентов. — И что с ней сегодня такое?.. — пожала плечами Дина, вновь залипнув в своём телефоне.       Перед глазами проносился этаж за этажом. Девушка не понимала, куда несут её ноги и от кого она бежит. От едких насмешек, подколов или же от правды? Вбежав в один из многочисленных кабинетов, она резко закрыла за собой дверь и, словно спрятавшись от чего-то ужасного, скрывающегося по ту сторону, Грёза тихо вздохнула и сползла вниз по стене, обхватив колени руками. Она закрыла глаза и поморщилась.       "Ну что ты расхныкалась, как маленькая? — недовольно произнёс внутренний голос. Соберись и возвращайся назад, глупая".       Закрыв уши руками, будто не желая слышать саму себя, девушка замотала головой, отгоняя, как назойливых мух, любые мысли.       "Я упорно тружусь на благо агентства, вкладываю все силы в то, чтобы стать лучше, принимаю любые задания и не боюсь никаких преград, — её губы чуть дрогнули, — но всё равно... Что бы я ни делала, этого всё равно будет недостаточно. Мне никогда не стать настоящим агентом. "Грёза" стало не только моим именем, но и жизненным путем. Путем, где всё, чего я когда-либо хотела и пыталась достичь — лишь грёзы, несбывшиеся мечты, которым, наверное, просто-напросто не суждено стать чем-то большим, чем просто мечтами". Отчаяние.       Из мутной пучины своих мыслей и догадок девушку в одно мгновение выудил тяжёлый и хриплый вздох, раздавшийся откуда-то слева. Поочерёдно открыв глаза, Грёза резко дёрнулась. Заприметив неподалёку сначала бледную кистью руки, небрежно свисающую с невысокой темно-кофейной кушетки, затем пряди тёмный волос, откинувшихся со лба вверх, а в конце и самого Мидаса. Любопытно хлопнув ресницами, Грёза тихо поползла к парню, не решаясь что-либо сказать.       "Холи" — всё, что смогла разобрать девушка из несвязного хриплого шепота брюнета. Она склонилась над ним, всматриваясь в его лицо. На белоснежном, будто бы сделанном из чистого фарфора, лице горел бардовый румянец. Густые чёрные брови были грозно сдвинуты вниз, а тонкие губы едва были открыты, жадно глотая свежий воздух. Девушка словила себя на мысли, что не может прекратить наблюдать за этой картиной. Что бы сделал хороший агент в ситуации, застань он спящего босса прямо во время собрания? Разбудил и напомнил о планах? Отпустил бы остальных домой? Явно бы не стоял как истукан, не в силах оторвать взгляд от спящего лица.       Для Грёзы Мидас всегда был примером и человеком, которому она старалась подражать. Его холодный ум, смекалка, манера речи и безграничная власть всегда казались ей чем-то настолько идеальным и недосягаемым, что девушке оставалось лишь восхищаться личностью Мидаса и делать всё, чтобы быть для него хорошим агентом. Но сейчас, когда он спокойно дремал в кабинете, когда нервно вздрагивал, будто от кошмара, Мидас казался ей настолько приземленным, беззащитным и близким, что этот момент ни за что не хотелось бы испортить. Она медленно протянула руку к его плечу, как бы опасаясь коснуться его тела и в нерешительности замерла, когда её пальцы были в считанных сантиметрах от Мидаса. Однако прежде чем решить, что делать дальше, светло-зеленые, будто кошачьи глаза поочерёдно приоткрылись, уставившись на руку Грёзы. Девушка быстро отскочила от босса, подбирая слова в своё оправдание. — Извините... — замешкалась она, — я просто хотела... Я думала... — Холи? — его лицо приняло совершенно непривычный вид: глаза мягко, с некой заботой и теплом смотрели прямо на Грёзу, а уголки губ чуть дрогнули в улыбке, сбивая девушку с толку. — Что?.. — почувствовав расположение Мидаса, она решительно протянула к нему руку и кончиками пальцев легко коснулась лба парня. — Горячий, — констатировала Грёза, решая, что делать дальше.       Что бы сделал хороший агент? — Да к чёрту всё это, — фыркнула девушка, взмахнув рукой. — Какая разница, что бы сделал хороший агент, я им никогда не была?       Она быстро встала и, отряхнувшись, села на край кушетки. Мидас почувствовал, как по его телу изнутри разливается непонятное чувство, настолько неузнаваемое и в то же время парадоксально знакомое. Сквозь густую дымку он смотрел на неё — маленькую, хрупкую, с грустными голубыми глазами, в которых отражалось всё, что его окружало. Холи смотрела на него, ровно как и в тот день: напугано и отстранённо, но с заботой и огромным желанием понять и помочь. Мидас смотрел прямо в её глаза, пока образ не растворился в редеющей дымке, а до ушей звоном донёсся тихий голос Грёзы, появившейся на месте Холи. В одно мгновение лицо парня заиграло страхом, раздражением, грустью, но после весь калейдоскоп эмоций замер, выражая только безмятежное спокойствие. Мидас рефлекторно резко схватил Грёзу за руку, отводя её в сторону. Девушка удивлённо смотрела на свою руку, повисшую в воздухе так высоко, что от неудобства Грёзе пришлось привстать. — Собрание, — всё, что сказала она. — У тебя холодные руки. — Что? — Грёза изогнула бровь, недоумевая. Он опоздал на собрание, которое сам же назначил. Его тело трясёт в лихорадке. Он с огромной силой сжимает её запястье, не понимая, насколько это больно. И всё, что он сказал "У тебя холодные руки"? — Холодно, — он резко отпустил руку Грёзы и, встав с кушетки, нашёл в шкафу напротив тёплый зимний плед. — Или у меня озноб.       Озноб. Ну конечно же это озноб, ведь на улице самое настоящее знойное лето. Не время для холода.       Набросив плед на свои плечи, он вернулся обратно и, не стесняясь, начал рассматривать стоящую в изумлении Грёзу. — Холодные руки... — произнёс он как-то воодушевленно, сбрасывая с себя плед и хватая Грёзу уже за оба запястья. — У неё тоже всегда были холодные руки. И очень горячее сердце. — Мидас взял две маленькие ладони в свои и, покачав головой, улыбнулся, глядя на них. Подняв глаза, перед ним в дымке снова стояла Холи. Она лучезарно улыбнулась брюнету и вновь начала таять, как последний снег под лучами весеннего солнца. Дымка вновь растворилась, явив Грёзу. Она широко раскрыла глаза, явно не понимая, что происходит, но оставалась неподвижна, зачарованная действиями Мидаса. — Прости меня, ладно? — сказал парень, усмехаясь, и одним движением притянул девушку к себе, заключив в объятья. — Согрей меня, пожалуйста.