Священная воля твоя

Впервые во сне Крисании было так жарко. Жара была настолько сильной, что юная аристократка без стыда скинула с себя тонкую ночную сорочку, – лишь бы она не липла к полностью мокрому телу. В этом абсолютном нигде, растерянно оглянувшись, прикрывая неловко грудь тканью и рукой, она и попыталась двинуться вперед. Босые ноги увязали в черном песке, который между тем был прохладнее, чем воздух вокруг. Под ногами в песке что-то копошилось, но Крисания стоически не смотрела вниз. Казалось, еще немного, и юная девушка задохнется, таким плотным маревом обступал ее горячий воздух. — Помогите, – жалобный голос посреди черного ничто с вечно заходящим солнцем, – помогите кто-нибудь, пожалуйста!.. Под ногами нечто, как будто пробужденное от ее голоса, закопошилось сильнее. Какие-то черные лианы обвили ее ступни и лодыжки – Крисания закричала. Падая на песок, девушка еще из последних сил пыталась уцепиться хоть за что-то, – но пальцы бессильно прошлись по песку, и нечто утянуло ее вниз. Здесь было прохладно. От перепада температуры все тело юной Крисании Таринской задрожало и покрылось мурашками. В истерике, захлебываясь слезами, она было дернулась освобождать себя от пут на ногах, но их уже не было. Лианы исчезли. — Несчастное дитя. Я напугала тебя? – женский голос заставил крупно вздрогнуть юную пленницу; широко раскрыв глаза, Таринская наследница стала шарить по темноте взглядом. Глаза ее щурились во мраке, пытаясь рассмотреть хоть что-то, но она ничего не увидела – кроме женского силуэта где-то в углу. — Кто здесь?! – она кричала почти фальцетом, испуганная, вымученная жарой. Запоздало девушка поняла, что не может нащупать в полной темноте ту самую сорочку. Еще секунду погодя, она поняла, что лежит на каких-то мягких тканях. Мгновение назад их не могло тут быть – она могла поклясться, что падала на пол; и что пыталась избавиться вьюнов на ногах тоже на полу. — Твоя подруга, – заверила ее незнакомая женщина, и этот голос был теперь неожиданно очень близко, почти над самым ухом. Чья-то теплая ладонь приобняла ее за плечо, заставляя наклониться назад. Щеки Крисании заалели, лицо вспыхнуло жаром, незнакомка прижималась к ней абсолютно обнаженной грудью. — Р-р-разве друг будет встречать в полной темноте? – запротестовала девушка и получила в ответ лишь легкий смешок. Глаза Таринской заслезились от яркого света, но когда они привыкли к свету, то юная аристократка ахнула. Она была в комнате, напоминающей королевские покои из ее детских книжек: все вокруг было так, как она могла представить свою будущую комнату лишь в самых смелых фантазиях. — Нравится? – прошелестел чуть насмешливый женский голос у нее над ухом, и ладонь незнакомки как-то сама собой скользнула на талию юной девушки. Крисания снова зарделась, от этой простой ласки у нее сбилось дыхание, – и оно так и не появилось, когда юная аристократка решилась посмотреть на свою подругу. Красивее женщины, более опасной и привлекательной, она не видела никогда. Таринская не была уверена, существуют ли боги, но в ее воображении древние богини выглядели именно так. – Ты такая красивая, – невольно вырывается у девушки с первым вздохом, и незнакомка ее смеется; обнаженная и прекрасная, она укладывает трепещущую юную девицу на ткани, нависая над ней. Черные как смоль волосы падают на полную грудь богини, алые губы зовуще приоткрываются, а темные глаза щурятся так ласково-хищно, что Крисания начинает снова дрожать, – в этот раз не от холода. — Нравится? – спрашивает ее женщина, и юная будущая жрица тут же кивает, как завороженная поднимая руки к прекрасным волосам, что блестели сейчас, как бриллианты. Они были мягкие, шелковистые и пахли почему-то летним зноем. Женщина снова смеется, так, – что живот у Крисании сводит судорогой, – и наклоняется, чтобы провести по солоноватой после жаркой пустыни коже девушки змеиным языком. Крисания была уверена, что язык был змеиным. — Но как тебя зовут? – вдруг выдыхает Таринская, безропотно разводя в стороны колени, чтобы странная женщина могла устроиться на ней удобнее, прижать своим взрослым телом к кровати. — Такхизис, Всебесцветная Драконица. Твоя заточенная в бездне богиня, моя будущая посвященная, – объясняет, как неразумному дитя, богиня, прежде чем опуститься ниже, к трепещущей груди аристократки. — Да... – шепчет пленница очарования богини и утвердительно кивает, закидывая голову назад и со вскриком двигая бедрами к своей будущей повелительнице. Она была согласна. На все согласна, чтобы ни говорила ей эта женщина той длинной ночью. *** Крисания просыпается от сна нехотя, ее выдергивает голос юной служанки. Еще сонная, она пытается перевернуться на другой бок и доспать, хоть немного, – но трепет осознания не дает ей это сделать. С губ ее срывается смущенный и восторженный писк, бледной ладонью она прикрывает глаза. Ужасный сон! Как будет ругаться маменька, если узнает о нем. Но она никогда о нем не узнает, чтобы никто не смел думать, что Крисания Таринская промышляет о постели с... Женщиной! Но какой... Образ Такхизис все еще стоял у нее перед глазами, прекраснее женщины она не видела никогда – и сомневалась, что когда либо увидит. — Госпожа Крисания! – вошедшая служанка прервала ее ленивые размышления, и девушке пришлось подняться. — Встаю! – недовольно отозвалась Таринская и поджала губы: она совсем не хотела лишаться остатков своего красивого сна. Постыдные сны ей, конечно, снились не так часто, а уж такие яркие... Натягивая на себя нижние сорочки, девушка вдруг застыла, во все глаза уставившись на свой низ живота. Там медленно сходил красноватый след звезды с семью лучами. Девушку пробрал какой-то зловещий холодок, и она поспешила скрыть след за тканью, мысленно поклявшись себе никому ничего не говорить и об этом тоже. *** Крисания пропускает сквозь пальцы аспидно-черный шёлк тугих локонов, раздвигая их в стороны. Её ладони обхватывают лицо богини, и она ощущает на своих губах обжигающий поцелуй. Нос щекочет знакомый запах дыма, смешанного с летним зноем. Сердце сладко сжимается, когда она ощущает на своём обнажённом теле жар драконьей чешуи. — Крисания, дочь моя, — ласково шепчет богиня, сжимая молодую упругую грудь жрицы в своей ладони. — Ты скучала по мне? — Безумно, моя повелительница, — стонет Крисания, закрывая глаза. Меж бёдер становится жарко и влажно, когда тёмная богиня касается её там. Дыхание Крисании становится тяжёлым, а сердце колотится, как сумасшедшее. Жрица впивается поцелуем в тёмные губы своей повелительницы, ощущая на на языке привкус пепла. — Мы так давно не беседовали, — сокрушается тёмная богиня, обводя большим пальцем тёмный твёрдый сосок жрицы. — А мне, меж тем, так много хочется тебе сказать. — Я вся – внимание, моя повелительница, — охрипшим от возбуждения голосом говорит Крисания, ощущая внутри себя пальцы своей госпожи. Жрица опускает дрожащие ладони на груди тёмной богини и приникает к ним губами. Её тёмная госпожа смеётся и отводит за спину волосы жрицы, обнажая её белую шею. Крисания забывает, как дышать, когда ощущает жар поцелуя своей госпожи у кромки волос под мочкой уха. — Я так тоскую по Кринну, дочь моя, — шепчет богиня на ухо трепещущей Крисании. — Бездна — невероятно тоскливое место. И там нет тебя. — Я не могу открыть тебе Врата, моя богиня, — с сожалением говорит Крисания. — Мне недоступны заклинания и волшебство. Пальцы тёмной богини умело ласкают влажное и горячее естество жрицы. Крисания не может удержаться от стона, чем вызывает хищную улыбку своей госпожи. Жар её тела опаляет жрицу. Крисания невольно опускает руку меж бедер поверх ладони женщины. — Я знаю, кому доступны, — улыбается тёмная богиня, особенно чувствительно задевая лоно Крисании, вызывая её низменный животный стон. — Вызови на встречу мага Фистандантилуса. Вы называете его Рейстлином Маджере. Он заперся в своей башне, как крот в норе, но его ученик – тёмный эльф – часто бывает в городе. — Да, моя госпожа! — кричит Крисания. Жар внизу живота пульсирует, заставляя Крисанию запрокинуть голову. Богиня сжимает её грудь почти до боли и впивается в её губы, скрадывая её стон наслаждения. — Он станет посредником между мной и миром. — шепчет богиня — Любовь открывает любые Врата. Ты любишь меня, девочка моя? — Да, моя госпожа! — Тогда иди ко мне, и встань рядом со мной. Жрица проснулась, чувствуя жар поцелуев богини на своих губах и едва уловимый запах дыма. Меж бёдер ощущалась влага, а сердце билось ненормально быстро. Трепещущая от возбуждения жрица скользнула рукой между ног, вызывая в памяти образ своей тёмной госпожи. *** Крисания, нахмурившись, наблюдала, как песок медленно пересыпался из верхнего прозрачного конуса песочных часов в отзеркаленный нижний. Она сидела в кресле у журнального столика в кабинете Астинуса, дожидаясь Рейстлина Маджере, на которого ей указала госпожа. Говорят, зрачки мага Маджере тоже имеют форму песочных часов, и что он любит с театральной проницательностью смотреть в глаза обычных людей, пугая их и сбивая с толку. Какое счастье, что Крисания не была обычным человеком. Астинус оставил её одну, глянув напоследок ей в лицо, и в его глазах ей почудилось знание. Сначала это напугало её, но потом она вспомнила, что у Летописца был свой негласный кодекс, согласно которому он не вмешивался в историю и не разглашал узнанных тайн. Глупый кодекс, если подумать. Сколько раз мир был на грани гибели, и сколько раз Астинус мог бы предотвратить катастрофы? Разумеется, Астинус знал, что Крисания облачается в одежды слуги Паладайна лишь затем, чтобы скрыть свою любовь к Такхизис. Но сказать об этом он никому не мог, даже старому другу — Рейстлину Маджере. В дверях появился Бертрем и, неловко переминаясь с ноги на ногу, объявил срывающимся голосом о прибытии чёрного мага. В комнату словно выплеснулась тень, имевшая очертания человеческой фигуры. Маг сутулился, тяжело опираясь на посох, имевший навершие в форме драконьей лапы, держащей шар. Крисания встала и отвесила сдержанный поклон. Маджере так же сдержанно поклонился в ответ. — Посвящённая, — мягко прошелестел маг с едва уловимыми нотками насмешки в голосе. — Маг, — поприветствовала Крисания, постаравшись добавить в свой голос надменности, свойственной светлым жрецам. К счастью, жизнь в храме Паладайна помогла изучить многих из них. Когда Крисания получила от госпожи задание вызвать на встречу мага Маджере, она попросила написать письмо магу одну из жриц, считавшую её подругой. Сама Крисания не смогла бы писать так наивно, глупо и надменно, как смог наивный, глупый и надменный человек. — Я пришла сказать тебе, маг, что Небесный Отец знает о твоих тёмных замыслах. Поберегись, иначе узнаешь его гнев. — Гнев? — театрально изумился маг, — Но я читал, что он милостив и милосерден. Неужели священные Диски лгут? Было совершенно очевидно, что маг готовился к этой встрече. Может, даже репетировал перед зеркалом — если ему было не больно в него смотреть. Интересно, что видит в зеркале человек, который живёт в постоянно умирающем мире? В любом случае, маг делал выводы о ней, исходя из языка, которым написано письмо. И говорил то, что могло бы задеть автора письма. Если бы не один нюанс: к его содержанию Крисания не имела почти никакого отношения. Однако, Крисании пришлось изобразить еле сдерживаемый гнев. Она не видела лица мага, но знала, что тот ядовито ухмыляется, отслеживая каждую мелькнувшую на её лице эмоцию. Он пришёл за своим инструментом, и ему очень хотелось, чтобы он работал исправно. Жаль, он не учёл, что Крисании тоже нужен был инструмент. — Изволь говорить о священных дисках почтительнее, маг. Их содержание продиктовано светлыми богами! Из груди мага вырвался сухой раздирающий кашель. Он согнулся пополам, держась за грудь. В первые мгновения Крисания растерялась. Конечно, она читала летописи Астинуса о Войне Копья и знала, что мага часто мучают приступы. И даже знала, что за зелье он обычно использует. Но показать это сейчас — означало выдать себя наполовину. Глупая надменная жрица, написавшая столь гневное и наивное письмо магу, надеясь исключительно на милость Паладайна, не стала бы досконально изучать его прошлое. Однако, слугам светлого бога полагается быть милосердными, и Крисании пришлось помочь ему усесться в кресло. — Не трать на меня сил, посвящённая. Твой бог мне не поможет — с горечью в голосе прошелестел маг. «И не собиралась» — промелькнуло у неё в голове. Капюшон мага сбился и ей в лицо смотрели жёлтые глаза, горящие странным внутренним огнём. Их зрачки и впрямь имели форму песочных часов. Крисания невольно отметила, что маг действует очень умело, методично и обдуманно. Крисания вспомнила, какие бездонно-черные, как две бездны, глаза у её госпожи, — и поняла, что Рейстлин проигрывает в сравнении с ней. Запах дыма кружил ей голову куда больше запаха тлена и розовых лепестков, что исходил от мага. — Ты уверена, что твой бог хочет остановить меня, — но светлым богам свойственны загадки. Что если Паладайн загадал тебе одну из них, желая проверить твои ум и преданность? И что если ответ кроется в том, чтобы помочь мне? «Клюнул!» — ликующе подумала Крисания, придавая своему лицу изумленный вид. *** Крисания стояла замершей, холодной статуей — и даже чуть более тихой, чем обычно. Она сверлила мужчину перед собой нетерпеливым, но полным смирения взглядом. Жрица не подгоняла его, не прерывала эту исповедь тирана. Истинной последовательнице Такхизис не было интересно, как пришел Король-Жрец к такому итогу, как в его голову пришла мысль о последней мессе. Ей было все равно. Такхизис Всебесцветная, как же ей было все равно! – На себя, отче, взяли вы много, на закон книжный разменяв Бога; нет, нельзя в веру обратить плетью, – выдыхает она в его сторону с таким равнодушием, как будто ее совсем не беспокоила участь тех, кто был в тюрьмах, казармах гладиаторов. И уж тем более её не беспокоила участь изгнанных из города, гонимых и несчастных. Она упрямо верила, что слабейший не достоин ее жалости, не достоин ее внимания. – Нет, не о том говорил Господь, – повторяет она упрямо и смотрит прямо в глаза мужчине. Он принимает её трепетное нетерпение за упрямство в вере и тяжко вздыхает. Ей же нужны были только врата, ничего ей не нужно было от падшего города. Она бы заставила этот город пасть ещё ниже, вдавить каблуком своей Госпожи, обратить всю эту светлую веру в гнев и алчность, ликовать после на углях. Но маг бы тогда что-то обязательно заподозрил: он и так стал к ней еще более внимательным. Иногда она ловила на себе его жадный, испытующий взгляд, – и все ее нутро содрогалось от гнева. Он смеет ее желать! Он зашёл слишком далеко в своём поиске инструмента, ступил на скользкую тропу. Лишь бы не одурел от любви и желания: ей нужен был его острый ум. – Я знал, что враг придет с такою, как ты, – вдруг произносит Высший Жрец, и Крисания невольно зло щурится, впиваясь в его светлую мантию взглядом, говорящим лишь о том, что она не позволит ему разрушить ее идеальный план. Не ему. Не этому напыщенному тирану. – Ты должна мне на врага указать, – напирает на нее этот спятивший старик, и жрица глубоко выдыхает. Гордо вздернув подбородок, она клянется ему, что никогда не знала того, кто был бы врагом Королю-Жрецу. Милая наивность в чужих глазах, холодный расчет в ее голове. Никто не должен знать о планах Рейстлина Маджере – слишком рано: он нужен ей, чтобы сорвать первые магические печати, а дальше она справится сама. Но он должен быть в безопасности – до поры до времени, конечно. Смотря на врата перед собой – врата, которые показал ей жрец в какой-то наивной надежде, что она настолько глупа, чтобы привести черного мага в ловушку этой иллюзорной доступности врат, – девушка размышляла, ненавидит ли она Рейстлина. Нет, она не ненавидела его и не жалела. Как можно ненавидеть инструмент? Пожалуй, она не понимала его: как, имея расположение Госпожи, он умудряется ее ненавидеть? Ему было мало её любви? Тогда может ли этот маг вообще любить? Нет, конечно, ни один мужчина в мире не любил Такхизис так сильно, как ее жрица. Жрица разворачивается, гордо подняв голову, и уходит с места их разговора. В ее глазах не мелькнула и искра интереса ко вратам, хотя внутри все переворачивалось от осознания того, что так близко. Ее цель так близко. Осталось удостовериться, что двое братцев Маджере не испортят ее планы. *** «Нет! Нет-нет-нет. НЕТ!» – она сидела и с абсолютно пустым взглядом смотрела на врата, молча. Так и не проронив ни слова, с тех пор как увидела их разрушенными. Земля дрожала у нее под ногами, пусть огненная кара с небес и давно отгремела. Слезы жгли не только глаза Крисании, но и душу: она как будто бы расписалась ими на своей беспомощности. Кровавая беспомощность перед невозможностью повернуть время вспять, даже силой ее любви. – Госпожа, прости... За кем же мне теперь идти? – девушка впервые с детства утыкается в свои колени, беззвучно содрогаясь. Слез уже не было, она словно выплакала все, что могла за несколько минут полного отчаяния – осталось только проклинать Короля-Жреца. Глупец! Он погубил ее любовь и ее мечту... – Что же мне делать?! – в сердцах она возводит руки к небу, такому равнодушному над проклятым, разрушенным городом, – и почти слышит смех светлого бога. Да, она обманом облачилась в светлые одежды, но сделала это ради любви. Разве он не любил свою сестру? Конечно любил, иначе бы она давно была мертва, а не заперта. Он бежит от любви к своей сестре, и только ей, Крисании, во всем мире хватает мужества идти дальше. – Здесь ты не найдешь ответа, иди за мной, – она вздрагивает, когда слышит этот голос – и резко оборачивается, зло утирая слезы. Маг не должен видеть ее в отчаянии. – Но врата сломаны! – выдыхает Таринская чуть недоверчиво, кутаясь в свою светлую шаль. – Я знаю, – раздраженно отзывается Маджере, заставляя ее в который раз вздрогнуть, только в этот раз от бессильной злобы. Жрица стиснула ткань своей одежды. Почему он говорит с ней, как с глупой девочкой? Обида кольнула ее грудь, но Крисания в который раз смолчала. Рано. – Есть другие врата, – выдыхает наконец маг, ласковее, словно признавая, что в падении врат Истара Жрица не виновата. – Веди, – отзывается глухо Крисания, вкладывая руку в руку мага, чтобы он увел ее отсюда. Ноги все ещё дрожали от пережитого отчаяния: запнувшись, девушка ощутила тёплые руки мага. Не глядя на неё, Рейстлин накинул свой плащ поверх её лёгких одежд. Крисания спрятала короткую усмешку в этом плаще, который пришёлся ей как раз кстати. Может, этот маг и не такой бесполезный, как она думала. Может, из него выйдет хороший слуга?