Dolor

      Случалось, среди безлунной ночи, полной молчаливого мрака, он вскакивал с постели. Ему снились дурные сны о давно минувших летах, где он молод — совсем мальчишка, — где воспоминания правили бал. В этих снах стояла темнота, сырость и трупная гниль, холодный пол обжигал голую кожу ступней, а сеть коридоров как бесконечный лабиринт пролегала в неизвестность.       В тех снах его страх и его боль. Они концентрировались густо, пока снаружи душная ночь томилась запахами цветов и травы, а у горизонта мерцали огни большого города. Никто не спал в кипении безостановочной жизни, ведь свет и шум очередного фестиваля согревал души.       В его скорбной юдоли со свистом же рассекалась тишина — то окровавленный хлыст вреза́лся меж лопаток, полосуя багрянцем спину. Оглушительно бренчали наручи цепей в обхвате запястий, дёргалось прочь безвольное тело, и меж его тёмных от крови рёбер читался стыд, жалость к себе, никчёмная покорность. Пульс внутри черепа глушил мысли, отчего мир вокруг ощущался искажённо, сужался в точку бешено мельтешащего зрачка.       Смотри вперёд! Без страха, без сожалений! Вкуси боль, отдайся ей.       Молись.       Свист. Звон. Шёпот Богу.       «Молись, молись, молись!» — говорил храмовый учитель, вознося над головой сжатый кулак. Его голос безумен, взгляд слеп, смех надрывен, истеричен до одури, до утробного кашля, до солёных слёз.       Голос Бога вторил сонму сумасшествия. Твердил «Молись!»       Он не перечил, он вторил голосам и никогда не смел думать о побеге.       Но с тех далёких пор минули года, прошлое стёрлось в гротескный кошмар, и песен Владыке некому стало петь. Никто более не убивал ради Его чёрного имени, не осквернял жизней, не ломал реальности. Рассеялась пелена обожания, явив миру незамутнённый взор.       Он более не поклонник. Он — наблюдатель. Хищник, бывший добычей, ныне взрывающий землю когтями.       Пришёл черёд Бога молиться.       Небо черно и усеяно звёздами, до рассвета ещё много времени. Запах иллюзии свободы пробивался сквозь цветочный дурман, дул ветер, песня моря далеко за спиной отчётлива, нестройна.       Мир говорил, хотел быть услышанным, и сегодня, отныне и впредь, у него был слушатель.