розовое солнце, желтые очки

Доминик — помощница шерифа, холодная, прекрасная и возвышающаяся над всем пьяным мусором, чинящим дебош в барах поздно ночью, юный талант не чета своему отцу-неудачнику. Цинизм и гордость — импровизированная броня, непробиваемый панцирь и её визитная карточка. Малышка Дом, так её кличут ребята, выросла среди невысоких хлопковых полей, вот уже несколько поколений усердно выхоженных семьей, с небольшим поместьем недалеко от города, заложенное в покер, только ей стукнуло десять. Раннее увлечение стрельбой, науськанное разнообразными наградами и трофеями на состязаниях, приносило неплохие деньги и быстро стало профессиональным навыком. С самого поступления на службу ей твердили восстанавливать справедливость и строго следовать протоколу. Отказ приравнивался к смерти. Доминик была шерифом честных шестьдесят секунд, а после её город сравняли с землей: она очнулась с вытекшим, некогда завораживающим ультрамариновым глазом, на фоне сожженных хлопковых полей. Доминик была хорошим человеком. А потом, в Ган-хо Ганс, выяснилось, что не имеет значения, кого убивать: преступников или праведников. Невиновных нет. Закон может истолковываться по-разному, и нет ничего проще, чем нажать на спусковой крючок, указывая дулом на того, кто всего-то имел неосторожность задеть тебя плечом — мир может меняться, но, как и прежде, Доминик не переваривает весь этот окрестный сброд. Семь лет Циклоп не знала поражений. Не знала, пока ей не поручили убийство Вэша Урагана. Лишь когда всё закончилось, она поняла, что была всего лишь расходным материалом, как и, в сущности, весь состав Ган-хо Ганс. У них не было ни шанса с самого начала. Этот бог — милосердный, новозаветный, и оттого ломает судьбы своей искренней добротой, оружием, исконно бесчеловечным в своей жестокости. Зелень родной земли в незнакомом отражении бьет Доминик осознанием, что унижение страшнее смерти. Он, окрещенный чудовищем, говорит, что "не ей решать, кому жить, а кому умереть"; говорит сложить пистолеты, как будто её и без того искалеченную жизнь можно исцелить и начать всё с чистого листа. Это не помогало даже в её бытность помощницей Шерифа. Тогда она лично линчевала столько мерзавцев, что сотней больше, сотней меньше — погоды не сделает.       Если взглянуть правде в глаза (смешно-то как), удача оставила Доминик предельно давно. Идти все равно некуда. Потому ночью она отправляется за фальшивой сверкающей зарницей — довести дело до конца, подкараулить, задушить, перерезать горло во сне, всё, что угодно, дабы смыть позор. Возможно, ей удастся разменять его жизнь на свою; возможно, все еще не потеряно—       И тут же терпит крах. Потому что ровным счетом идет отнюдь не убивать Вэша Урагана. — У тебя ужасный этикет, ты знала?       А Циклоп в мгновение ока сбрасывает бежевый плащ и сбивчиво расстегивает кружевное бюстье. Доминик ищет ответы в прикосновениях, зверской страсти и в переливающемся мимо рта спиртном, отчаянно жаждет запечатлеть присутствие потерянного дома, объять нечто родное. Доминик это было важно. Не насмешливые-полуигривые жесты Легато; Вэш сердечно прижимал её к себе, словно укрывая от остального враждебного мира. Она, холодная, прекрасная и возвышающаяся над всем уличным отребьем, что так глубоко презирает, отдается победителю как последняя бордельная девка. — Твоя доброта: от силы ли, малодушия? — задает вопрос Дом долгую паузу спустя, когда тот решает вдруг исповедоваться, и думает, что, на самом-то деле, эти его дурацкие очки так никому бы и не подошли, как идут ему, и что они обязаны быть розовыми. — Я не знаю, — лежа с лицами друг напротив друга вальтом. За те пару часов стало очевидно, что Вэш человек действия и на мелочи не разменивается, и Доминик готова была расхохотаться от того, как всё просто. Все те библейские жертвы ради людей, которым даже дела до него нет. А еще Доминик догадывалась о том, что спасти всех у него все равно не получится, и не только потому, что Блюсаммерс не позволит — но, услуга за услугу, не озвучивает того, о чем Вэш в душе сам прекрасно знает, от чего он может бежать опрометью хоть верную сотню лет. х — Эй, красавица, подарившая мне незабываемую ночь! Не останешься на завтрак?       Всё же еще можно исправить, так ведь?        — Вряд ли, — коротко отвечает Доминик даже не глядя и выпрыгивает в полуоткрытое окно.

У неё стойкое предчувствие, что видятся они последний раз.