• • •
Нил не осознаёт, в какой момент их с Эндрю разговор перетекает в откровенную перепалку. Они оба сидят на насыпных креслах в гостиной: Миньярд с влажными после душа волосами – спадающей на брови платиновой чёлкой и не уложенными по бокам прядями, и он – только что вернувшийся с утренней пробежки. Нил снова и снова (как грёбаная заевшая компакт-кассета) пытается уговорить Эндрю поехать куда-то летом вместе, но получает в ответ лишь отстранённое: — Не забывай, что ты уже на ста двух процентах, Джостен. Нил пододвигается ещё ближе и закидывает голову: забудешь тут. Но спорить сейчас ему не хочется. — Тогда я могу разогнаться и до ста трёх, и до ста четырёх, и до… — Эндрю явно не в настроении, потому что он снова не даёт Нилу договорить, но в этот раз затыкает его поцелуем. Тянет за шнурки рыжую толстовку и, промычав что-то в поцелуй, спускается на ковёр сам. — Что за идиотская привычка, — бормочет Нил прямо в разгорячённые губы, имея в виду, конечно, что он не любит, когда его так бесцеремонно перебивают. Эндрю поступает так, когда не хочет о чём-то говорить, и это не то чтобы бесит, но… немного раздражает. Миньярд только и делает, что отвлекает от серьёзных разговоров своими поцелуями, и, если бы Нилу сказали об этом год назад, он бы нагло рассмеялся им в лицо. — Тебе, кстати, не идёт оранжевый, — вдруг выдаёт Эндрю куда-то Нилу в подбородок, и горячий шёпот отдаётся дрожью не то на загривке, не то в паху. На Джостене одна из тех тряпок, что Ники заставил его купить ещё в прошлом году. Миньярд тянет безразмерную ткань толстовки наверх, и Нил спокойно поддаётся: они проделывали это уже очень много раз, и он совсем не стесняется исполосованной шрамами кожи. Эндрю знает буквально каждый из них — Нил ему доверяет, доверяется; вкладывает в юркие ладони свою жизнь. — Ты же сам, как лис, — продолжает Эндрю и избавляется от чересчур яркой толстовки, откидывая её куда-то в сторону. Он касается пальцами рыжеватых прядей Нила будто в подтверждение своих слов: слегка тянет за них и накручивает на палец особенно отросшие. — Патологический лжец, обманщик, и-у-да, — Эндрю всё так же шепчет, но Нила на секунду калейдоскопом цветастых воспоминаний уносит в май прошлого года: подписание контракта, их первая встреча и самое начало, начало всего. У того Нила Джостена не было ничего, кроме лжи, — вот кем он был и вот кем остался: патологическим обманщиком. Нил из настоящего жмурится до фейерверков в глазах, и Эндрю моментально понимает свою ошибку. Он касается пальцами шрама на скуле, напоминания о встрече с отцом, и оставляет на губах у Джостена смазанный поцелуй. Это какой-то другой уровень интимности, потому что проявления нежности – это не про Миньярда, и Нила пробирает дрожь – но теперь не от воспоминаний. — Эй, — говорит Эндрю, — посмотри. Ты здесь, — и ему хочется верить. Нил переводит взгляд на перетянутые повязками руки напротив, затем опускает на свои, такие же: он здесь, в этой комнате, с Эндрю, и они в безопасности – разговаривают, спорят, це-лу-ют-ся. Стянутую ледяными прутьями грудную клетку на мгновение отпускает, и Нил тянется рукой к водолазке Эндрю, останавливаясь в сантиметре от его сердца. Миньярд смотрит на него в упор: за напускной холодностью золотисто-карих глаз прячется страх; Нил знает, но впервые не видит перед собой маленького загнанного в ловушку лисёнка. Очередь Эндрю доверить и довериться: он дышит тяжело, всё ещё сомневается, но подаётся вперед, и это – намного больше, чем простое движение. Нил проводит пальцами по тому месту, где бешено колотится чужое сердце, и опускает руку ниже, к ремню. Миньярд вздрагивает, но не отступает и помогает стянуть водолазку через голову; беспорядок на и в голове превращается в полнейший хаос. Эндрю застывает, и он весь сейчас – мраморное изваяние, почти что Галатея; бледный и едва живой. Нил вбирает каждый сантиметр худого и поджарого тела, запоминает, как преданный Пигмалион, линии и косые и двигается ещё ближе. Первое касание – несмелое и неуверенное, дрожащими пальцами к ледяной коже, будто не этими руками Нил держит клюшку на поле и вышибает дух из любого, вставшего у него на пути, но он знает, что поступает правильно. Джостен медленно скользит ладонью по животу и выше: Эндрю едва дышит; но он не боится, и это главное. Нил очерчивает угловатые ключицы, останавливается на яремной впадинке и слегка царапает подушечками пальцев напряжённую шею. Эндрю когда-то предложил Джостену взять маркер, но он ему совсем незачем: такое легко запоминается и без феноменальной памяти Миньярда. Нил опускает руку к его животу и пальцем выводит ровную линию, от неё ведёт диагональ и ещё одну прямую наверх. Эндрю осознаёт, что Нил делает где-то на третьей букве, и широко распахивает глаза, но ничего не говорит, даёт молчаливое разрешение. Сначала Джостен выводит своё имя, следом – имя Эндрю, а затем их фамилии. Он двигает пальцами плавно, рисует почти каллиграфично идеальные буквы, одну за другой, иногда едва касаясь кожи, и ловит судорожные выдохи Миньярда. Нил исследует сантиметр за сантиметром тела Эндрю, медленно касается губами плеч и выемки за ухом. Они оба пере-ло-ман-ные снаружи, внутри – в сотню раз больше, и выведенные дрожащими пальцами буквы на груди будто сшивают всё невысказанное, невыплаканное и несделанное. Буквы на груди будто сшивают. Нил, патологический лжец, обманщик и лис, собственными руками открывает другому лису клетку и приручает его. Забываются все споры и прерванные на середине предложения; Эндрю делает ещё один шаг навстречу. Он тянется к Нилу за поцелуем, и Нил знает, что это – невысказанное и невыплаканное. Нил знает, что это – «спасибо».• • •
Спустя час Джостен всё-таки добирается до ванной, и первое, что он слышит, выходя оттуда, это уверенное: — Я сам выберу, куда мы поедем, понял? Нил победно улыбается.