***
Николаю Васильевичу уже не впервой бывать на балах, которые устраивал Пушкин. Это были приёмы необычайного масштаба, кои посещали особенно достопочтенные личности, интеллигенция и лучшие умы Петербурга. Сначала он всяко упрямился подобным светским событиям, но в конце-концов Александру Сергеевичу удалось добиться присутсвия подающего надежды писателя. И, хотя последнему такое количество внимания к своей особе было не очень по нраву, он, соблюдая нормы этикета, принял приглашение и в этот раз. События Диканьки всё реже откликались в его воспоминаниях с тех пор, как он начал излагать всё пережитое в новом произведении. И слухи об этой новой, даже ещё неизданной, рукописи, казалось, разлетались быстрее, чем сам Гоголь начинал их подтверждать или опровергать. Потому, наверно, миловидные розовощёкие дамы сегодня проявляли особенную благосклонность к писателю, да и люди из литераторских кругов тоже не обделяли вниманием. Хотя самого Николая Васильевича это скорее вгоняло в лишнюю краску и заставляло искать в комнатах поместья уголка, где можно было бы остаться незамеченым. После небольшой паузы зазвучала музыка, видимо начали танцевать кадриль. — А Вы, что же, ни разу за вечер так и не танцевали? — он обратил внимание на даму, стоявшую возле него. Писатель не помнил, чтоб знакомился с ней в начале вечера, хотя, к его большому сожалению, он в принципе плохо помнил тех, кто был представлен ему по приезду на бал или за ужином. — Извините, мне кажется, мы не были друг другу представлены. — Нет, но я наслышана о вас, господин Гоголь. И всё же утолите моё любопытство, из каких соображений Вы отказываете себе в танцах? — Не думаю, что я достаточно хорош в хоть одном из них. И не пожелаю не одной даме из присутсвующих здесь остаться с отдавленными ногами после моего приглашения. Девушка какое-то время наблюдала за танцующими парами, а потом улыбнулась, ответив: — Многие девушки здесь рады уже тому, что их вывели в свет, а растаяв после вашего приглашения, они бы совсем не заботились о плохих навыках. Знаете, мне кажется, — она переглянулась, будто выискивала кого-то в толпе, — здесь уже есть дама, которой отдано Ваше сердце, вот только она сама ещё об этом не подозревает. Было в этой девушке, чье имя он так и не узнал, что-то весьма странное, что вводило в некоторое замешательство, одновременно делая их беседу не такой утруждающей, как остальные. Может, фривольное толкование этикета или же озорная улыбка. — Уверяю Вас, что такой дамы нет. — Как занимательно! Значит, Вы ещё сами не подозреваете о своем расположении к ней. Не сочтите за грубость, но я по глазам вижу, что Вы за кем-то тоскуете. После перебирания ещё нескольних тем для разговора, которыми принято развлекать дам из высшего общества, он наконец сказал: — Не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами. — Извините, если ввела Вас в заблуждение, но я уже обещала этот танец. К тому же, негоже приглашать даму, которой Вы не были представлены, — она улыбнулась как раз тот момент, как к ним приблизился мужчина в черном сюртуке. — Николай Васильевич, рад видеть Вас в хорошем здравии, — его улыбка и как будто вычурная поза. «Но этого не может быть, не может» — проноситься в голове у Гоголя. — Як-ков Петрович, Вы. , — запинаясь произносит он. — Боюсь, должен отложить разговор с Вами. По приезде меня ждали кое-какие дела с господином Пушкиным, а теперь я, боюсь, должен этой прелестной даме танец. Девушка смотрит в глаза дознавателю и подает ему левую руку в перчатке, а внутри писателя вновь ятрится рана. Мечась глазами по залу, он пытается найти пути отхода, попутно придумывая, как позже разъяснит причину своего побега Александру Сергеевичу. Но взгляд раз за разом предательски пытается выследить среди кружащейся топлы его. Как он легко и непринуждённо держит её за талию, ведёт танец, разрешая девушке полностью отдаться музыке.***
Вы подходите слишком близко, обращаясь ко мне грудным низким. И кажется, будто говорите со мной просто так, как раньше, чтобы хоть как-то заполнить пространство. А я боюсь опять Вам поддаться. Опять проиграть в заведомо обречённой игре. Вы как-то сказали мне, что всё это блажь. Что грусть есть лишь топливо для хороших книг. Но почему же, даже зная, что будет лишь хуже, я не могу отвести взгляд?***
— Позвольте поинтересоваться, куда же Вы уходите, друг мой? Гоголь не оборачивается, когда слышит знакомый голос, лишь немного вздрагивает. — Устал, — отвечает он, чувствуя под рукой холодную дверную ручку. — От чего же, голубчик? У меня есть основания полагать, что Вы ни разу за вечер не приглашали даму на танец, — Яков берёт его за кисть руки, тем самым заставляя повернуться к себе лицом. Слёзы стекают по щекам, добегая к шее. — Чего же Вы, в самом то деле, Николай Васильевич? — спрашивает мужчина, вытирая слёзы рукой с молодого лица. — Вам стоит вернуться к вашей даме, Яков Петрович, — писатель уже не в состоянии контролировать свой голос, потому тот слегка подрагивает, ломается. — Ту, кого Вы ошибочно приняли за мою спутницу, я привёл сюда по просьбе Александра Сергеевича. Можете считать это таким ситуативным сотрудничеством между нашими обществами. В глазах Гоголя отразилось недоверие, но он тут же отвёл взгляд в сторону, будто пытаясь найти предлог уйти. — Подарите мне свой первый танец?***
Я хочу в омут. Я хочу с Вами в омут. И пусть даже это греховно, хотя в этом нет ничего непристойного. Но я до жути хочу в Ваш омут. Свободно, с Вами свободно, нужно только приноровиться, набить руку. Ливень сейчас бы был как никогда кстати, смывая грязь и потоки слов. Я буду любить, даже не видя ваши руки.***
Он подпирает дверь одной из комнат стулом, зажигает свечи. — Должен сказать, мне было немного досадно читать ваше новое произведение. Всё же надеялся на упоминание вскользь своей скромной особы.***
Как отвечать, когда я не смог посвятить Вам ни строчки, потому что Ваше имя приводило к истерикам и призывам тошноты?***
— Я плохо танцую. — Не страшно, я поведу, — его руки оказываются на талии, сквозь тонкую ткань чувствуя, как напрягается все тело писаря. Вглядывается в глаза, пытаясь одновременно улавливать отдаленные звуки музыки, доносящиеся из дальних комнат. — Вам бы расслабиться, дорогой мой. Доверьтесь мне. — Зачем Вы так со мной? Я ведь готов был даже целовать петлю, если бы Вы вокруг моей шеи её связали. — Вы мне нравились. — А сейчас? — Нравитесь, если быть уж совсем честным. Но Вам это ни к чему. Глубокий вдох, учащённое сердцебиение. — Николай Васильевич, Вы ведь и правда так ноги мне отдавите. Что Вы… Гоголь чувствует как чужие губы растягиваются в улыбке прежде чем ответить на поцелуй. Вкус металла. Его собственная дрожь импульсом перетекает в чужое тело. Это его рук дело. Когда сквозь поцелуй вымещают всю обиду и тоску. Так хорошо и совершенно невыносимо. Он забывается и не замечает, как облакачивается на стену. Солёный привкус. — От чего Вы опять плачете? Неужели мой ответ настолько разочаровал Вас? — дознаватель улыбается, облизывая губы. Он делает шаг к отстранившемуся юноше, проводя по костяшкам пальцев. — Замерзли? Юноша только лишь кивает головой, склоняясь к тёплому телу.