Борьба за территорию

Привычки просто так в мусорку не выкинешь, согласись. Будничные установки, повседневные ритуалы, все это — часть тебя. Когда ты находишь уютный темп своей жизни — ты счастлив. Твоя жизнь превращается в ритмичный порядок дел, ты идешь по одной и той же схеме изо дня в день, уверенный в том, что будешь делать завтра, даже если в схеме приключаются неполадки. Системные сбои не предусмотрены высшими существами, в этом наше превосходство. Но как только ты впускаешь в свой четкий распорядок человека — все рушится, не глобально, конечно, но некоторые привычки должны определенно подвинуть свои задницы на общей скамейке принципов. Впервые с всемирной несправедливостью Стас встретился сегодня утром. Не прошло и недели, как Лавров вихрем вселился в мирную маленькую квартирку Конченкова, буквально разрушая одну привычку за другой. Голова Стаса ехала кругом от осознания своей беспомощности. — Игорь, еб твою. — Стас потер ушибленный лоб, гневно прожигая взглядом ни в чем неповинную дверцу шкафа. — Я всего лишь прошу от тебя порядка. — Прости? — Лавров надкусил яблоко, подмигнув сонной физиономии Стаса. Конченкову даже в голову не приходило, что он мог так нелепо вписаться в открытую дверцу на кухне, ведь он ее закрывал. В его жизни все протекало стабильно. До того момента, как они съехались. Бесячие привычки Игоря стали неотъемлемой жизнью Стаса, с некоторыми из них он смиренно соглашался, а от некоторых так и чесались руки дать в щетинистую рожу. Сколько бы любви не помещалось в Конченкове — всему был свой предел. — Давай обговорим кое-что. Лавров, как нашкодивший кот, тихо присел рядом, но что-то в его взгляде точно дало понять Стасу, что ни на какие договоренности это чудище идти не собирается. — С этого момента ты не оставляешь гребаную крышку унитаза открытой, всегда выливаешь вовремя заварку, пока она не покрылась прошлогодней плесенью, не пихаешь в забитый до отвала мусорный пакет ничего больше, не разбрасываешь по всей квартире табуретки, а ставишь их на кухне под столом, закрываешь дверцы всех шкафов. Пустая пачка из-под сока должна находиться знаешь где? — Удиви. — Лукаво произнес Игорь, запустив пальцы в светлые отросшие пряди своего сбрендившего на порядке сожителя, усмехаясь. — В мусорном ведре. Не в дверце холодильника. Так, что-то еще… — А что же будешь делать ты? — С вызовом поинтересовался Лавров. — Буду следить, чтобы ты выполнял это все. Иначе я оторву твои пакостливые ручонки. — Я не пластилин. Из меня «другое» не слепишь. — Подытожил Игорь, завершая миниатюрный выговор от Конченкова. Стас и вправду смог бы смириться почти со всеми свинячьими замашками Лаврова, но есть привычки, которые настолько отчеканились на извилинах, что без соблюдения их невозможно уже и нормальное существование. Руки Игоря вездесущи. Настолько большие, уютные, охватывающие тело, кажется, полностью. В его руках Стас ощущал себя таким маленьким и ничего не стоящим, но осознание нужности Лаврову окутывало с головой. Губы Игоря пахнут недавними сигаретами, горькие, мягкие. От обычных касаний все внутри будоражит, кровь закипает и приливает к щекам. Голова перестает думать, как только поцелуи переходят на нервный кадык, охватывают дорожкой угол челюсти, подбородок, медленно, словно дразня, касаются губ Стаса. Глаза Игоря хитрые, как у кошки. Любящие, родные, но готовые обмануть в любой момент. Лавров — хороший манипулятор, кажется, Стас не раз сам попадался на крючок. Застрял бедным загнанным зверьем, без возможности выбраться из искусной ловушки. Привычки Игоря невыносимы. Он не встречал еще человека, который с таким упоением наблюдает за страданиями других. И делает это намеренно. Как бы сильно Стас не любил его целиком и по отдельности, реальность бьет похлеще бойцов ММА: им придется спать по разным комнатам. — Я не понимаю, почему ты так вцепился в это. Лавров был готов слушать гневные тирады каждый день. Бывает, что он специально не закрывает дверцы, оставляет на компьютерном кресле свои джинсы, не приносит на кухню кружки, составляя их пирамидой в зале на журнальном столике, не отмывает кастрюли после гречки. Только чтобы послушать потом истеричные выплески Конченкова. Но сейчас он, правда, не понимает, в чем соль. Почему он не может уступить ему хоть в чем-то? Игорь слишком устал от упрямства, он не обязан тащить все на себе. — Я сплю только слева. — Сказал, как отрезал, Конченков, отворачиваясь от своего оппонента. Сторона кровати — святой Грааль, на который нельзя покушаться. Если с крошками на столе после еды он еще смирится, то свое место на обители снов он точно не отдаст. Никому. — Давай хотя бы на раз поменяемся, у тебя не отвалится жопа, Стас. Пришлось согласиться. Вся ночь прошла, как на иголках. Неудобно. Как барракуде в сетях. Стас не заснул ни на секунду, все замышляя в красках, как будет душить Лаврова за испорченные сновидения с утра. Лавров, кажется, позицию Конченкова не разделял: мирно похрапывал, сипя в обе ноздри. Ушлепок. На следующую ночь пришлось применять экстренные меры. Стас высыпал в наволочку на левой стороне кровати немного черного перца, любезно предоставив свой ночлег ненаглядному. Кто б знал, что Лавров с подросткового возраста туговат на нос? Не прокатило, Конченков только сам чихал всю ночь, проклиная чересчур чувствительное обоняние. Третья ночь должна была быть победной, ведь левая сторона с чего-то вдруг была в воде. — Знаешь, я не хочу, чтобы ты спал на мокром. Это придется матрац переворачивать, да ну нах. Давай на правую ляжешь сегодня. — Мне не принципиально, мокрое оно или как в Сахаре. Двигай булки, я слева. Свинья. Как никогда подходящее звание. Пора переименовывать его в записной книге. Четвёртая ночь не принесла результатов. Лавров, кажется, был антагонистом «принцессы на горошине», ведь на все мелкие крупицы на левой стороне кровати реагировал более чем мужественно. Как мудак, вот как. Ни капли уважения к проделанной работе, хоть бы ойкнул ради приличия. Пятая ночь пропиталась истерикой Стаса до такой степени, что Лавров, молча, собрал все необходимое (т.е. сигареты, зажигалку, телефон и куртку) и вымелся из квартиры, не слыша весь поток слов Стаса, бьющих в спину. Эта ночь была в тысячу раз хуже предыдущих. Конченков завернулся в одеяло, как в кокон, смотря на настенные часы. Без привычного тепла, храпящего на всю округу, было тяжело. До щемящего в груди. До ломоты, сбивания привычного устоя жизни. Было отстойно на обеих сторонах — этой ночью он точно не уснет. Игоря не было вторую ночь подряд, и Конченков не знал, что сказать ему. Но одно он знал точно: он может поспать и на полу, только бы комната наполнилась запахом Лаврова. Ослепляя сонные глаза светящимся дисплеем, Стас набрал привычные цифры, слушая до омерзения долгий гудок. — Ты, как обычно, дошел до «героиновых двухэтажек»? — Тихо подал голос Конченков, угадывая предположительное месторасположение парня. Их место, ареал, пропитанный от и до воспоминаниями о былых перепалках, ежедневных встречах, стрелках, первом грубом поцелуе, бесконечно длинных вечерах, шутках на крыльце, тихом затяжном смехе Стаса после них. — Может, ты поторопился с выбором? Мне лучше было бы пожить у себя. Пока ты не поймешь себя, ну, знаешь… Не разберешься со всем этим дерьмом у себя в голове. Молчание казалось вечным, но за этот промежуток времени Стас понял одну вещь. Лавров ему дорог любым. — Возвращайся, чудовище. Прокуренный хриплый голос Стаса охладил горящую голову Лаврова. Конечно, Стас никогда не признает вслух, что он был не прав. Но для этого и существуют поступки. Придется закрывать за Лавровым дверцы, поднимать съехавшие с кресла джинсы, закрывать крышку унитаза, вытирать стол после еды. Самостоятельно. Не полагаясь на снисхождение Лаврова. Раньше Стас был уверен, что удобнее всего засыпать на правом боку, сминая ногами одеяло. Но теперь он убедился в новом аспекте: самая удобная поза — в объятьях Лаврова. Не важно, на какой стороне кровати. Они могут лечь и поперек. Наверное, в этом и смысл совместной жизни. Ты не должен ломать свои привычки, ты должен уступить место новым, более уютным, совершенным. Только тогда гармония воцарит не только в квартире, но и в беспокойном сердце. Но храп Лаврова отвратителен. Нужно будет записать его к лору.