Видно ли дело...

      «Отдай за меня, князь, племянницу твою, Забаву Путятишну» — молвит посол, из-под полуприкрытых глаз смотря на князя стольно-киевского.       А голос-то серебряный, Забава уж слышит — да и как тут не заметишь? И животные сами к руке ластятся, лучше людей всё понимая, чувствуя, что перед ними женщина, рука которой не принесёт беды. Хотя путает эта сила, внутри таящаяся, да разве ж женщина должна быть слабой? Это мужчины пускай себя обманывают да самолюбие тешат, так считая — уж Забаве-то известно, какими сильными бывают женщины.       Только бьётся она в закрытые двери дядюшкиного неверия да слепоты, взращенных на отношении к девицам. Не слышат её. И с замиранием сердца следит за боем посла с двумя богатырями местными — самой бы понять, чего страшась. То ли того, что победит женщина в мужской одежде, то ли того, что проиграет (не каждый муж перед братьями выстоит, а та — на фоне них хрупкая, что берёзка в любимой рощице). А голос её насмешливый дразнит соперников, делая их ещё злее, опаснее (и глупее). Но хитростью да ловкостью она выхватывает победу, и не может Забава не восхититься. И лишь сильнее убеждается, что сватает её другая девица.       Следующим днём снова её испытывают — и опять никто, кроме Забавы не видит правды. Незнакомка, уверенно держась в седле — словно бы правда дочь степей, а, впрочем, кто знает, где в действительности была её землица родная — обходит других, без страха проходя между двумя загонщиками, остервенело пытающимися хлыстами достать бедного зайца. Мгновение — и тот сам идёт в руки воинственной деве, и жмётся к тёплой груди, будто защиту ища. Забава лишь гонит от себя мысли, что понимает зайца.       И всё равно пытается убедить князя, что женщина перед ними. Неужели не видит никто боле? Или признавать не хотят?       Снова та, что зовёт себя послом Золотой Орды, требует отдать за «него» Забаву. Девушка в последний раз пытается воззвать к благоразумию княжескому: «Видно ли дело — отдавать девицу за женщину?!» — да только расставлены сети незнакомки. И князь уже заведомо проиграл, потому что даже не понимает, что он играет. А Забаву никто не слушает.       Крепко стоит «посол» на своём, сватая Забаву, и ловко меняет всё в свою пользу, торопя свадьбу. И каждую проверку так проходит, словно бы заранее знает, что её ждёт впереди, и лишь позволяет предлагать нужное ей. Да откуда бы? А дядюшка тем временем — разве нельзя было хотя бы раз послушать племянницу? — проигрывает Киев-град да саму Забаву в придачу. Племянница княжеская на мгновение удивляется, когда незнакомка, обманувшая Владимира да (почти) весь двор его, отказывается от города и головы проигравшего. И страшно подумать, что же та задумала сделать, к чему всё это идёт. Остаётся лишь ждать. А смиряться с судьбой — не хочется, только что Забава-то сделать может? До свадьбы «жениха» она не видит, и, кажется, никто из них двоих не жаждет это исправить.       Свадьба готовится воистину с княжеским размахом — разве ж можно иную себе позволить, коли племянница князя за посла Золотой Орды замуж выходит? Яства всевозможные, мёд да вина реками, лучшие гусляры да скоморохи — нельзя посрамиться.       Только не весел «посол». Забава гадает, от чего же так, бросая быстрые осторожные взгляды на женщину — та руками себя обняла и до странного потерянной смотрится. И в глазах тоска плещется, словно бы вино в бокалах гостей княжеских. Девушка давит в себе сочувствие. Вот ещё, сопереживать кому-то, кто её в эту игру мерзкую да непонятно на что направленную втягивает. А тут и Владимир отмечает, что не по нраву что-то послу ордынскому — да осторожно, чтоб не разгневать, выведать пытается.       А когда незнакомка Ставра называет, словно бы ненароком, Забава наконец-то понимает, что перед ними Василиса Микулишна — та самая, что «а нужно будет, вас всех, больших бояр, и тебя, князь, вокруг пальца обведёт». Да холодеет внутри. Мёртв Ставр Годинович уже несколько дней как, разозлил он Владимира не на шутку, взыграла гордость княжеская, да лишился богатырь русский головы своей. И кто теперь знает, что решит Василиса делать. Владимир тоже страшится, осознавая, что сейчас разгневает посла худой вестью — да только всё ещё невдомёк ему, с кем беседу ведёт.       И снова Василиса удивляет Забаву, когда князь, мямля и сжавшись перед гневом посла, сообщает о гибели Ставра. Замирает жена богатыря на мгновение да кулаки сжимает, после чего, прикрыв глаза да опустив плечи, молвит только: «Устал я, князь, от пира вашего».       Забава не знает, как это — потерять любимого, она и не влюблялась-то никогда толком, но отчего-то столь несчастный вид женщины заставляет и её печалиться. И хочется как-то поддержать её. Но тут же девушка одёргивает себя, да и страшно становится от мыслей о своей судьбе — а не захочет ли через неё отомстить Василиса князю?       А «посол» тем временем продолжает: «Вели всем расходиться». И, цепко схватив жену свою — Забава горько и боязно улыбается, и страх кривит искусанные губы — уходит в выделенные князем покои. «А руки-то действительно нежные» — думается Забаве, и та невесело усмехается мыслям, когда дверь за ними закрывается.       Василиса отпускает её руку и отходит к окошку, склоняя голову. Княжеская племянница и молодая жена — до чего же нелепо всё получается — смотрит на скорбно ссутулившуюся спину женщины, что казалась несгибаемой. Но Забаве всё равно страшно.       — Что делать-то со мной будешь? Или думаешь, не вижу я, что ты женщина? — пытается храбриться, и голос, кажется, не дрожит почти — зато руки с перстнями драгоценными так и вздрагивают, да коленки подгибаются. Но голова гордо вздёрнута и глаза прямо смотрят. Хотя Василиса даже не оборачивается.       — Может, ещё и догадалась, как зовут меня? — наверняка печально улыбается, сжимая пальцами свои плечи.       — Василиса Микулишна ты, жена Ставра Годиновича, — всё ещё не отходит от двери, упираясь в неё лопатками. Так хоть немного спокойнее, когда спину холодит резной узор плотно закрытых створок.       — Хоть кто-то здесь не обделён умом, — а голос нежнее, чем на пиру. И не скажешь, что эта женщина только что обвела князя и бояр вокруг пальца.       Она качает головой, словно бы в ответ на свои мысли, и выпрямляется, оборачиваясь.       — Не могу я всё просто так оставить, — голос звучит твёрдо, а синие глаза сверкают решимостью. Забава нервно сглатывает и сильнее прижимается к закрытой двери. Василиса, видя её испуг, говорит уже мягче. — Но тебя я не трону, не беспокойся. Только ты всё равно со мной отправишься. Уезжаем завтра.       — Зачем я тебе? — Забава щурится, всматриваясь в лицо. Вечереет, и в комнате полумрак, лишь лучины, заботливо зажжённые служками, его немного рассеивают.       — Мне для ровного счёта ведь сотая жена была нужна, как я могу без неё уехать? — и глаза ехидно сверкают.       Забава лишь задумчиво кивает, понимая, что, кажется, ей самой придётся прийти к ответу — и она надеется, что ей это удастся сделать как можно раньше.       — Попробуй уснуть. Завтра будет тяжёлый день. Хотя и этот вряд ли тебе показался хорошим.       — А ты?       — А мне нужно подумать… — Василиса садится на край кровати, спиной к юной «жене». Локтями упираясь в колени, складывает пальцы в замок и опускает на них голову.       Забава снимает тяжёлые украшения и всё ещё дрожащими пальцами складывает их на стол. Не верится, что всё так просто, да и кто знает, что в голове у этой странной женщины. Хоть она и обещала, что не тронет, но зачем-то ведь она всё это устроила? И продолжила, даже после того, как узнала о смерти Ставра — хотя, похоже, ради его вызволения из темницы и устроила это всё.       Забава замирает возле кровати, выбравшись из дорогого одеяния и неловко переступая с ноги на ногу. И пряча за спиной руку с кинжалом — подарком давешним. Воздух прохладный — ночь обещает быть не жаркой — а потому хочется скорее оказаться в тепле. Но волнует один вопрос.       — Я… Они ведь наверняка проверять будут… как ночь прошла… — почти шепчет, неловко пытаясь подобрать слова. Пальцы перебирают ткань нижнего платья, нервно сминая края оборок. — Нам, наверное, придётся… Только как это… у женщин происходит? — под конец она говорит совсем тихо, закрыв глаза.       — А ты этого хочешь? — Василиса всё же оборачивается, с интересом смотря. И мягко продолжает, чтобы сильнее не напугать: — Только честно.       Забава головой мотает несогласно, всё ещё не открывая глаза. Щёки красные, и блики от огня пляшут на них, перебегая на медные волосы, растрепавшиеся к концу дня.       — А я не буду тебя ни к чему принуждать, — голос успокаивает, и княжеская племянница всё же смотрит на женщину. — Не бойся, есть у меня одна мысль.       Василиса достаёт из голенища сапога острый кинжал и кладёт его рядышком. Забава испуганно замирает и крепче сжимает рукоять своего — шансов мало, но может удастся защититься, если что-то не так пойдёт. Всё же Василиса вряд ли ожидает от неё чего-то подобного. Но та лишь снимает шлем да татарское платье и, встав коленями на кровать, задирает рукав нижней рубашки, примеряясь кинжалом к плечу.       Из надреза на кровать льётся кровь. Богатырка удовлетворённо наблюдает, после чего, когда крови достаточно, чтобы точно уважить любопытство назойливых проверяющих, отрывает от подола ткань.       — Давай помогу, — Забава отмирает, и тоже опускается на кровать, незаметно — как ей кажется — откладывая кинжал. Взгляд Василисы насмешливо сверкает — не могла она не заметить, что девушка вооружена — но тут же вновь сквозит тоской. И лишь кивает, отдавая ткань. Девушка осторожно вытирает лишнюю кровь и перевязывает рану, боясь навредить. И замечает на коже несколько шрамов явно от оружия.       — Это давний бой был, мы с сестрой тогда в засаду попали, — поясняет женщина, заметив любопытство. — Справились, как видишь, но без ранений не обошлось.       — Сестрой?       Судя по сиянию глаз, едва уловимому в неровном свете огня, Василиса что-то для себя решила.       — Я потом вас познакомлю. Спи пока, тебе завтра понадобятся силы. И кинжал не забудь.       Василиса ловит себя на том, что любуется тем, как румянец красит щёки юной «жены». А перед взором тут же Ставр предстаёт. Богатырка прикрывает глаза, думая о том, что не время сейчас оплакивать погибшего мужа, которого, несмотря ни на что, любила. Но надо хоть о смерти его выведать.       — Забава, — осторожно зовёт она девушку, что уже легла, успокоившись и, кажется, даже доверившись.       — Да? — голос усталый, и смотрит сквозь полураскрытые глаза.       — Где сейчас, — на мгновение запинается и сжимает пальцами ткань нижнего платья, собравшегося на коленях — она всё же сидит на них на кровати — но продолжает тихим голосом, — где сейчас мой Ставр? Похоронили ли его, как следует? — опускает голову, и светлые локоны скрывают печальное лицо.       — Дядюшка похоронил его. Я… мне очень жаль, — она садится на кровати и осторожно тянет руки к чужим плечам. Ей отчего-то действительно больно видеть, как страдает эта сильная и смелая женщина. И она осторожно обнимает её, позволяя прижаться и опустить голову на плечо. Ткань под её головой становится мокрой, но Василиса плачет беззвучно, словно не давая себе проявлять эмоции больше нужного. Забава лишь молча гладит её по плечам и голове. И думает о том, что же будет дальше: с ней самой, с Василисой да князем. Ведь рано ли, поздно ли, прознает, что обманули. Он, конечно, обычно только пирами да охотой интересуется, да только много бед уже было от уязвлённых мужей. Да и Василиса явно что-то планирует. Узнать бы только...       Лучина догорает, оставляя их в темноте.