***
На борту «Востока-2» эта радиограмма, пройдя полсвета, прозвучала в то время, когда Герман, пролетев в космосе более 200 тысяч километров, уже пошел на шестой виток вокруг Земли. Именно эти теплые слова заставили улыбнуться космонавта и почувствовать себя не одиноким в таком пустом и новом для мира космосе.***
Летя над Атлантикой, каждый то и дело вглядывался в высокое чистое небо — казалось, вдруг он увидит «Восток-2», проходящий где-то над нашим Ил-18. И весь путь до Исландии, а затем в ночном небе над Северным морем и Скандинавией мы провели в непрерывных разговорах о полете Германа. По картам отмечали пройденный им путь, живо обсуждали перехваченные в эфире сообщения московского радио. Когда стало известно, что Герман отдохнул, поспал и продолжает выполнять программу полета, я тоже решил прилечь. Но и на этот раз спалось тревожно. Хотя я твердо верил в безопасность нашей первоклассной космической техники, верил в силы и возможности своего друга, в душе меня не покидало чувство беспокойства, ведь близилось время приземления «Востока-2» — заключительного и очень трудного этапа полета.***
По часам вижу — близится время посадки. Я знаю, что сейчас у Германа Титова наступают самые ответственные минуты: приземление в заданном районе, 12 апреля в эти же часы суток я тоже испытывал волнение и хорошо понимаю всю ту ответственность, которую несет Герман, и всем сердцем разделяю с ним его чувства. Я уверен, что этот отличный парень с честью выдержит все испытания и полностью выполнит сложную и нелегкую программу второго в истории полета человека в космос. Герман Титов — коммунист, он выдержит все, что выпадет на его долю. Сейчас мы оба — он на орбите, опоясывающей планету на огромной высоте, а я из западного полушария — летим на восток, навстречу солнцу. Мы скоро обнимем друг друга, мой верный крылатый товарищ!***
Мы прилетели на Внуковский аэродром почти в то же время, когда Герман Титов приземлился в тех самых местах, куда немногим больше ста дней вернулся из космоса и я. Через некоторое время мы вылетели к нему. Я застал Германа Титова в знакомом двухэтажном живописном домике, в котором я отдыхал после своего возвращения из космоса. Сухощавый, гибкий, сильный и необыкновенно ловкий, он, несмотря на все тяготы суточного пребывания на орбите, дышал здоровьем, и только в красивых выразительных глазах его чувствовалась усталость, которую не могла погасить даже улыбка. При виде его у меня дрогнуло сердце. Заметив мое появление в комнате, он тут же пошел мне на встречу и мы обнялись. Все тот же запах, что и прежде. Именно то, чего мне не хватало все это время, пока я путешествовал по далеким странам. — Как космос? — спросил я. — Прекрасен. Но дома все же лучше, и ты знаешь почему, — ответил он, глядя на меня уставшими глазами, но все с тем же теплом. Конечно, я знаю, ведь и мне после моего первого полета в космос, дома было намного лучше, как бы не было прекрасно космическое пространство. Мы не виделись с Германом почти четыре месяца. После моего возвращения из космоса жизнь перестала быть прежней. Безусловно, я рад, что именно нашему советскому народу удалось первыми сделать такой большой и смелый шаг в космос, но со всем этим мировым вниманием времени на личную жизнь практически не осталось. Я перестал принадлежать себе. Вечные разъезды, новые встречи и знакомства с именитыми людьми, конференции и постоянное внимание будто под прицелом — в это превратилась моя жизнь. Да и не только моя. Жизнь моей жены Вали тоже сильно изменилась. В нашем доме зачастую были гости. Наш дом посещали как и старые добрые знакомые, которые приехали с дальних краев, чтобы поздравить, так и новые статные личности, жаждущие подать руку космонавту. Злиться Валя не могла, сама понимала, что всему миру интересен такой большой прорыв в сфере космонавтики. И что ее муж теперь не просто летчик Юрий Гагарин, а майор и первый человек, покоривший космос. За эти четыре месяца я много где побывал: Чехословакия, Болгария, Финляндия, Англия, Польша, Куба, Бразилия, Канада. Каждая страна по-своему прекрасна и удивительна! Везде меня встречали с теплотой и радушием. И как-то раз на одной из пресс-конференций, которая проходила в Лондоне, мне задал вопрос один из корреспондентов известного радио агентства Би-Би-Си: — Мистер Гагарин, что вам показалось более трудным — рейс в космос вокруг Земли или поездки по зарубежным странам? Ну что можно было ответить? Пришлось пошутить что, когда, мол, слетаете в космос, сами узнаете, что труднее… На самом деле, я прекрасно тогда знал ответ на этот вопрос, но ответив тогда честно, из моего ответа мог появиться ряд новых более проблематичных вопросов. Все четыре месяца, которые я провел в разъездах, мою голову занимали не только мысли о пресс-конференциях и красоте невиданных стран. В свободное время, которого было очень мало, я думал об одном очень странном поступке моего товарища Германа Титова. Эти мысли были мучительны, потому что вопросов было много, а ответов ноль. Одиннадцатого апреля, за день до моего полета в космос, Герман нашел свободную минуту между нашими тренировками и подошёл ко мне в нашем домике со словами «Юра, надо поговорить». Не думая ни секунды, что может послужить темой нашего разговора, я согласился. Мы сели на мою кровать и только сейчас я заметил, что с Германом что-то не то. Весь он был какой-то напряженный, крепко сжав кулаки, он то и дело отводил от меня взгляд. Явно случилось что-то не хорошее. — Герман, что-нибудь стало известно о моем завтрашнем полете? — не дожидаясь пока он начнет, спросил я. — Нет, нет! Речь вовсе не о полете! — быстро затараторил мой товарищ, понимая, что я тоже весь на взводе. — Просто хотел пожелать тебе слова удачи! Лично. После этой фразы он посмотрел на меня своим глубоким взглядом, который иногда чем-то напоминал мне вид из окна иллюминатора, и что-то было в этом взгляде не то. Будто бы мой товарищ что-то от меня скрывает. — Что ж, удача мне завтра точно не помешает… Где-то с минуту мы сидели молча. Каждый думал о своем: я — о предстоящем полете, а Герман… Мне до сих пор не ясно, что было у него в голове на тот момент. То, что произошло дальше, долго не укладывалось у меня в голове и мысли об этом терзали мой мозг все четыре месяца. Мой друг сидел достаточно близко ко мне, наши плечи почти касались друг друга. Когда он резко повернув голову в мою сторону, наши губы встретились. От неожиданности я не успел предпринять никаких действий. Оно и к лучшему, потому что сейчас жалеть не о чем. Что было, то было. Это длилось буквально несколько секунд, но за это время я успел почувствовать тот жар, с которым его губы касались моих и аромат мыла, который от него исходил. Он резко отстранился от меня и отвернулся. Встал. Томно вздохнул и сказал: — Увидимся на Земле. После этих слов он быстро покинул мою комнату. Я еще долго сидел и пытался понять что же произошло. Точнее столько, сколько позволяло наше расписание. Практически каждая минута часа была занята. После возвращения на Землю возможности нормально поговорить с Германом у меня не было. Долго размышляя о том поцелуе, я твердо для себя решил, что ничего противозаконного мы не совершили. Мы с Германом хорошие товарищи, борцы за общее дело. И тот случай в моей комнате просто воля дружеских чувств Титова по отношению ко мне. Ведь совершенно неизвестно как мог закончится мой полет в космос. И вот сейчас я снова чувствую запах того же мыла в объятиях близкого мне товарища. В дверь постучали и мы непроизвольно отшатнулись друг от друга. Пришел врач Андрей Викторович, напомнил Титову, что пора спать. Я пожелал другу добрых снов и тоже пошел в свою комнату.***
На следующее утро пришли корреспонденты центральных газет, попросили Титова провести пресс-конференцию. Она состоялась на втором этаже. Отдохнувший за ночь Герман выглядел свежо и бодро. Он вошел быстро, переставил со стола вазу с букетом, затем потянулся к ней, вынул розу и то нюхал ее, то обрывал лепестки. На вопрос, как он себя чувствует, ответил: — Вы это сами видите… Отдохнул и готов снова приступить к работе. — И провел рукой по тщательно выбритой щеке. Первая пресс-конференция Титова продолжалась свыше часа. Отщелкали фотоаппараты, погасли ослепительные вспышки блицев. Космонавт, попрощавшись с журналистами, вышел из комнаты. В коридоре его поджидали врачи. Режим дня был строго подчинен требованиям науки. Вечером мы незаметно ушли к Волге и, пройдя немного по высокому берегу, прилегли на густую зеленую траву. — Ну, рассказывай, — попросил я. Герман Титов — человек сдержанный и немногословный. Но я знал, что мне он скажет все, вплоть до самого сокровенного, ибо то, что мы видели и пережили в космосе, сроднило нас на всю жизнь. — Я ведь все рассказал на пресс-конференции, — попробовал отшутиться Герман и, улыбнувшись, начал говорить: — Ты ведь знаешь, что, снаряжая меня в космический полет, ученые прежде всего хотели узнать, сможет ли человек находиться и работать в условиях невесомости длительное время. Титов сорвал травинку и покусывал ее. Я сбоку любовался им. Возбуждение, вызванное пребыванием в космосе, еще не прошло. Глаза его по-прежнему светились темным блеском. Из того, что рассказывал Герман, многое мне было известно. Правда, в своем полете мне не довелось поспать. Он поведал, что, пролетая над Южной Америкой, в ночной тьме видел два фосфоресцирующих пятна — по-видимому, огни больших бразильских городов, в которых я только что побывал, — Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Огни появились и исчезли, оставив в душе радостное чувство неразрывной связи с людьми. Хорошо рассказывал Герман о Луне и звездах. Человек он наблюдательный, и ничто не ускользнуло от его внимательного взора. Он заметил, что звезды в космосе не мерцают. Что только в Советском Союзе видны колоссальные массивы возделанной земли. Вскоре нас отыскали и позвали ужинать. Титов ел мало, выпил стакан боржоми и съел яблоко. Он любит яблоки и не раз говорил, что в его родных краях отличные яблоневые сады. За столом он молчал, и я знал, что мысли его далеко, может быть, в родном алтайском селе Полковникове или Москве. Во время нашей встречи он несколько раз вспомнил о своей жене — Тамаре. Я тоже не редко вспоминал о Вале и наших девочках — Галине и Леночке. Когда Титов лег спать, мы, жившие с ним в одном домике, вновь заговорили о его полете. И долго не могли заснуть, рассуждая о космическом пространстве и о том, что нас ждет впереди.***
Спустя несколько дней, попрощавшись с Германом Титовым, вместе с Валей и Галиной я улетел в Венгрию, где на многих митингах рассказывал о подвигах моего товарища. Это был первый заграничный полет Вали. Страна приняла нас торжественной встречей. И у Титова, и у меня есть потрясающие жены, которых мы очень любим. Наши жизни уже никогда не будут прежними, потому что отныне они принадлежат государству. Советскому Союзу нужны свои герои. Словами не передать ту незримую связь, что образовалась у нас с Германом. Наши подвиги положили начало освоению космоса, а наше знакомство на космодроме положило начало крепкой дружбе.***
Спустя почти семь лет после полета второго космонавта в космос Юрий Гагарин погиб во время тренировочного испытания на самолёте МиГ-15УТИ под руководством опытного инструктора В. С. Серёгина, вблизи деревни Новосёлово Киржачского района Владимирской области. Для расследования причин катастрофы была создана Государственная комиссия. Отчёт составил 29 томов и был засекречен. Гибель Гагарина поставила крест на космической карьере Германа Титова, политбюро ЦК КПСС приняло решение беречь его и указом главнокомандующего ВВС Титова отстранили от полетов. Он — народное достояние, и страна не может им рисковать. Это был тяжкий удар для Титова, который не мыслил себя без неба и без лучшего друга.