Так будет лучше

      - Ничего не хочешь мне сказать?       - Ты такой красивый.       Руки сами тянутся к лицу напротив. Его хочется трогать. Хочется зарыться в эти светлые волосы, провести пальцами по щеке, спуститься к шее. Невероятное желание сжать накачанные руки, спуститься по ним ниже, провести по сгибу локтя, переплести пальцы.       Они сидят у Лёши дома. На полу, опершись спинами о диван в гостинной. Так захотел Нурлан. Позвонил в два часа ночи, завалился в квартиру через четверть часа, спустя несколько минут разорвал поцелуй, направился в соседнюю комнату и устроился на бежевом ковре.       Стрелки на часах медленно двигаются к половине третьего, а за все это время было произнесено лишь две фразы - Лёшин вопрос и Нурланов ответ.       Сабурову нравится так сидеть. Ему доставляет удовольствие находиться в обществе голубых глаз напротив. И тела напротив. Он растворяется во взгляде, в прикосновениях к любимым плечам, даже в том, как дышит человек перед ним. Нурлану хорошо.       А Щербаков закипает. Руки напрягаются, желваки играют на скулах, а те самые голубые глаза наливаются злостью. Ему хочется рвать и метать, накричать, высказать все, что думает. Лёше НЕ хорошо.       - Зачем ты приехал? - холодный тон, от которого у любого появилось бы желание залезть под несколько одеял.       - Я не мог уснуть, - такая широкая улыбка и яркий блеск в глазах, что можно согреться лишь глянув на них.       Это продолжается не один месяц. Сначала все было отлично. Проведенные вместе дни, бессонные ночи вдвоем, пробуждение в любимых объятьях. Потом же все изменилось. У Нурлана стали появляться какие-то срочные дела, о которых не хотел рассказывать, он срывался с места, уходил, уезжал куда-то. Но всегда возвращался - довольный, заведенный, слегка потерянный. Щербаков начал серьезно задумываться о том, что ему изменяют. Но этот вариант был отметен. Со временем все становилось только хуже. Звонки среди ночи, веселый Нурлан на пороге квартиры, пустой взгляд темных глаз и стандартное “мне просто не спится”.       И почему же это плохо? Потому что это был уже не его Нурик. Не тот парень, в которого он влюбился. От того осталась одна лишь оболочка. А все нутро заполнено теперь другим.       И в какой-то момент Лёша понял, что не так. А потом убедился лично, зайдя в ванную комнату как раз в тот момент, когда брюнет склонился над телефоном, лежащим на раковине. И вдыхал, закрыв одну ноздрю.       Он был в ярости. Он кричал, затаскивая Сабурова в комнату и толкая на диван. Ему хотелось выбить из этого идиота всю дурь. Но не стал. А смысл?       Они поговорили утром. Нурлан обещал, что завяжет, бросит. Лёша обещал, что в противном случае завяжет и бросит он. Нурлана.       И все начало налаживаться. Тишина и спокойствие почти на две недели. Но вот сейчас эти двое сидят на полу, опершись о диван. Один спокойный и расслабленный, а у второго белеют костяшки пальцев.       - Ты обещал.       - Лёх, Лёх, ну я последний раз.       - Это у нас кто-то пиздабол, получается?       - Лёш, я...       - Пошел нахуй из квартиры.       И Нурлан уходит. А Щербаков остается один на один со своими мыслями, гневом и противоречащим всему желанием вернуть парня обратно. Но он не смеет. Знает, что так будет лучше, должно быть лучше. Он поступает так ради Нурика - человека, которого все равно любит, с которым хочет быть.       Дни сменяются один за одним. Работа, дела, встречи с друзьями - поток событий, в котором хочется скрыться от мыслей об одном единственном человеке. Том, который продолжает звонить, писать, приезжать и стучаться в дверь, сидеть на лестничной клетке в ожидании того, что его простят и пустят к себе. Фразу “я чист” он теперь слышит чаще, чем “привет”. А “я тебе не верю” говорит столько раз, сколько не сказал за всю свою жизнь. Но Лёша держится. С огромным трудом, игнорируя разрывающееся и ноющее сердце, но держится.       “Так будет лучше”       А потом все прекращается. Спустя полтора месяца Сабуров перестает появляться у его квартиры, а телефон больше не разрывается от уведомлений. И тогда становится еще больнее. Верить в то, что Нурлан больше не появится, не хочется категорически. Но трехдневное затишье срывает тормоза и хваленую выдержку, и рука тянется к телефону.       Гудки. Длинные, режущие слух, тянущиеся словно целую вечность. А затем короткое:       - Привет.       - Ты ебаный козлина.       - Я знаю.       - Чертов торчок.       - Уже нет.       - Я же переживаю.       - А я с той ночи больше ни разу.       - Пиздишь.       - Лёш, можно я приеду?       - У тебя двадцать минут.