***
Когда Дадли было четыре, весь его мир перевернулся с ног на голову. Ему перестали давать много сладостей и кормили только «здоровой» едой, которая была совсем не вкусной, не позволяли долго гулять. Мама стала очень грустной и много плакала, а папа постоянно хмурился и подолгу смотрел на Дадли, особенно когда укладывал его спать. А ещё теперь они часто ездили к доктору, который очень много говорил, что-то рассказывал родителям, говоря какими-то странными и сложными словами. — Острый промиелоцитарный лейкоз, — неоднократно повторяет доктор Шепард, и Дадли запоминает только эти слова. Дадли пришлось целую неделю провести в больнице, где его всего обмотали проводами и трубками и много тыкали иголками. Было больно и очень страшно, но Дадли быстро перестал кричать и сопротивляться, когда заметил, что родители стоят рядом, за стеклом, и никак не реагируют на его капризы, только мама снова тихо плачет. О Гарри все забыли, мальчик был предоставлен самому себе, и Дадли даже не представляет, что его кузен делал всё это время, слышал только, что его оставляют у соседки, миссис Фигг.***
К пяти годам Дадли чётко знает, что очень серьёзно болен. Это становится ясно по всё более тяжёлым вздохам отца и нервозном поведении матери, по затянувшемуся присутствию в больнице. — Всё будет хорошо. Мы справимся с этим, — не устаёт бормотать мама, мельтеша рядом. — Всё будет хорошо. Доктор тоже не даёт ему надежды на счастливый финал, часто поджимая губы и не выдерживая долгих взглядов. Медсёстры, проверяя показания, смотрят на него с жалостью и грустью. Дадли хочется громко и долго кричать от всего этого, его переполняет страх и отчаяние. Однажды папа приезжают в больницу не один, он привозит с собой Гарри. Дадли слышит краем уха, как отец ворчит, что «не смог пристроить паршивца», в ответ на возмущённые вопросы мамы. Пока родители спорят, Гарри любопытно, но с осторожностью заглядывает в палату. Дадли видит, как лицо его кузена становится испуганным и удивлённым, и как сам он весь сжимается и, кажется, слегка дрожит. Гарри сейчас напоминает ему амбарную мышь, которая увидела огромного кота. Но, в отличие от мыши, он не сбегает, куда глаза глядят, а набирается храбрости и подходит ближе к кровати, на которой лежит Дадли, бледный и измученный болезнью, весь в проводах и с иглами в руках. — Привет, Дадли, — шепчет Гарри слабым голосом, будто только вчера научился говорить, а до этого пять лет молчал. Дадли не удостаивает его ответом, потому что не знает, что сказать. Он давно уже не видел кузена. Даже бывая дома, Дадли всё время находился в своей комнате, а Гарри запрещалось туда ходить, поэтому они не видели друг друга вблизи несколько месяцев. Мальчик рассматривает его и приборы вокруг, словно пытается что-то понять, разгадать какую-то загадку. И Дадли уже хочет открыть ему секрет, сказать, что он умирает, но в палату врывается мама, злая, как сотня голодных собак, и жёстко выволакивает кузена за локоть. Остаток дня Гарри проводит на неудобном диванчике в приёмной, а Дадли развлекает себя тем, что пытается рассмотреть его через стекло, но у него ничего не получается под таким углом.***
В следующий раз они встретились через два месяца, Дадли разрешили вернуться домой на какое-то время. Приехала тётя Мардж, потому что маме нужна помощь, а папа должен работать, чтобы оплачивать счета. В тот день мама уехала по делам в город, а тётя так разволновалась, что решила немного выпить, и уснула в гостиной перед телевизором. Сначала всё было в порядке, но вскоре у Дадли разболелась голова и он почувствовал, как из носа потекла кровь. Он был очень слаб и почти не мог двигаться, это было просто выше его сил. Он попытался позвать тётю, но она не откликнулась. Зато на зов пришёл Гарри и, увидев кровь на лице Дадли, тут же побежал в ванную за чистым полотенцем. Он вытер кровь и спросил нужно ли ему что-то ещё. — Лекарства, дай, — выдавил из себя Дадли, испытывая зверскую боль. — Возле лампы, в оранжевой баночке, круглые, две штуки. Гарри нашёл нужные таблетки, выловил две, подготовил стакан с водой и, приподняв Дадли над подушкой, закинул их ему в рот, после чего поднёс воду и позволил сделать несколько глотков. Дадли облегчённо выдохнул, когда оказался снова на мягкой подушке с мыслью, что скоро эта боль должна прекратиться. Гарри молча вернул все вещи на свои места и уже собирался покинуть комнату, когда Дадли неожиданно даже для самого себя сказал: — Спасибо, Гарри. Мальчик замер и посмотрел на него. Он мог бы быть удивлённым или раздражённым, но он не был. Гарри улыбнулся ему, как улыбаются друзьям, и кивнул. — Не за что, — и он вышел за дверь, оставляя Дадли одного, наедине с его мыслями.***
В шесть лет доктор Шепард назначил Дадли курс химиотерапии, предупредив, что эта процедура сопровождается крайне неприятными побочными эффектами. Выпадение волос, высокая температура, рвота, язвы во рту, боли в мышцах и костях, проблемы с пищеварением. Всё это ожидало Дадли в ближайшие месяцы и совсем его не радовало. Он снова должен был жить в больнице, потому что она находилась в Лондоне, и ездить на такие расстояния несколько раз в неделю было не только утомительно, но и вредно в его состоянии. Волосы начали выпадать уже после второго сеанса, и Дадли с сожалением смотрел, как теряет последние черты своей прошлой внешности, а вместе с ними и надежду когда-нибудь вернуть всё на свои места. Когда он потерял последние волоски, он осмелился посмотреть в зеркало и не увидел в нём себя. Из зеркала на него смотрел исхудавший, лысый и болезненный ребёнок, с бледно-серой кожей и красными глазами. Дадли так испугался собственного отражения, что больше не подходил к зеркалу. В тот же год, на Хэллоуин, когда всё детское отделение больницы украсили бумажными тыквами и летучими мышами, а другие пациенты и некоторые доктора нарядились в яркие самодельные костюмы разных персонажей фильмов и мультиков, родители снова привезли с собой Гарри. Они наказали ему не покидать диванчика в приёмной, но кузен, как заметил Дадли, никогда не отличался здравомыслием, поэтому, стоило только взрослым уйти за доктором в его кабинет, Гарри сразу встал и направился прямо к нему в палату. Зайдя, он снова застыл на месте, как в прошлый раз, слишком поражённый увиденным. — Привет, — сказал он, отойдя от шока и испуга и сделав пару неуверенных шагов. — Привет, Гарри — нашёл в себе силы махнуть рукой Дадли и поморщился от неприятного ощущения катетера под кожей. Заинтересованный Гарри приблизился к самой кровати и взглянул на иглу, воткнутую Дадли в вену. Он проследил путь трубочки до высоко подвешенного пакета с желтоватой жидкостью, которая текла прямо внутрь тела Дадли, ухудшая его самочувствие, хотя все вокруг твердят, что это должно ему помочь победить болезнь. — Как ты, Дад? — спросил, наконец, Гарри. Словно в ответ на его вопрос, Дадли резко стало хуже, тошнота поднялась к самому горлу и у него начался рвотный рефлекс. Все два литра воды, которые он обязан был выпивать каждый день, могли оказаться на полу и покрывале, если бы Гарри вовремя не подставил тазик, который стоял рядом как раз на такие случаи. Пока Дадли болезненно избавлялся от содержимого своего желудка, мальчик стоял рядом и утешающе тёр его по спине, а когда позыв прекратился, быстро убрал таз в сторону и протянул ему бумажные салфетки. Дадли удивлённо наблюдал за кузеном, который так же забрал использованные салфетки, бросив их в тот же таз, порылся в карманах брюк и протянул ему карамельную конфету с ментоловым вкусом. Родители никогда не покупали такие, поэтому их ему, скорее всего, дала миссис Фигг, а он решил поделиться с ним. Дадли принял конфету, желая избавиться от отвратительного вкуса во рту. Гарри взял полный рвоты тазик и вышел из палаты, а вернулся уже с пустым и чистым, поставив его на прежнее место, где Дадли мог бы до него дотянуться. Дадли вдруг почувствовал себя плохо, но не из-за тошноты, а потому что он понял, как сильно он виноват перед кузеном. За эти три года он осознал, что далеко не всемогущ, и не все его желание исполняются, и что его отношение к Гарри было более, чем несправедливо. — Извини меня, Гарри, — говорит Дадли, бессильно откидываясь на подушки. Он закрывает глаза, лишь бы не видеть этого противного больничного света ламп, а ещё боясь, что Гарри будет смотреть на него осуждающе или с ненавистью. Но Гарри ничего не отвечает, и Дадли уже начинает думать, что кузен ушёл, но неожиданно чувствует прикосновение к своей руке. Он открывает глаза и видит, что Гарри взял его ладонь в свои руки, словно пытаясь согреть, но Дадли знает, что он сейчас горячий, потому что медсестра недавно меряла ему температуру и градусник показал 38.7, поэтому наблюдает за этим с непониманием. Он не осмеливается ничего сказать или забрать свою руку, только наблюдает за кузеном, а тот не отпускает его и что-то беззвучно шепчет. Вскоре Дадли успокаивается, свыкается со странным контактом, и обращает внимание на то, что его больше не мучает тошнота так сильно, как раньше, ломота в теле будто притупилась, и сам он ощущает себя более бодрым. Даже появляется желание встать из кровати, пройтись, выйти на улицу. Дадли изумлённо смотрит на Гарри, на их руки и понимает. Он прекрасно помнит те немногие случаи, когда дома происходили странные вещи, вроде летающих игрушек или внезапно лопающихся лампочек и исчезающих вещей. Каждый раз, когда что-то такое случалось, мама сильно кричала на Гарри и обязательно запирала его в чулане, позволяя выйти только по нужде. Дадли давно знал, что его кузен не обычный мальчик, как сам Дадли и его родители, он обладал какими-то способностями, как герои комиксов. Но, хоть Дадли и было любопытно иногда, родители так злились и ругались, что он решил никогда не спрашивать об этом, чтобы его не перестали любить и исполнять его капризы. Сейчас, когда ему уже шесть, он понимает, что Гарри своей силой облегчает его мучения. Его никто не просил, он просто решил помочь Дадли, не ожидая ничего в ответ на свои старания. В палату заходит мама и, когда видит их, её лицо краснеет от гнева. — Что ты делаешь, мерзкий мальчишка! Она подскакивает к кровати, хватает Гарри за плечо, наверняка больно, и оттаскивает подальше. Дадли мгновенно чувствует перемену — потеряв источник силы, которая подпитывала его тело, ощущения от болезни и её лечения накатывают на него ещё большей волной, рвота тут же подступает к горлу. Мама слишком зла, чтобы заметить перемену в состоянии сына, а вот Гарри последние минуты сконцентрированный на Дадли видит всё и, с трудом вырвав плечо из плена, кидается на помощь, снова подставляя таз. — Всё хорошо, Дадли, спокойно, это нормально, — приговаривает Гарри и, как раньше, трёт Дадли по спине, успокаивая. Пока Дадли отплёвывается сгустившейся слюной от гадкого вкуса желчи, мама шокировано смотрит за действиями Гарри, который снова подставляет коробку с салфетками и убирает тазик так уверенно, словно уже много раз ухаживал за больными. В палату на шум заглядывает отец и едва не повторяет недавние действия мамы, но вовремя замечает, что Гарри помогает Дадли привести себя в порядок. Родители обмениваются неуверенными взглядами, не зная, что им делать. Кузен снова протягивает ему мятную конфету и выносит таз из палаты, робко проходя мимо взрослых. Когда они остаются втроём, Дадли решается заговорить. — Оставьте Гарри в покое, — выдавливает он из себя, смотря прямо в лица родителям. — Он помогает. И его сила... тоже помогает. Мама испуганно прикрывает рот ладонью, а папа хмурится и стискивает кулаки. — Что ты такое говоришь, сынок? — осторожно приседает рядом на постель мама, беря его руку в свои, как сделал Гарри недавно. — Сила, которой он обладает, мама, — Дадли вкладывает в голос всю доступную ему сейчас твёрдость, — она помогает мне. Пока Гарри держал мою руку, я чувствовал себя так, словно и не болею вовсе, а стоило ему отпустить, ну, вы сами видели... — Этого не может быть, — помотал головой отец, схватившись за изножье больничной койки. — Его сила это ненормально, это плохо. — Не знаю, почему вы так решили, — выдохнул Дадли, стараясь расслабиться. — Но мне правда стало намного лучше, пока он это делал. Может быть, вы ошиблись? Они снова переглянулись, озадаченные и немного напуганные. Гарри возвращается в палату с чистым тазиком, ставит его на место и выходит, виновато опустив голову, возвращается на свой диван в приёмном отделении. Дадли провожает кузена грустным взглядом, он надеялся вновь почувствовать силу, исходившую от его рук, мечтал избавиться от боли и тошноты. — Может, ты и прав, милый, — отвечает мама, наблюдая за сыном с болью на сердце. Папа вскоре увозит Гарри домой, но на следующий день после обеда кузен снова приезжает в больницу. Он сразу идёт в палату, провожаемый недовольным взглядом отца, и Дадли очень смущён, но всё равно рад видеть мальчика. Мама, сидящая в кресле в углу палаты, молчит, словно не заметила появления племянника, только выглядывает из-за книги, внимательно следя, чтобы с её сыном ничего не случилось. — Привет, Дад, — Гарри улыбается и осматривается, словно что-то могло измениться за одну ночь, даже украшения в приёмной не успели убрать после праздника Всех Святых. — Привет, Гарри, — Дадли тоже выдавливает из себя улыбку, стараясь не обращать внимания на усталость. Он двигается, чтобы Гарри мог сесть рядом, тот понимает намёк и залезает на койку. — Ты выглядишь уставшим, — замечает кузен и осторожно берёт его ладонь, словно согревая. Дадли благодарно смотрит в лицо Гарри, даже не представляя, как ему выразить свои чувства. Когда он снова ощущает вчерашнюю лёгкость и отсутствие боли, из него вырывается облегчённый вздох. Перед тем, как расслабленно закрыть глаза, Дадли замечает с каким замешательством смотрит мама на Гарри, но всё ещё ничего не предпринимает, чтобы помешать его действиям. Дадли впервые за долгое время спит спокойно, а Гарри теперь навещает его каждый божий день.***
После шестого дня рождения Дадли узнаёт, что у него ремиссия и он может вернуться домой. Его мама опять плачет, но в этот раз от радости, а папа часто обнимает его, говоря, что он борец. Гарри встречает его дома, он сам только что вернулся из школы и очень рад, что Дадли не будет торчать целыми месяцами в больнице. Кузен теперь живёт на втором этаже, рядом с его комнатой, и это радует самого Дадли не меньше, чем возвращение домой. Дадли чувствует себя лучше, чем раньше, но ему всё ещё необходимо придерживаться диеты и беречь силы. Гарри много времени проводит на кухне, помогая маме готовить, за что она невероятно ему благодарна, она даже стала мягче к нему относиться и иногда просила применить его силу, чтобы помочь ей заснуть. Папа тоже изменил своё отношение к Гарри, он не прогоняет его вон, не краснеет от злости при его приближении, не оскорбляет его и его погибших родителей, принимает помощь в избавлении от болей в спине. Гарри остаётся в гостиной и смотрит вместе со всеми вечерние телешоу и кино, находится в саду вместе с Дадли, его угощают фруктами и дарят новую одежду. Дадли очень горд своими родителями и рад, что Гарри тоже чувствует себя лучше. Кожа Дадли приобретает более здоровый оттенок, а на голове снова отрастают короткие пока волосы, но вот его детскую пухлощёкость уже ничего не вернёт, что, в принципе, его радует. Ему всё равно не позволяют ходить в школу, зато Гарри рассказывает ему всё, что выучил сам, рассказывает о школьных буднях, об одноклассниках, об учителях, о весёлых случаях на переменках. Он пытается научить Дадли тому, что успел выучить на уроках, делает домашние задания вместе с ним, но это слабо помогает, лишь веселит Дадли. Иногда, когда у Дадли плохие дни, он молчаливо протягивает руку к Гарри, слишком смущённый, чтобы просить вслух, но мальчик всё понимает и так же молча делится своими силами. Он вообще делает слишком много, чтобы Дадли был в порядке, удивительно много, если подумать о том, какой была его жизнь до этого. Гарри делает всё, что Дадли попросит. Если Дадли плохо, он даёт ему лекарства, кормит с ложки, поправляет подушки, развлекает чтением или разговорами, даже убирает иногда, если рядом нет взрослых. И всегда неизменно протягивает к нему руку, готовый облегчить боль. Месяцы пролетают один за одним, и Дадли замечает, что его семья изменилась. Они не ведут себя высокомерно и не пытаются хвастаться перед соседями новым автомобилем или более зелёным газоном на лужайке. Мама почти не общается с подругами и не собирает сплетни, а папа так серьёзно относится к своей работе, что, оказывается, его компания по производству дрелей и других строительных инструментов добилась больших успехов и даже вышла на международный рынок. А ещё они стали проще относиться к Гарри, присутствие которого раньше едва выносили. Все вчетвером они ездят в кино, чтобы посмотреть новинки голливудских блокбастеров, и гуляют в парке, где теперь не только Дадли получает вкусное угощение. Гарри принимает это всё с большой благодарностью, словно не он спасал Дадли последние годы, и не было таких причин, почему бы его дяде и тёте изменить своё к нему отношение. Гарри продолжал крепко держать кузена за руку, давая ему сил, чтобы он мог гулять целый день, улыбаться родителям и не бояться потерять контроль над телом в любую минуту. А ещё мальчик стал называть Дадли братом, и он не побоялся ответить ему тем же.***
Целых два года Дадли не ощущает тревоги, пока однажды рано утром ему не становится так плохо, что мама вызывает неотложную помощь. Врачи суетятся, берут какие-то анализы, делают уколы, мама спешно достаёт заранее подготовленную для таких случаев сумку со всем необходимым. Когда Дадли вывозят на улицу к машине скорой, на пороге дома появляется взъерошенный Гарри, он бос и одет только в пижамные штаны и старую футболку, испуг в его больших глазах различим даже в предрассветной темноте. Он бежит через лужайку, едва не подскальзываясь на утренней росе, на ходу вытягивает руку вперёд. Дадли хочется плакать от того, как ему повезло иметь такого брата. Он приподнимает свою руку в ответ, готовый поймать родную уже ладонь. Гарри заскакивает в машину под неодобрительные крики санитара и удивлённый вздох мамы и крепко сцепляет их руки. Дадли быстро ощущает привычное облегчение, за эти месяцы Гарри неплохо научился контролировать свою силу. Доктор говорит, что мальчик должен уйти, чтобы с пациентом поехала мать, но та машет руками. — Пускай, пускай они едут вместе, мы с мужем поедем сразу за вами на машине, — успокаивает она медиков, а у самой слёзы застывают на глазах. — Но мы должны задать вам ещё несколько вопросов, — не соглашается доктор. — Он знает, Гарри всё знает, — говорит мама и неожиданно всхлипывает. Сказать честно, Дадли не понимает, почему она плачет в этот раз, она же давно привыкла к его госпитализациям. Доктор неохотно даёт отмашку водителю и залезает в кузов, садясь рядом с Гарри. В пути он продолжает заполнять бумаги, задаёт вопросы о приёме препаратов, диете, пройденных процедурах, последних показателях на момент выписки и Гарри действительно отвечает на каждый из них. В местном стационаре он проводит один день, после чего его отвозят в лондонскую онкологическую больницу, где его встречает уже знакомый доктор Шепард. Его лицо слишком серьёзное, поэтому Дадли внутренне готовится к чему-то плохому. Увеличение печени приносит много неудобств, в том числе и диагностика этого осложнения. Из-за этого Дадли приходится несколько недель провести в больнице, проходя тысячу процедур и анализов, после чего ему назначают операцию и ужесточают диету. В дни голодовки перед операцией Дадли наблюдает за сидящим рядом Гарри, который делает уроки, и думает, что до сих пор жив только благодаря его присутствию. Дело не только в его сверхъестественной силе, которую мальчик отдаёт брату, но и просто в разговорах, проведённом вместе времени, прикосновении их ладоней. Гарри часто приносит с собой раскраски, пластилин или настольные игры, и обязательно вовлекает в процесс Дадли. Довольно часто к их развлечениям присоединяется мама, что очень радует их обоих, потому что чем больше народу, тем веселее. Когда Гарри впервые приносит неизвестно как добытую «Подземелья и драконы», мама смотрит на неё испуганными глазами и долго молчит. Дадли кажется на минуту, что сейчас она заберёт игру и запретит приносить что-то подобное снова, но нет. Мама тяжело вздыхает, а потом тепло улыбается и садится рядом, пытаясь разобраться в правилах. На памяти Дадли, это была самая весёлая партия за всё время. Операция проходит без проблем, а когда Дадли просыпается, первым он видит счастливое лицо Гарри. Брат держит его руку, делясь своей радостью, и обещает, что скоро они снова окажутся дома.***
В десять лет у Дадли рецидив и его госпитализируют на неопределённый срок. Врач снова возлагает надежду на химиотерапию, потому что в прошлый раз она неплохо воздействовала на болезнь. Мама и Гарри чередуют ночёвки в больнице, чтобы Дадли никогда не оставался один. В этот раз курс лечения протекает намного легче благодаря силе, которую Гарри бескорыстно и неизменно передаёт брату, желая уменьшить боль, подавить неприятные ощущения. Дадли теряет не так давно отросшие волосы, но в этот раз хотя бы не похож на оживший труп. Через месяц доктор Шепард завершает курс химиотерапии и, поскольку Дадли чувствует себя хорошо, не без помощи Гарри, позволяет ему вернуться домой. Чудесную новость омрачает известие, что почки Дадли начинают отказывать, из-за обилия химических препаратов, которые ему приходится принимать. Врач говорит, что уже поставил Дадли в очередь на трансплантацию, но потребуется некоторое время, чтобы подходящий донор появился, а пока он может отдохнуть.***
Накануне одиннадцатого дня рождения Дадли говорит, что хочет поехать в лондонский зоопарк, и родители немного взволнованны его просьбой, но Гарри поддерживает идею. Он заверяет, что не отойдёт от брата ни на шаг, и с ним ничего не случится, только после этого мама с папой неохотно, но всё же соглашаются. Дадли ни на секунду не жалеет о своём желании, потому что поездка выходит нереально крутой. Сначала всё было обычно, они просто ходили от одного вольера к другому, рассматривали животных, придумывали разные истории и много смеялись. Дадли больше всего понравились слоны и белый медведь, папа ворковал с бизоном, маме приглянулись ламы и пони, а Гарри, казалось, восхитился львами и тиграми. Но всё это было до того, как они зашли в террариум — там уже началось совершенно невероятное веселье. Гарри привычно держал его за руку, когда Дадли замечает огромного удава и спешит в его сторону, потому что посетителей было очень много и возле каждого стекла толпились люди, а тут как раз освободилось место и можно было посмотреть поближе. Пятнистая чешуя змеи красиво переливается в тусклом свете лампы, но сама она не выглядит довольной. Удав неподвижно свернулся в кольца подальше от стекла и словно старается делать вид, что на него не пялятся две пары любопытных детских глаз. — Вот бы был способ заставить его к нам подползти, да? — Дадли нравятся змеи, их гибкие и сильные тела и тихое шипение. — Думаю, ему бы не понравилось, если бы его ещё и заставляли нас развлекать, — фыркает Гарри, так же не отводя взгляда от удава. — Представляешь, каково это: весь день лежать и смотреть на глупые лица людей. Любой бы выглядел, как этот парень. Дадли уже хочет спросить, с чего Гарри решил, что это парень, как замечает странное движение за стеклом. Змей вдруг поднимает голову, словно заинтересованный ими, и ползёт ближе. Дадли замирает, боясь спугнуть животное, а брат удивлённо смотрит на него. Змей шипит, высовывая свой длинный язык, но они этого не слышат из-за толстого стекла и шума вокруг. — Что случилось, сэр? — спрашивает Гарри у удава, мило улыбаясь, словно пытается завести новое знакомство. — Мы помешали вам спать? Змей снова высунул язык, шипя, а потом неловко качнул своей треугольной головой в знак согласия. Дадли ловит ошеломлённый взгляд брата и уверен, что сам выглядит не лучше. Гарри снова поворачивается к удаву. — Вы меня понимаете? — Змей кивает! — А меня? — спрашивает Дадли пытаясь понять, что происходит, на что животное шипит как-то раздражённо. — Это ещё одна твоя способность, Гарри, обалдеть. Ты умеешь говорить со змеями! — С чего ты решил, что дело во мне, может, этот удав очень умный? — изумлённо смотрит он на Дадли. — Мои слова он не понял, — опроверг теорию брата Дадли. — Давай, спроси у него сам. Гарри смущённо смотрит на змея, но всё же делает, как просит Дадли. — Вы понимаете всех людей? — Удав резко мотает головой. — Только меня? — Кивок, и Гарри резко выдыхает. — Похоже, ты прав, Дад, не верится даже. А откуда вы родом? — поинтересовался мальчик у змея. Дадли с восторгом и удивлением наблюдал за беседой своего брата со змеёй и думал, что это самое невероятное, что происходило с ним. Когда Гарри наговорился с этим удавом, Дадли потащил его к следующему окну, где сидела королевская кобра. Эта леди любезно согласилась показать им свой устрашающий капюшон, когда Гарри сделал ей несколько комплиментов. Гремучая змея была не в настроении, но её тоже заинтересовал человек, который мог говорить на их языке, и тоже продемонстрировала свою особенность; предупреждающий треск было слышно даже через стекло. Они бегали от одного окошка к другому, знакомясь со всеми змеями, чем переполошили всех посетителей и даже привлекли внимание работников террариума к странному поведению экспонатов. Родители с ужасом наблюдали за этим беспорядком из дальнего конца зала. Завершился их забег тем, что Дадли стало очень жаль несчастных змей, выросших в неволе, потому что он сам последние годы чувствовал себя, как заключённый, то в больничной палате, то в собственной комнате. Он почти уговорил Гарри применить его силу, чтобы освободить их новых знакомых, но вовремя вмешавшиеся родители помешали этому случиться. По дороге домой папа отчитал их обоих и пообещал лишить игровой приставки, компьютера и телевизора на целый год, а мама впервые за всё время заговорила о способностях Гарри. Она была грустной и говорила через силу, видно, ей совсем не нравилась эта тема. Им рассказали, что родители Гарри были волшебниками, и он унаследовал этот дар от них. А ещё сказали, что силой нельзя пользоваться на глазах обычных людей, иначе их арестуют и, может быть, даже сотрут память. Это сильно напугало Гарри и Дадли, и они оба зареклись делать любые глупости вне дома и семьи. Через месяц у Дадли отказали почки.***
Гарри впервые видит других волшебников за два дня до своего одиннадцатилетния. Гарри заснул в палате брата, уронив голову на его ноги и не отпуская его сухую горячую ладонь, и просыпается от шума из приёмной. Он подбирается ближе к окну, через которое видно регистратуру, осторожно меняя руки, чтобы не отпустить Дадли и не нарушить связь. Брат тоже проснулся и смотрел с любопытством за его действиями, но молчал, не мешая прислушиваться к происходящему снаружи. А снаружи твориться что-то необычное: тётя Петуния яростно ругается с каким-то незнакомым мужчиной. Это был худой человек с бледной кожей, крючковатым носом и сальными, до плеч, волосами, одетый в чёрные одежды. Он выглядел недовольным и смотрел на тётю с презрением, чем вызвал в Гарри неприязнь. Тётя активно размахивала руками, выговаривая что-то мужчине. — Я должен увидеться с мальчишкой, — перебивая, сказал мужчина. Гарри поёжился от его голоса, им можно было замораживать огонь. — Не смей подходить к моим детям! — взревела тётя, чем смутила незнакомца и заставила отступить. За их ссорой наблюдало всё онкологическое отделение больницы, и тётя впервые на памяти Гарри совсем не обращала внимания на общественное мнение, отстаивая свою позицию. Мужчина был вынужден сдаться и уйти, потому что главная медсестра уже подняла телефонную трубку, чтобы вызвать охрану. Тётя зашла в палату, закрыла дверь и выглянула в окно, положив руку на плечо Гарри. — Кто это был, мам? — поинтересовался Дадли, приподнимаясь на кровати. — Старый знакомый, — отмахнулась тётя, словно ничего не произошло. Она явно не хотела говорить правду. На следующий день в больнице снова появился странный человек, но на этот раз это была высокая дама довольно сурового вида с собранными в строгий пучок тёмными, местами седыми волосами и в квадратных очках, на ней было строгое изумрудное платье в пол. Женщина уверенно прошла через приёмное отделение и подошла к двери в палату Дадли. Тётя Петуния и дядя Вернон отлучились в кабинет лечащего врача, а Дадли спал после утренних процедур, поэтому Гарри тут же поднялся на ноги, словно его вызвали на уроке, и уставился на гостью. — Добрый день, — вежливо поприветствовал он незнакомку. Женщина осмотрела палату, спящего Дадли и внимательно посмотрела на самого Гарри, словно изучая и сравнивая с кем-то другим. — Добрый день, мистер Поттер, — она мягко улыбнулась ему, а Гарри удивлённо моргнул. — Меня зовут профессор МакГонагалл, я пришла, чтобы поговорить с вами, Гарри. Гарри смущённо кивнул и приглашающе указал на кресло, в котором обычно сидела тётя. Профессор приняла его приглашение, располагаясь в кресле. — Откуда вы знаете меня и о чём хотели поговорить? — Гарри сложно удержать своё любопытство, ведь к нему впервые приходят незнакомцы, чтобы поговорить. — Меня к вам направили, чтобы передать вам это, — МакГонагалл протянула ему конверт из плотного пергамента, запечатанный восковой печатью с необычным гербом. Гарри рассмотрел его со всем сторон и прочитал адрес получателя. — Это приглашение на обучение в специальную школу, Гарри. Мы не смогли найти вас дома и нам подсказали, что большую часть времени вы проводите здесь, поэтому я взяла на себя ответственность доставить это письмо лично. — Специальная школа? — непонимающе переспросил Гарри, письмо он не открывал, потому что для этого пришлось бы выпустить руку брата. — Хогвартс — это школа чародейства и волшебства, там обучают контролировать свою магию юных волшебников, — объяснила женщина. — Это школа-пансионат, в которой вы будете проводить девять месяцев на время учёбы, а на летние каникулы возвращаться домой. — Школа для волшебников? — изумлённо повторил он, словно был слишком глуп, чтобы понять всё с первого раза, но на самом деле, его взволновала эта новость. — А есть волшебная больница? МакГонагалл удивилась, а потом посмотрела на Дадли, спящего рядом. Она покачала головой, но всё же ответила: — Да, больница для волшебников тоже есть, мистер Поттер, — сказала профессор и быстро добавила: — Однако, она предназначено только для волшебников. Вашему кузену там помочь не смогут. — Почему нет? — расстроился Гарри, интуитивно перехватывая руку брата удобнее, словно кто-то мог ему навредить. Женщина поджала губы, не желая продолжать эту тему, но всё же была вынуждена ответить. По поведению мальчика было понятно, что его сейчас ничего больше не интересует, кроме здоровья кузена. — По нашим законам мы, маги, не можем вмешиваться в дела и жизни обычных людей, — строго объяснила она, смотря прямо в лицо Гарри. — Но он мой брат, — настаивал он, — Он умирает, ему нужна помощь. В этот момент вернулись дядя и тётя. Они замерли в проходе, удивлённо смотря на гостью, не вмешиваясь в разговор. МакГонагалл окинула Гарри сочувствующим взглядом, но была непреклонна. — Мы не имеем права вмешиваться, Гарри, — снова покачала она головой. — Сожалею. — Он мой брат, — твёрдо повторил Гарри, чувствуя, как растёт в нём напряжение, из-за этого проснулся Дадли и сейчас ошеломлённо смотрел на собравшихся вокруг людей. — Я не брошу Дадли. Если вы не будете ему помогать, то это продолжу делать я. Профессор изумлённо распахнула глаза, смотря на Гарри, затем перевела взгляд на Дадли, а после обратила внимание на их сцепленные руки. Петуния и Вернон решили дать о себе знать, дядя встал по другую сторону кровати, возле Дадли, а тётя приобняла за плечи Гарри, подбадривающе потерев спину племянника. МакГонагалл поднялась с кресла и приблизилась на шаг, изучая всё вокруг новым взглядом и не забывая снова и снова посматривать на руки братьев. — Это впечатляюще, Гарри, — наконец, сказала женщина. Сейчас она смотрела на него со сдержанным уважением. — Спасибо, — смущённо кивнул мальчик. — Но мне важнее узнать, смогут ли волшебники помочь Дадли. — Боюсь, мой ответ останется тем же, мистер Поттер. Магмедики не станут нарушать закон, чтобы помочь вашему кузену. К тому же, у магов и маглов совершенно разные недуги, скорее всего, они просто не будут знать, что делать с болезнью мистера Дурсля, — МакГонагалл покачала головой, а потом мягко сжала худое плечо Гарри, смотря в лица всех присутствующих. — Мне действительно жаль, что мы не в силах помочь вашей семье. Тётя Петуния впервые за три года ударилась в слёзы, одной рукой сжимая руку сына, а второй притягивая к себе племянника, словно любимую игрушку, способную успокоить. Дядя что-то нашёптывал тёте, гладя её по волосам и пытаясь утешить. Гарри тоже хотелось дать волю чувствам, он прилагал невероятные усилия, чтобы сдержаться и не расплакаться при гостье, а внутри него сердце обливалось кровью. Профессор молчала, позволяя их семье пережить этот момент. Гарри прикоснулся свободной ладошкой к тёте и передал несильный импульс, который успокоил и позволил забыться сном, дядя помог уложить её на бок, подкладывая под голову одну из подушек и с благодарностью смотря на племянника. МакГонагалл снова не смогла скрыть удивления, отразившемся на её лице, когда Гарри активно применил волшебство в окружении магловской техники, к тому же так легко, словно ребёнку применить беспалочковую невербальную магию так же просто, как взрослому волшебнику наколдовать Люмос. Гарри погладил тётю по плечу, посмотрел в глаза дяде, слегка улыбнулся Дадли, после чего вздохнул и повернулся к профессору. — Я не поеду в вашу школу, — сказал он, с уверенностью смотря в лицо женщины. — Пока мой брат болен, я не могу никуда уехать. Он видел, что МакГонагалл собирается уже что-то сказать, чтобы попытаться переубедить его, настоять на своём, но она не успела. Всем вниманием Гарри завладел Дадли, который вдруг освободил руку от его хватки. Брат побледнел на глазах, стал почти серым, но его взгляд был твёрд. Он дотянулся до брошенного в сторону конверта, аккуратно распечатал и развернул листы, вчитываясь в мелкий подчерк. Через минуту он опустил письмо и посмотрел на Гарри. — Ты не можешь всю жизнь досматривать меня, Гарри, — заговорил слабым голосом Дадли. — Ты должен поехать в эту школу. — Что? — удивился Гарри. — Нет, брат, я тебя не брошу тут одного. Он потянулся, чтобы снова взять руку Дадли, но тот притянул её к груди, отказываясь от помощи. Гарри непонимающе уставился на брата. — Мама говорила мне, что тётя Лили рассказывала много историй, когда приезжала на каникулы домой, что она была по-настоящему счастлива обучаться магии, и у неё это получалось. — Дадли смотрел на брата с теплотой и грустью, из-за чего Гарри рисковал всё же разреветься, потому что в груди что-то ныло и разрывалось на части. Он никогда не спрашивал о своих родителях, не желая рушить сложившиеся семейные отношения, и был совсем не готов к такому разговору сейчас. — Там твоя мама была на своём месте, среди тех, кто мог её понять. Там у неё были друзья и она познакомилась с твоим отцом. Понимаешь? Ты не должен отказываться от возможности пережить тоже, что и твоя мама. Я не хочу, чтобы ты лишился всего этого из-за меня. — Но, Дад, ты умрёшь, — попытался образумить брата Гарри, отодвигая свою тоску подальше. Его родители уже давно умерли, а Дадли ещё здесь, живой, но вскоре может умереть, если он не поможет ему. — Я всё равно умру, Гарри, — слабая улыбка выглядела особенно болезненно на лице умирающего ребёнка. — Это может произойти в любой момент, и ты не сможешь этому помешать. Гарри замотал головой, собираясь любыми словами убеждать брата, что он не прав, и Гарри способен предотвратить болезнь и даже смерть, если понадобится. Дадли не дал ему заговорить. — Я и правда до сих пор жив только благодаря твоей силе, и я бесконечно тебе за это благодарен. Последние шесть лет ты забирал боль, убирал язвы и тошноту, предотвращал заражение инфекциями, облегчал мою болезнь. Но это не может быть выходом, потому что я до сих пор болен. Магия не может излечить меня полностью, только продлить жизнь, а вместе с ней и страдания. — Дадли выглядел несчастным, говоря Гарри в лицо то, о чём он думал уже несколько месяцев. — Мы должны закончить это. — Закончить? — ошарашенно посмотрел на него мальчик, его руки сами сжались в кулаки от осознания того, о чём просил его брат. — Закончить что, Дад? Твою жизнь? Ты в своём уме? — Я пока в своём уме и знаю, что говорю, Гарри, — не отступался от своих слов Дадли. Дядя Вернон застыл на месте такой же шокированный идеей сына и не мог найти слов, чтобы вмешаться. — Это моя жизнь и моё решение. — Нет, это решать не тебе, — резко воскликнул Гарри, ведомый эмоциями, и посмотрел на дядю, словно ища поддержки. — Конечно, нет, — быстрее отца успел ответить Дадли, слабо усмехнувшись. — Судьба уже решила всё за меня. У меня отказали почки, у меня остались считанные дни, а донора всё никак не могут найти. Твоя сила помогает мне продержаться немного дольше, но она не заменит мне органы. Я уже на грани, брат. Я умру, как бы ты ни старался этому помешать. Комната погрузилась в оглушающую тишину. Вернон боролся с ноющим чувством где-то в груди и подступающими слезами. Профессор МакГонагалл ощущала себя совершенно лишней, будто подсматривала за чужим несчастьем через щель, и старалась не мешать. Дадли, вымотанный эмоциональным всплеском, тяжело откинулся на подушку, прикрывая глаза, чтобы не видеть ненавистный искусственный свет. А Гарри стоял, как обухом пришибленный. Он не мог понять, откуда у брата взялись все эти мысли и почему он раньше этого не заметил. Не мог принять, что Дадли готов сдаться этой проклятой болезни. Гарри осознавал, что слова брата были не лишены смысла, грубого и мрачного, но просто не мог, не готов был смириться. Рука Гарри метнулась к тёте, как к спасательному кругу. Петунии потребовалось около минуты, чтобы очнуться и прийти в себя, после чего Гарри накинулся на неё с подробностями пропущенного ею разговора. Голос его дрожал от негодования и отчаяния, он надеялся обрести соратника в лице тёти, и вместе переубедить Дадли. Чтобы он продолжил бороться, чтобы не бросал их. Но Гарри ошибся на её счёт. Тётя взглянула сначала на сына, взяв его руку в знак поддержки, а потом нежно посмотрела на Гарри. Он сразу же понял, что что-то не так. — Мы с Дадли обсуждали этот момент, дорогой, — Петуния протянула к нему свободную руку и мягко огладила щёки костяшками пальцев. — Как бы мне ни было горько, больно и страшно наблюдать, как умрёт мой сын, у меня останешься ты, Гарри. Дадли настаивает, чтобы ты начал жить для себя, потому что он не хочет, чтобы ты был всего лишь «батарейкой» или «костылём», так ты говорил, милый? — уточняет тётя у Дадли и тот кивает, выглядя смущённым, но полностью согласным с матерью. — Мы надеялись, что произойдёт чудо, что вдруг появиться подходящий донор и лейкемия отступит, оставит нашу семью в покое. Но время истекает, а последние надежды не оправдали себя, как сегодня мы выяснили. Доктор посоветовал нам поехать домой, чтобы Дадли провёл свои последние дни в кругу семьи, а не в больнице. — Но... — Гарри неверяще смотрел на свою тётю и не мог найти слов, ему казалось, что мир вот-вот рухнет. — Но магия может... — Гарри, магия — не панацея, даже она не способна помочь нам, — Петуния смотрела на него с любовь и теплотой, смотрела, как на маленького потерянного мальчика, которым он сейчас и был. — Я хочу, чтобы ты понимал, что мы тебя ни в чём не виним и ничего от тебя не ждём. Ты уже очень-очень помог нам. Именно ты сотворил чудо, ты держал Дадли живым так долго, как мы не смели и надеяться. Благодаря тебе мы узнали своего сына, которого должны были потерять ещё шесть лет назад. Ты дал нам время, много времени, чтобы насладиться днями, проведённым вместе с ним, и чтобы принять то, что нам придётся его отпустить. И ты, Гарри, сам того не ведая, подарил нам ещё одного ребёнка, стал вторым моим сыном. Поэтому я и прошу тебя сделать так, как просит Дадли. Не мучай себя, отдавая все свои силы без остатка. Ты вредишь себе, я же вижу. Ты слишком стараешься, когда пора уже отпустить. Я знаю, — настаивает тётя, когда Гарри мотает головой, готовый оспорить её слова, — знаю. Мне тоже тяжело, я тоже готова бежать хоть на край света, хоть душу богу отдать, если только это поможет моему сыну выздороветь. Но я не могу жертвовать тобой, и Дадли тоже не может. Ты сделал всё, что мог, Гарри, и этого достаточно. Что будет дальше уже не в твоей и не в моей власти, понимаешь? Гарри упрямо мотал головой, словно заведённый, но не мог вымолвить ни слова, только захлёбывался непрошенными слезами, горькими и горячими. Петуния заботливо притянула его к себе, позволяя вылить обиду и горе, слушала тихий скулёж, сжимая в крепких объятиях, укачивала, словно малыша. Когда Гарри провалился в сон от переизбытка переживаний, Петуния устроила племянника поудобнее на своих коленях и попросила МакГонагалл прийти на следующий день. Профессор, оглушённо наблюдавшая за происходящим, лишь кивнул и ушла, попрощавшись лишь благодаря привычке.***
Гарри уже одиннадцать, когда он едет в длинном алом поезде, который везёт его в Хогвартс, школу для волшебников. Красочные и незнакомые пейзажи проплывают мимо, а Гарри не видит ничего перед собой, потому что не может поверить, что он здесь. Потому что сегодня похороны Дадли. Гарри должен быть в другом месте, а не сидеть в залитом ясным солнцем купе и ехать в неизвестность. Возможно, в эту самую минуту дядя и тётя плачут над сырой ямой, в которую опускают небольшой гроб, а он даже не может поддержать их. Не обнимает тётю, чтобы утешить, не держит руку дяди, чтобы помочь пережить тяжёлый момент. Не принимает соболезнования знакомых, друзей, дальних родственников и соседей вместе со своей семьёй. Нет, вместо этого он едет в мир, наполненный магией, где никому не будет интересно, что он чувствует себя раздавленным и почти мёртвым, ведь для них он просто победитель Тёмного лорда, «мальчик-который-выжил». Легенда, а не настоящий человек. В его голове, словно на повторе крутятся слова брата. Просьба, о которой он попросил в последние дни своей жизни. Наедине, когда Петуния была занята подготовкой к приезду тёти Мардж. Дадли попросил Гарри прилечь рядом и тихо-тихо, словно боялся быть подслушанным, сказал: «Позаботься о маме с папой за меня, братишка, вся надежда на тебя». И Гарри не мог себе простить, что сейчас сидел в поезде, который увозил его далеко-далеко от дома, от его семьи.