Забыть нельзя забыться

      Эдик приоткрывает один глаз и какое-то время пытается вспомнить, где находится — его сознание никак не адаптируется к новой обстановке, поэтому бежевые стены гостиничного номера поначалу сбивают с толку. Первое, что он видит перед собой — затылок Ефима на соседней подушке. Отвернувшегося к стене и кротко посапывающего. К этому (Ефиму в своем номере, постели, жизни) Эдик тоже никак не привыкнет, хотя тесную одноместную кровать они делят друг с другом уже вторую неделю.              Он переводит взгляд на часы, пытаясь разглядеть в полумраке стрелки — те едва перевалили за пять. Эдик опускает ноги на холодный пол и на ощупь ныряет ими в тапочки. Затем достает из кармана штанов пачку сигарет, приоткрывает балконную дверь и чиркает зажигалкой. Белое облако рассеивается в разряженном несмелыми морозами воздухе. На горизонте только-только занимаются первые блики, черные крыши еще спящего города тонут в предрассветной дымке.              Эдик не замечает, как Ефим подкрадывается сзади и обвивает руками его талию. От неожиданности он даже вздрагивает, а тишину сотрясает знакомый гогот.              — Бля, дядь, так и кондратий хватить может.              Теплые ладони Ефима на коже Эдика тут же вызывают табун мурашек по спине.              — Чего не спится-то?              — Не знаю. Нервы, наверное. Ну типа, завтра битва черных.              Ефим утыкается подбородком в плечо Эдика и пытается проследить за его взглядом.              — Боишься вылететь?              «Боюсь, что вылетишь», — едва не произносит Эдик, но вместо этого только неопределенно мотает головой:              — Страх есть всегда.              Лишь произнеся эту фразу, он понимает, что говорил вовсе не о вылете с проекта. Эдик делает очередную затяжку и выпускает струйку дыма в приоткрытую дверь.              — Еще увидит кто… — бубнит он себе под нос, исподлобья всматриваясь в безлюдные улицы.              — Блядь, Эдик, пять утра, — страдальчески протягивает Ефим, явно картинно закатив глаза. — В это время не спят только такие уникумы, как ты. Кто может увидеть… — он вытягивает шею, выглядывая из-за плеча Эдика на улицу, а затем роняет растерянный вздох. — Ой… Это не Цуперяк там?!              — Ха-ха. Оборжаться просто.              Эдик тушит сигарету о дно пепельницы на подоконнике и достает новую. Ефим заходится заливистым смехом:              — А прикинь реально бы Цуперяк увидел. Вот кого кондратий бы хватил прям на месте, к бабке не ходи.              Мужественно давя улыбку, Эдик чешет затылок и терпеливо вздыхает. Он чиркает зажигалкой, прикрывая ладонью огонек от сквозняка.              — Дай мне, — говорит Ефим вполголоса. Эдик, не оборачиваясь, протягивает свою сигарету. Ефим делает затяжку из его рук, вдыхает полной грудью, а затем выпускает дым Эдику в ухо.              — Дядь, да ты заебал!              Он пытается увернуться, все же не сдерживая смех, но Ефим не размыкает объятий. Напротив — сплетает пальцы в замок и снова утыкается подбородком в плечо. Так обыденно и по-свойски, что у Эдика едва не перехватывает дыхание. Будто подобным образом они проводили каждое утро, хотя это было впервые. На самом деле с Ефимом у Эдика многое впервые, но вряд ли он когда-нибудь решится в этом признаться.              На горизонте постепенно вспыхивает янтарное зарево, очерчивая силуэты многоэтажек, словно фигуры в театре теней. Пара бедолаг плетутся по улицам, погруженные в свои мысли, слишком сонные и отрешенные, чтобы взглянуть выше головы.              — Поселим мальчиков с мальчиками, думали они… Чтобы никакого разврата, думали они… — говорит Ефим с глумливыми нотками в голосе.              Эдик ухмыляется:              — Ага, идея так себе. Но кто ж знал.              — Кто ж знал, — повторяет Ефим то ли сонно, то ли задумчиво.              Эдик давит окурок в пепельнице и внезапно ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы утро заканчивалось. Он никогда не боялся неизвестности и постоянно бросал себе вызовы, но осознание того, что все это может никогда больше не повториться, заставляет его до боли закусить губу. Кто ж знал, вот уж правда, что он станет таким сентиментальным. В последнее время Эдик буквально перестает себя узнавать и все чаще борется с желанием отвесить самому себе отрезвляющий подзатыльник.              В коридоре слышатся первые шаги, вырывая его из раздумий и окуная в зыбучую реальность. Эдик снова вспоминает, что завтра битва черных, и хотя принять бой он не боится, все же понимает, что завтрашний день вполне может стать точкой невозврата. Он бросает мрачный взгляд на отдаленные прожилки улиц и огоньки окон и закрывает балконную дверь.              Эдик поводит плечом скорее машинально, когда губы Ефима касаются его шеи. Кого он пытается обмануть. Вся эта напускная неприступность и жесткость предательски забиваются в угол, как только они оказываются наедине. Никогда в жизни Эдик еще не чувствовал себя таким уязвимым. И эта мысль снова вызывает у него желание зарядить себе затрещину — чтоб неповадно было.              — Ой, — почти беззвучно выдыхает Ефим.              — Что?              — Кажется, я поставил засос.              — Ты серьезно?! — Эдик отстраняется и хмуро косится на Ефима, который растягивает губы в виноватой улыбке.              — Сорри.              — Бля, ну ты нормальный? А если кто увидит?.. — причитает Эдик, но не грубо, а где-то даже смущенно.              Он подходит к зеркалу и разглядывает отметину на своей шее, пока Ефим в отражении тщетно пытается подавить ухмылку. Эдику кажется, или он и правда гордится собой?              — Спокойно, дядь, это не конец света.              Перед самым выходом на съемку Ефим замазывает засос на шее Эдика тоналкой. Тот не перестает причитать, но его это еще больше веселит.              — Если кто-то заметит, я скажу, что это Юля.              — Скажешь, что Цуперяк, — гогочет Ефим, орудуя спонжиком.              Даже эта ситуация вдруг кажется Эдику самой обыденной вещью на свете. Он кривит рот в улыбке, наблюдая за тем, как Ефим, закусив губу, оценивает результаты своих трудов. И понимает, что отвыкнуть от этого будет трудно. Да и отвыкать уже как-то не хочется.