Всего лишь сон

Лань Си Ченю снится сон. Не в первый раз - один из множества. Он прекрасно осознает это. Того, что сейчас с ним происходит никогда не было, нет и не могло бы происходить в принципе. Но нереальность всего происходящего придает смелости. Это место существовало на самом деле. Некогда он любил там гулять, но не выходил туда уже много лет, возвращаясь лишь в снах. В его снах там всегда была ясная погода и покой, которого временами так не доставало. Лань Си Чень сейчас шел сквозь сосновую рощу к одному из озер чуть западнее Гу Су. Он шел так же неспешно и спокойно, как привык, давая себя время полюбоваться окружающими пейзажами, запомнить их, чтоб позже, наверное, нарисовать. Это потрясающе мирное и красиво место. Ему нравится возвращаться сюда едва ли не каждую ночь. Воздух пахнет сосновой смолой, разогретой на солнце, и травами. Закат окрасил небо в нежный лиловый, алое солнце еще было довольно высоко над горизонтом, еще даже не начало смеркаться. Он шел по хорошо знакомой дорожке, засыпанной толстым слоем сухих сосновых игл. Ступалось мягко, словно по ковру, не было слышно ни звука шагов, ни шума сосен, ни крика птицы. Он просто гулял по лесу, как не делал этого в реальности очень и очень давно. Шел не торопясь уже не по привычке - по желанию, наслаждаясь смолистым воздухом, еще слишком жарким после дневного зноя. Сейчас он мог себе позволить наконец расслабиться и наслаждаться моментом. Он снял сапоги и оставил их под деревом. Этого в жизни сделать было нельзя. Неприлично главе ордена показывать свои ноги. Лань Си Ченю было наконец спокойно. Он не знал от чего. Спокойствие накрыло его, словно шелковое одеяло. Мир вокруг исчез. Лишь тихий лес, неслышные шаги и уже виднеющаяся вдали водная гладь, манящая прохладой. Здесь не было стены правил, приличий и обязанностей. Можно было разуться и идти босиком, как он не делал с юности. Сейчас ничто не могло этому помешать. Сухие сосновые иголки вовсе не кололи бы ноги. Впереди по дорожке идет еще кто-то. В первый раз за много-много лет он в своих снах видит здесь кого-то. Он всегда знал,что это сон ,что здесь никого и никогда не будет. Си Ченю ничего не стоит догнать этого человека, если он прибавит шагу. Но стоит ли торопиться? Фигура впереди кажется смутно знакомой. Темные волосы распущены и слегка колышутся при каждом шаге. Голова не покрыта. Одежда какого-то светлого — не белого — цвета. Он тоже идет к озеру, так же любуется соснами и наслаждается покоем. Его шагов тоже совсем не слышно, как не видно следов в опавшей хвое. Наконец человек впереди останавливается, смотрит куда-то на небо над озером, немного приподняв голову. Си Чень настигает его. Мэн Яо улыбается чему-то. Улыбается как-то легко, немного рассеяно, даже слегка грустно, как не улыбался при жизни. Си Чень привык видеть его совсем другим. Он даже забыл, каким именно был А-Яо, когда они встретились. Когда он пытался вспомнить лицо Мэн Яо в реальности, то почему-то всегда вспоминалась вежливая, но фальшивая полуулыбка, которая намертво приросла к его лицу после его вступления в клан Цзинь….Улыбка, которую Лань Си Чень не видел уже четыре десятка лет, которая почти стерлась из памяти. В реальности прошло почти сорок лет с той ночи в храме Гуаньинь в Юн Пине. У Лань Си Ченя была масса времени, чтоб все обдумать, проанализировать, обвинить себя, простить и даже забыть. В людских умах за этой время Цзинь Гуань Яо сначала превратился в монстра, убивающего налево и направо, после - в злого сказочного персонажа, что показывают в балагане на ярмарках, а в последнее время и вовсе забылся. Лань Си Чень был рад, что Яо наконец оставили в покое хоть где-то. Из гроба, где находилось его тело, по-прежнему доносилось звуки борьбы, так и не смолкшие за сорок лет. Сейчас А-Яо стоял и смотрел в небо. Такой, каким Лань Хуань не мог его помнить. Спокойный, расслабленный, будто замечтавшийся о чем-то. В жизни он был вроде бы другим. Серьезным, напряженным, прячущимся за учтивой улыбкой. Яо наконец оглянулся на него: "Эрге?"— в глазах радость, будто А-Яо по нему скучал, ждал его здесь все эти годы. "Это ведь все сон,только сон, " - повторяет сам себе Лань Си Чень и делает то, что не отважился сделать в жизни, что не мог сделать, что не позволили бы приличия. Подходит и берет Яо за руку… Сон обрывается. Лань Си Чень просыпается в своем ханьши, откуда крайне редко выходит в последние годы. Он отошел от дел и предпочитает проводить время в одиночестве. За столько лет его дядя принял не только выбор младшего племянника, но и выбор старшего. Одиночество. Лань Си Чень хотел быть один. Нет, Лань Си Чень был хорошим, праведным главой Гу Су Лань, что прилежно и мудро исполнял свои обязанности почти полвека. Он делал все как дОлжно, как положено. У него была жена, его сын сейчас руководит орденом, у него даже есть внуки. Но он предпочел одиночество. Для всех окружающих это звучит как "самосовершенствование и медитация", но на самом деле это одиночество. Сейчас, когда все дела сделаны, обещания исполнены, дети выращены он наконец может себе его позволить. Догадывается о происходящем лишь уже совсем поседевший Лань Ци Жень. Не ему ли знать все о Лань Си Чене, которого он растил с тех пор, как А-Хуань едва выучился твердо стоять на ногах? Может, дядя и раньше о чем-то подозревал, глядя на мучения Ван Цзи , а после ворча на слишком страстные стоны из жилища второго господина Лань и его …законной половины. Годы не пощадили никого. Причин ворчать у дяди стало куда меньше, ночную тишину Облачных глубин редко что теперь нарушает. Лань Ван Цзы и Вей У Сянь по-прежнему вместе, не смотря на множество выпавших им испытаний. Они верны своей клятве. Они все еще стремятся друг к другу, все так же нежны, все так же тайком держатся за руку при каждой возможности и стараются не расставаться ни на минуту. Лань Си Чень иногда видит, как они вместе медитируют или гуляют. Волосы Лань Ван Цзы уже поседели на висках, но Вей У Сянь все так же смотрит на него с любовью, будто этих сорока лет не было. На лице Вей У Сяня морщины от вечных смеха и улыбок, но Лань Ван Цзи их совсем не замечает. Лань Си Чень думал, что проживет жизнь иначе. Что он не будет одинок. В юности он мечтал, что найдет себе хорошую спутницу на пути самосовершенствования. Умную, милую и, наверное, с ямочками на щеках. Что все будет так, как должно быть, как положено, как прилично. "Интересно, у А-Яо были на щеках ямочки, когда он улыбался?" — Лань Си Чень еще не отошел от этого сна. Яо и до этого изредка ему снился, но иначе, не настолько ясно и осязаемо. Обычно во снах мелькал расплывчатый силуэт, который он едва мог узнать, или голос, который он не мог вспомнить. Не так, как сегодня. Казалось, он все еще ощущал чужую ладонь. Нет, не чужую. Ладонь своего названного брата. Теплую, сухую, немного шершавую. Такой она была давно, когда А-Яо был еще просто Мэн Яо, одним из внебрачных детей главы великого ордена, что велел прогнать такого сына. Мэн Яо редко касался юноши, что укрыл в своем доме: это было бы неподобающе. У него всегда были небольшие, теплые и шершавые из-за стирки и домашней работы ладони. Сейчас Лань Си Чень наконец это точно вспомнил эти редкие прикосновения. Это было таким приятным ощущением… Из этой грезы Лань Си Ченя вывел деликатный стук в дверь. Так стучал молодой адепт, который приносил бывшему главе Гу Су Лань еду и помогал держать связь с внешним миром. Бывший глава ордена не был настолько немощен, чтоб быть не в состоянии дойти до общего зала и там завтракать со всеми. Он пребывал в уединении, как некогда его отец. Лань Си Чень спешно заколол седые волосы привычным движением. От этой суеты ощущение теплой ладони Яо рассеялось. " Доброго утра, господин Лань!" — поклонился адепт, едва Лань Си Чень открыл дверь и шагнул внутрь ханьши. Дальше все было как обычно. Короб с едой. Вопросы. "Не нужно ли чего господину Лань во внешнем мире? Господин Лань Ци Жень интересовался, как поживает господин Лань. Что ему следует ответить? Внук господина Лань хотел бы заглянуть, чтоб разобрать мелодию для сяо. Когда ему следует зайти?" . Вся эта суета сейчас была от Лань Си Ченя еще дальше, чем обычно. Юноша, которому доверили прислуживать бывшему главе ордена, не был навязчив. Напротив, был краток и неразговорчив. Но даже его краткая речь разрушила такую хрупкую и этим особо ценную иллюзию ощущения. Лань Си Чень кивал и давал столь же недлинные ответы: " Нет, ничего не нужно. Все хорошо. Можно зайти сегодня после вечерних занятий". Адепт кланяется еще раз и уходит. Он вернется вечером, чтоб забрать посуду и принести ужин и вечерний чай. Лань Си Чень вместо медитации падает на кровать. Ему хочется увидеть опять тот же сон, где он отважился взять Мэн Яо за руку, где он может наконец запросто сказать все, что думает и чувствует. Тренированный годами организм не желает засыпать просто так. Лань Хуань еще почти час лежит на постели, пытаясь поймать остатки сна, после чего разочарованно завтракает и все таки садится медитировать. Медитация тоже как-то не удается. Покой и отрешение все не идут. Сон и это ощущение ладони слишком взбудоражило. Лань Си Чень вздыхает и садится делать то, что тоже не делал долгие годы. Он хочет нарисовать свой сон, чтоб удержать его в памяти. Тушь ложится не так идеально, как раньше, движения кисти уже не такие уверенные. И все же… сосновая роща и две руки на фоне озера. Близко, очень близко. Двое людей вот-вот возьмутся за руки. Лань Си Чень хочет заострить внимание именно на этот моменте сна. Он рисует рукав собственного ханьфу, но никак не может вспомнить, что же было на Яо. Как не может вспомнить все эти годы, были ли у Мэн Яо ямочки на щеках. Кажется, да… Или, может, нет? К обеду картина закончена. Еда довольно пресная, как обычно. Как то предписывают правила. Интересно, как бы сложилась жизнь его и Лань Чжаня, если б не правила? Нет, брату фантастически повезло, конечно: Вей У Сянь был единственным, кто смог благополучно вернуться с того света. Но если б не правила, Лань Ван Цзи, может, не пришлось бы пережить смерть того, кого он так любил… И Лань Си Ченю может быть тоже легче бы давались чувства… Может быть даже он бы любил своих детей так, как положено родителям. Он думал, что когда вырастет, то сможет иначе, лучше, чем его отец. После обеда в дверь вновь раздался стук. Лань Си Чень уже научился различать приходящих по этому звуку. Его решил навестить дядя. Лань Ци Жень, хоть и почти перешагнул порог столетия, вовсе не был дряхлым. Все так же наводил ужас на молодых учеников ордена. Все еще вел уроки. К нему по-прежнему прислушивались и обращались за мудрыми советами. Но всего его опыта и мудрости до сих пор не хватало, чтоб понять, что происходит со старшим из его племянников. Он мог лишь смириться. Их встречи всегда носили довольно формальный характер. Сейчас они церемонно пили чай. Все как всегда. Лань Ци Жень поглаживает свою длинную седую бороду. Он всегда ей гордился, как думали окружающие. Лань Си Чень знали, что эта борода была для дяди таким же щитом, как для самого Лань Си Ченя уединение. Разговор не клеится. Дядя так и не знает нужных вопросов. После ухода дяди Лань Си Чень хочет подремать. Он сам не понимает, что его так утомило. Сон накрывает его как-то неожиданно. Только сновидений нет. Совсем. И это неприятно. Просыпается он от звонкого стука в дверь. Это пришел его младший внук. Удивительно, насколько этот мальчик похож на Лань Ван Цзи в юности! Те же светлые глаза, серьезное выражение на лице. Только за всей этой серьезностью прячется совсем иной характер. Может, если б Лань Ван Цзи был таким, то они с Вей У Сянем нашли бы общий язык куда раньше? Не было этих лет тоски и мучений? Они бы вдвоем пошли по тропе самосовершенствования куда раньше, не полив этот путь слезами и кровью? Формально это должен был быть урок игры на сяо. Но юный господин Лань приходит сюда по совсем иной причине. В комнате деда можно спокойно нарушать правила. Можно шуметь, смеяться без причины, говорить что-то, о чем думаешь. Внук приносит в жизнь Лань Си Ченя ту самую жизнь. Дед, конечно, слишком балует мальчика, позволяя ему все это. В отличие от собственных детей, которые были рождены от нелюбимой, хоть и уважаемой Лань Си Ченем, жены по причине необходимости, внука он на самом деле любит. Он не хочет, чтоб внук вот так же больше половины жизни держал что-то в себе, улыбаясь вежливой, но фальшивой улыбкой… Пряча трещину в сердце за словами, которые должен говорить. Сын ругается, что дед совсем забаловал мальчишку и тот не боится нарушать правила, подавая все остальным крайне дурной пример. Но невозможно всю жизнь прожить по правилам. Иногда сама жизнь заставляет их нарушить. У Лань Си Ченя было достаточно времени, чтоб это понять. Внук уходит почти пред самым звоном вечернего колокола, собирающего всех в трапезной, едва не столкнувшись с принесшим ужин и чай адептом. Сегодня они нарушили добрую сотню правил: внук показал сверчка в специальном домике, которого носит в рукаве; обсудил поведение парочки адептов, которое находил забавным; принес пригоршню лесных ягод, которые так любит дед. Судя по всему, за ягодами он бегал как раз между занятиями. Напоследок рассказал, как бегал ночью любоваться луной на озеро за сосновой рощей. Лань Си Чень едва не спрашивает, не видел ли мальчик там Мэн Яо, но вовремя осекается. Его внук даже не знает, как выглядит Мэн Яо, не знает какими тот был, даже не знает этого имени. И ему лучше не знать, что его дед все еще помнит своего названного брата и по сей день не хочет отпускать эти воспоминания. Ночь милосердна. Лань Си Чень засыпает на удивление быстро… «Смотри, солнце еще не зашло, а на небе уже первые звезды!» — теперь он знает, на что засмотрелся Яо. Яо, которого он никогда не видел таким... Юным? Нет, Яо выглядит почти так же, как за день до своей смерти. И все же он кажется какими-то юным, уязвимым, нуждающимся в защите названного брата. Или это из-за такого открытого взгляда? Таких вольных жестов? Яо тычет пальцем в небо, указывая на первую появившуюся звезду и улыбается. Вот на что он засмотрелся в прошлый раз! Это заставляет Лань Си Ченя улыбнуться в ответ. Они идут вместе по сосновым иголкам. Яо поглядывает на него снизу вверх, улыбается чему-то своему… Мэн Яо держит Си Ченя за руку и ведет к озеру по чуть изгибающейся, идущей слегка под уклон, дорожке. Меж редеющих сосен видна водная гладь, играющая последними красками заката. На берегу никого нет. Лес вокруг тих и спокоен. Яо ведет Си Ченя куда-то дальше по песку, по самой кромке воды. Полы белых одежд намокают, пачкаются в песке. Мэн Яо пытается вытянуть свою ладонь из руки Си Ченя, но тот не дает ему это сделать. Он слишком соскучился за сорок лет по этому человеку. Слишком много не успел сказать и сделать, пока у него был шанс. Может хотя бы сейчас, хотя бы во сне... На берегу лежит забытая кем-то свернутая циновка. Си Чень теперь понимает, зачем Яо хотел разорвать это почти объятье. И да, Яо нагибается, чуть распахивается его простое, горчичного цвета ханьфу. На груди нет шрама от меча, ран, крови, только светлая кожа. Он расстилает циновку и садится на край, делает приглашающий жест своему спутнику. Лань Си Чень опускается рядом с ним. Близко, гораздо ближе, чем они могли бы сидеть при других обстоятельствах, чем они могли бы сесть в жизни. Но сейчас это лишь сон, есть ли смысл стесняться и следовать правилам? Лань Си Чень садится даже излишне близко, чувствуя тепло от тела Яо, накрывает его ладонь своей, переплетает пальцы. Он не хочет вспомнить последних мгновений, что были у них при жизни. Пусть все будет как сейчас, вне времени и реальности. Они сидят на циновке, брошенной на песок. Яо рисует прутиком, зажатым в свободной руке, какие-то неведомые знаки. Они говорят о поэзии. Мэн Яо когда-то писал прекрасные стихи. Лань Си Чень когда-то любил рисовать. Лань Си Чень рисовал картины, а Цзинь Гуань Яо делал к ним великолепные подписи… Вдвоем у них получались изысканные произведения искусства. У Лань Си Ченя сохранился лишь один из этих свитков. Куда делись остальные он не знает. Возможно, дядя приказал уничтожить их, чтоб не напоминали о столь лживом и недостойном человеке. Не напоминали Лань Си Ченю о его потере. Солнце неумолимо, буквально на глазах, катится за горизонт. Яо чуть дрожит от прохлады сумерек. Лань Си Чень подтягивает его свободной рукой ближе к себе, укрывает своими рукавами, приглашая если не лечь себе на грудь, то опереться на себя. Яо перестает дрожать, расслабляется. Лань Си Ченю тоже становится тепло и комфортно. Будто он сам так же зяб и дрожал от прохлады все эти сорок лет… "Лань Хуань, смотри, как сегодня много звезд! Я так давно на них не любовался… Ты все так же выходишь ночами на крышу своего ханьши, что посмотреть на них?" — Лань Си Чень не видит лица Яо в темноте, но знает, что тот ласково улыбается… Вот бы сейчас увидеть, есть ли у него на щеках ямочки… Лань Си Чень просыпается от стука в дверь адепта. Он снова проспал утренний колокол. Он понимает, что сам после этого сна все еще улыбается вместе с А-Яо, продолжая смотреть на звезды. Он так давно их не видел! Ему будто слегка нездоровится от того,что он здесь,что он проснулся. Он хочет опять оказаться на циновке, там, у озера. Он не хочет этих рутинных вопросов, разговоров, одиночества, из которого нельзя, невозможно выбраться. "Господин Лань Ци Жень спрашивал, как вы поживаете." " Передай ему, что все нормально. Как обычно." Адепт странно смотрит на сидящего в постели Лань Си Ченя кивает и уходит, оставив короб с едой. Лань Хуаню совершенно не хочется есть. Наверное, он поест позже. Ему хочется сохранить тепло Яо в своих объятьях. Того, юного Мэн Яо… Сколько, интересно, Яо было лет, когда они впервые встретились? Он вроде бы чуть младше Лань Си Ченя… Или нет? А-Яо всегда выглядел мальчишкой из-за своего роста и довольно худого сложения. Нет, сегодня Лань Си Чень не хочет вставать из постели. Теплое одеяло под боком так напоминает тепло, которое он чувствовал рядом ночами. Это было давно, больше, чем полвека назад, в крошечном домике в Лань Лине. Домике Мэн Яо. Если прикрыть глаза, то можно даже вспомнить тот домик. Крошечную кухоньку справа от входа — дверь из нее вела во дворик, где прямо у входа громоздилась поленница дров — и единственную комнату, ужасно тесную, с низким потолком, где они еле могли разместиться вдвоем для сна. Тогда ночами Лань Си Чень чувствовал под боком чужое тепло и это убаюкивало. В тот день Лань Си Чень так и не нашел в себе сил встать с постели. Вернее, не нашел причин. Его обед и завтрак остались нетронуты. Он лишь с нетерпением ждал ночи, чтоб у того нереального озера вновь почувствовать в своих объятьях А-Яо… Так, как не мог позволить чувствовать бы никогда. Лань Ци Жень обеспокоен происходящим, обеспокоен, что его племянник не ест уже не первый день и теряет силы. Лань Си Чень знает, твердо уверен, что дядя, несмотря на солидный возраст, переживет его… Ночь приносит новый сон. Он вновь на том самом берегу озера. Мэн Яо сидит на циновке, опершись на руку, вторую положив на колени и смотрит вдаль. Ветер играет с его волосами, путает их… Лань Си Чень достает из рукава простой деревянный гребешок. Ни у него, ни у Яо отродясь никогда такого не было. С воды дует легкий ветерок, унося дневную жару. Небо темно. Вокруг сгущается туман. Лань Си Чень садится сзади и расчесывает волосы Яо, приводит их в порядок. Закалывает две пряди от лица на затылке, чтоб ветер не мог ими играть. Похожую прическу Яо носил живя в башне Кои под своим ушамао. Он опять не оборачивается, как и во все предыдущие дни. Лань Си Чень за все это время так и не увидел его лица даже мельком. Он лишь точно знает, что А-Яо улыбается. Улыбается ему. Довольно и счастливо. Они сидят так всю ночь, утопая в тумане, наслаждаясь прохладой. Утром Лань Си Ченя раздирают два совершенно противоречивых чувства. С одной стороны эти сны приносят успокоение, залечивают утихшую, но так и не ушедшую за сорок лет боль. С другой - ему безумно хочется убежать из душащей тишины покоев на берег того самого озера, похожего своей формой на растущий месяц. Бежать сию секунду, чтоб не упустить Мэн Яо, не дать ему уйти и раствориться вместе с туманом под утренними лучами солнца. Адепт приносит как обычно завтрак и обед. Лань Си Чень встречает его сидя за столом с прямой спиной, что редко бывало в последнее время. Лань Си Чень чувствует, что ослаб за последние месяцы. Тренировки даются ему тяжелее, все больше хочется лежать. Часто у него нет аппетита. Он списывает это на разные причины, пока не осознает главную: ему надоело жить. Он сделал все, что давно должен был, исполнил все, что от него ждали, но так и не сделал ничего для себя. В этой жизни, прожитой Лань Си Ченем, было слишком мало того, что бы нравилось самому Лань Си Ченю, что было сделано по велению души и сердца, а не ради долга, приличий или чьих-то ожиданий. И все то время, о котором бы он хотел вспоминать с удовольствием не стоило упоминать вслух, как не стоило упоминать вслух имя Мэн Яо. Лань Си Чень уже привычно идет по тропинке, усыпанной сухой хвоей на пляж. Он знает, что Яо уже ждет его там. Солнце еще не зашло, Яо чуть разморило от вечерней жары, он дремлет, положив голову на согнутую руку, беззащитно выставив спину. Волосы скрывают его лицо. Лань Си Чень садится рядом, не решаясь его тревожить. А-Яо все не просыпается, даже когда начинает темнеть. Лань Си Чень ложится на песок рядом с циновкой так, чтоб лишь их головы оказались рядом. Тогда Яо наконец просыпается и открывает глаза. Они лежат и смотрят на звезды, не говоря ни слова. Яо вытягивает руку и гладит Си Ченя по лбу, по тому месту, где должна быть повязка. Ленты, что должна держать в узде, нет. Ее никогда не было в этих снах. Ей здесь не место, но сейчас он бы хотел, чтоб белая полоса ткани привычно была на лбу. Лань Си Чень не отдал свою повязку жене, хотя, наверное, надо было это сделать. В правилах со Стены послушания был небольшой парадокс: спутник на стезе самосовершенствования и супруг не обязательно должны были быть одним лицом. Лань Хуань давно знал, с кем хотел пройти этот путь, кто его так хорошо понимал и чувствовал, чьи стихи так хорошо дополняли написанные его рукой пейзажи. Лежа на циновке и глядя на звезды они оба засыпают. Мэн Яо, кажется, сквозь сон гладит Лань Хуаня по волосам. Просыпается Лань Си Чень встревоженным, с ощущением, что он упустил что-то очень важное. Это что-то осталось на берегу, на брошенной на песок циновке, такое близкое и одновременно неуловимое. Адепт не заставляет себя ждать. Опять тот же короб с едой и немного новостей, на этот раз из внешнего мира, что раскинулся за стенами Облачных глубин. Сегодня даже не из Гу Су — из самого Юн Пина. Оказывается, несколько дней назад в гробу, что покоился с храме Гуань Инь, стихли звуки борьбы. Господин Лань, если желает, может лично перезахоронить тела своих названных братьев. Но Лань Си Чень не желает ехать в Юн Пин, хоть и распоряжается насчет подобающих похорон для Цзинь Гуань Яо в уже имеющейся могиле, где покоится рука его названного брата. Ему нужно кое-что совсем иное, чем эта могила, которую ему запрещено приличиями навещать. Лань Си Чень в первый раз за десять лет уходит за ограду Облачных Глубин. Он не сказал никому, куда направляется. Вряд ли его будут искать в ближайшее время. Он постарался, чтоб никто не заметил, как он ушел. У него с собой лишь то, что было в его сне: циновка, чтоб бросить ее на песок, фонарь со свечой и огненный талисман. Еще он взял на всякий случай гребень. Ему хочется сделать Мэн Яо опять приятно, если они все же вдруг встретятся. Лес выглядит почти как во сне. Сосны колышет легкий ветер. Гладь озера идет рябью. Среди сосен никого нет. Воздух пахнет нагретой на солнце смолой и летними травами. Ночь не торопится. Лань Си Чень сидит на песке и смотрит, как медленно темнеет, как потихоньку сгущается туман. Голова Лань Си Ченя тяжелеет, он падает на циновку, будто его сморило сном. Реальность расплывается, будто все вокруг превращается в туман. Все зыбко, смутно, неустойчиво, хрупко. В какой-то момент ему кажется, что он задыхается, что его грудь сдавила неведомая сила, но внезапно это ощущение исчезает. Его рассеивают чьи-то тихие, почти бесшумные, шаги. В темноте кто-то легко идет по песку. Лань Си Чень даже думает, что ему кажется. Нет, это не сон и не морок. К нему по берегу идет А-Яо. Все в то же светлой одежде. Он слегка улыбается и от этого видны в свете фонаря едва заметные ямочки на щеках. Наконец-то Лань Си Чень видит, хоть и освещенное лишь фонарем, его лицо. У Яо такая приятная улыбка! Лань Си Чень уже забыл, какова она на самом деле. Не улыбнуться в ответ невозможно. Когда-то незнакомый юноша покорил его этой чуть смущенной, очаровательной, искренней улыбкой. Как глупо он заставлял себя не скучать по этому лицу и этой улыбке! Яо садится на циновку боком к Лань Си Ченю. Они говорят. Наконец они говорят не во сне! Лань Хуань годами ждал этой возможности! Он так много хочет рассказать! Ему радостно от присутствия Яо рядом. Они обсуждают произошедшее за эти годы. То, что Лань Си Чень забросил рисовать сорок лет назад и ушел в добровольное заточение десять лет как. Что Лань Ван Цзи все так же счастлив. Что борода Лань Ци Женя выросла уже до пояса… Яо слушает его улыбаясь, говорит, что тоже ждал. Был все это время здесь, на этом берегу, Ночь становится все прохладнее. Яо трет плечи и немного сутулится. " Из-за тумана как-то зябко…" - смущенно улыбается он. И правда прохладно. На циновке выпала холодная роса, пальцы чувствуют неприятную влажность и капли воды. Лань Си Чень обнимает его, полулежа облокачивает себе на грудь, укрывает полами и рукавами своего верхнего одеяния. Яо такой теплый… Лань Си Чень не заметил, что и сам замерз. Вдвоем, обнявшись, они быстро согреваются. Как когда-то, одной холодной ночью, прячась от погони. Это самое откровенное, что было между ними до смерти А-Яо. Он как во сне берет ладонь Яо в свою. Они переплетают пальцы. Лань Хуаню хочется снять с головы лобную повязку и связать их запястья, наконец соединить их теми узами, которых он всегда так желал. Он тянется пальцами ко лбу, но повязки нет. Это странно, он не мог уйти без нее. Он сегодня точно, перед тем как выйти из ханьши, завязывал эту ленту на своей голове, как делал это всю сознательную жизнь. Яо чуть поворачивает к нему голову: "Она давно у меня, ты же уже отдал ее мне…". Белая лента и правда обвивает руку Яо, ту, которой он опирается о циновку. Лань Си Чень накрывает небольшую кисть Яо своей второй ладонью. Пламя свечи в фонаре чуть дрожит на ветру. Туман становится не таким густым. Видно, как пламя бросает блики на гладкие волосы Яо… На небе рыжеватая растущая луна. Они сидят так довольно долго, наслаждаясь теплом и тишиной. Слова кончились. Более они не нужны им двоим. Они поймут друга друга и в этом молчании. С другого берега вдруг слышится навязчивый звук гуциня… Кому бы пришло в голову играть тут среди ночи? Мелодия раздражает, тревожит, заставляет вспомнить о каких-то ненужных, неважных, рутинных вещах. Это "Призыв". Звуки слишком резкие, слишком громкие для такого момента, излишние. Они мешают неспешному безмолвному разговору, разрушают уют и тишину темноты. Лань Си Ченю хочется встать, чтоб попасть на тот берег, попросить музыканта не тревожить больше эту ночь звуками музыки, оставить Лань Хуаня и Мэн Яо в покое. Не разрушать это мгновенье… Хотя бы его. Все, что сейчас есть у бывшего главы Гу Су Лань. Единственное, что у него есть. Лань Си Чень вглядывается в темноту. На том берегу что-то белеет на песке. Будто кто-то или что-то лежит, а кто-то в белых одеждах примостился рядом с гуцинем. Рядом с людьми в белых одеждах, тем ,что лежит и тем,что сидит рядом, догорает фонарь . В точности такой, как принес сам Лань Си Чень из Облачных глубин. В темноте еще какое-то движение, что-то темное или кто-то в темных одеждах, но отсюда не разглядеть. Он было порывается встать и пойти попросить перестать досаждать этими отвратительно-резкими звуками, но ему больше всего на свете хочется остаться здесь. Яо ловит его было отдернувшуюся руку и целует кончики пальцев: "Тебе не обязательно туда идти, если ты не хочешь покидать меня". Лань Си Чень целует Яо в макушку : "Сегодня я решил, что не хочу больше просыпаться и никуда не уйду. Я останусь с тобой…". Яо придвигается чуть ближе, заносит свободную левую руку за голову и гладит Лань Хуаня по волосам. Они так и остаются сидеть на циновке, глядя на проступившие из тумана звезды. Так, как сорок лет мечтал об этом Лань Си Чень… 17.06.2019