***
Небо ещё со вчерашнего дня затянуло серым маревом, местами покрапывал мелкий дождичек. Большегруз лениво скользил по пустой трассе. По бокам мелькали серо-сизые ели и огненные вспышки оранжевой листвы. Дворники стеклоочистителя скрипели по стеклу, размазывая мелкие редкие капли дождя. Валерий шёл порожняком. Он не спешил домой. Единственная принимаемая на трассе радиостанция — «Шансон» — ушла на рекламу. Приглушив громкость, Валерий полез в бардачок за сигаретами. Звякнул стакан, как в песне Сотника, напомнив «шоферскому организму» о простых радостях: пора бы навестить Катюху, уткнуться носом в её пышные титьки, пожрать борща и накатить по сто грамм. Свернув на узкую битую колею, едва заметную среди опускающегося утреннего тумана, он закурил и, предвосхищая скорую встречу, улыбнулся сквозь щетину. Закусочная плавно вырисовывалась из-за деревьев. Красные буквы на белом поцарапанном фоне обещали вкусные обеды, а в названии придорожного кафе — «Вдали от жён» — таился недвусмысленный подтекст. Валерий заглушил мотор, вылез из кабины и пустил окурок лёгким щелчком в желтеющую траву. В нескольких метрах на «пятаке» скучала малолитражка. Водила её, завидев коллегу, сухо поприветствовал и, обменявшись с Валерием рукопожатием, посетовал: — Там фура поперёк дороги легла, а у меня полный кузов. Вот попадалово-то. — А чё легла-то? Дождя-то сильного не было. Авария? — Да хуй разберёшь. Странная фигня какая-то. Непонятно. Мож на дорогу кто выскочил. Говорят, туман был сильный. Валерий пожал плечами. — Ну, давай, братишка, удачи. Водила влез в кабину, и малолитражка с шумом завелась и тронулась с места. Из-за сарая донёсся недовольный собачий лай, а Валерий уверенным шагом направился к двери закусочной. Раздался сиплый скрип, перебил героев «Универа», галдящих из телевизора, что висел над барной стойкой в углу. Местный алкаш дядя Петя, завсегдатай закусочной «Вдали от жён», отвлёкся от экрана. — Валера! — радушно воскликнула официантка, приветствуя водилу. — Устал? Голоден? Да что ж это я… конечно, голоден. Супчику? — затараторила она. Водила слегка улыбнулся и, сбросив куртку на стул у окна, стеснённо пояснил: — Я руки помою, — и направился к сортиру.***
В крохотном пустом пригородном автобусе на заднем сиденье ехал юноша. Лёгкий пух на лице выдавал в нём первокурсника какого-нибудь колледжа или университета, а внешний вид — жителя крупного города. В наушниках ритмично позвякивал трэп, уставший голос читал на английском. Парень смотрел в окно на мелькающие вдоль дороги деревья, слушал музыку «на полшестого» и мысленно корил себя, одновременно упиваясь жалостью к себе. «Не надо было ехать с ними. Уроды, блядь. Вся их тусовка — напускной хайп. Один вечер нормально потусили, как выспались — давай агриться, суки лживые. И меня прям бомбит от них, дичь какая. Это я-то типа задрот! Сука тамблер-тёлка с постным ебалом, будто говна поела. На хуй пусть идёт, хейтерша сраная! Как в ВК писать — «ты такой сасный», а как перед выродками выёбываться — так сразу «сорян, но ты задрот». Хули звать было? Чтобы срать и рофлить до колик? Фейк-мажорка, блин, с коттеджем в жопе Мухосранска. Спайс, на мои деньги купленный, скурили. Ну, конечно, блин. Горите в аду, грёбаные уроды!» — так хотелось крикнуть это вслух. Мозг кипел от негодования. Данила даже не сразу заметил, что автобус остановился, а водитель вышел. Оглядевшись, парень, наконец, очнулся от эмоций и навязчивых раздумий, заметил, что сидит в совершенно пустом автобусе. «Поссать, что ли, вышел?» — подумал он про водителя. Посмотрел в запотевшее окно, протёр пальцами испарину на стекле. Никого не увидел. «Чёт он долго ссыт. Курить, что ли?» — начал гадать он. Заёрзал на сиденье. Огляделся. Никого. Впереди через несколько метров ещё пара машин, кажется. Сквозь запотевшие стёкла автобуса ничего не разглядеть, лишь расплывчатые пятна леса и красное свечение сигнальных огней. Снова пошёл мерзкий дождь. «Где же водила, блин?». Парень снова заёрзал и вновь взглянул на пустое сиденье водителя. «Да что он там делает? Прям хоть бери и угоняй автобус, как в фильмах…». Данила решительно поднялся и прошёл по салону к первой двери, неуверенно оглядел левую кромку леса, видневшуюся из-за стекла кабины водителя — никого, спустился на нижнюю ступеньку. Лес безмолвствовал, жадно принимая влагу из низкого пасмурного неба. Парень посмотрел направо — следом никаких машин, пустая одноколейка уходила вдаль среди осенних деревьев. «Грёбаный водила пропал. Зашибись вообще», — Данила старался разозлиться, но чувствовал лишь нарастающую тревогу. Из кармана куртки вывалился наушник, повиснув вдоль ноги и покачиваясь. Быстрый трэповый стрёкот доносился из динамика, словно напуганные насекомые копошились в проводах «Айфона». Джин-джанк-джин-джанк. Когда парень склонился над ярким экраном и выключил музыку, перед ним неожиданно возник водитель. Данила вздрогнул и чуть не выронил телефон из рук. — Всё. Приехали, — акцент выдавал в водителе кавказца. — В смысле? — напрягся Данила и отступил на шаг назад, не понимая, к чему тот клонит. — Фура упала поперёк дороги — вот что. — Но мне в Москву надо, — промямлил Данила. — Всем куда-то надо. — Это надолго? — Надолго. — Чёрт, — проронил Данила, пропустив небритого горца в кабину, — а другой дороги нет, что ли? — Попробуй, может, кто из местных до ближайшей станции подвезёт, — пожал плечами водитель автобуса. — Далеко? Станция далеко? — Через лес, может, и не так далеко. Данила спрыгнул с нижней ступеньки автобуса, мелкая асфальтная крошка захрустела под подошвами кед. Сюда-то его на машинке привезли, а теперь придётся отсюда как-то выбираться. Перспектива неясная. Он натянул на голову вязаную трикотажную шапку цвета охры, почти скрыв буйные русые волосы под ней, поёжился от промозглого сырого воздуха, вновь оглядел печальную вереницу автомобилей, что мертвенно стояли посреди узкой дороги, змеёй вкладывающейся в поворот. Лишь красные огоньки давали ощущение, что все эти недвижные автомобили с запотевшими окнами не пусты. Данила побрёл в обратную сторону. Сошёл ближе к обочине трассы, прибавляя ход. По бокам лишь туманный лес, впереди пустая дорога и бесконечные деревья. Данила набрал темп, быстро оставив позади собравшуюся пробку. Гугл-карты давали понять, что вблизи нет ничего кроме леса и этой чёртовой дороги в никуда. «Вот дойду до какой-нибудь крупной трассы и поймаю тачку», — решил Данила, такой план его более чем устраивал, хотя пока что слабо верилось, что оживлённая трасса вообще существует. Батарея телефона стремительно теряла заряд на холоде, энергосберегающий режим лишь немного отсрочивал появление чёрного экрана и пустого значка батареи с одним красным делением. Это нервировало ещё сильнее. К такой тишине он не привык — лишь шорох жёлто-синей клубной куртки с махровой буквой «L» на груди; отдалённое, но громкое, пронзительное воронье «кра», доносящееся сквозь ельник; напуганная брань взлетевших галок, стаей уносящихся прочь, да звук собственных шагов. Но теперь добавился бонус в виде стука капель по листве. Вместе с дождичком усиливались и тревога, и темп ходьбы. До настороженного уха Данилы донёсся рокот приближающейся сзади машины. Парень остановился и выставил руку, но тачка не сбавляла скорости, тогда он сорвал с себя яркую шапку и замахал ею, выскочив на трассу, но машина лишь вильнула на скорости, будто желая сбить его, как кеглю или препятствие на пути к спешному отступлению. Данила резко отпрыгнул назад, чуть не навернувшись на обломанной ветке, облепленной рыжим лишайником. «Видимо, психанул уже в пробке стоять. Вот и несётся, как в жопу стреляный, — подумал Данила, — но мог бы, козёл, подвезти хоть куда-нибудь. Я б ему бабла дал». Напустив на себя мнимую браваду, он продолжал преодолевать кажущуюся нескончаемой дорогу, вихляющую серпантином среди леса. Он упорно шёл, нахохлившись и спрятав руки в карманы бомбера, старался сохранить тепло. Облако пара вылетало из его рта всякий раз, когда он с силой выдыхал. Наконец впереди замаячил боковой съезд — первый поворот! Спасительный, как надеялся Данила. Опознавательный знак на обочине — картонный указатель на придорожное кафе «Вдали от жён» — 700 метров. «То, что надо, — облегчённо подумал он, — там наверняка можно бомбилу найти и телефон зарядить».***
Официантка игриво оглядела Валерия, уплетающего суп. Алкаш Пётр снова клянчил денег в перерывах, когда телеканал уходил на рекламу. С улицы доносился истерический собачий лай. И лай, и нытьё старого алкаша раздражали Катерину, не способствовали расслаблению, романтической атмосфере и лёгкому флирту. — Тоша нынче разбрехался что-то, — посетовала она. Входная дверь заунывно заскрипела, медленно отворяясь. Все замерли: Пётр повернулся на табурете, Валерий не успел донести ложку с супом до приоткрытого рта, Катерина застыла с полотенцем в руках. Дверь плавно и визгливо двигалась по своей траектории, впуская в помещение изморось и сырую промозглость. В сером проёме ярким пятном возникла жёлтая куртка незнакомца. — Здрасьте, — замялся он, стоя на пороге. — Да проходи быстрей, а то холод прёт, — опомнилась официантка, — ты откуда такой взялся? — простодушно спросила она, разглядывая парня и его яркие шмотки. — Городской, поди? — Мне в Москву надо. Там на шоссе авария какая-то, сказали — долго. Может, кто-нибудь… — Данила хотел было сказать «Довезёт?», но баба за прилавком и старый дед явно никак не могли ему помочь, а говорить про деньги при этом хмыре за столом, пожалуй, не стоило, а то, глядишь, отпиздит, обует и умотает, оставив ни с чем. Поэтому Данила осёкся и продолжил: «Может, знает кто, как до ближайшей ЖД станции добраться?» Лицо деда расплылось в улыбке, обнажив дёсна, лишённые половины зубов. — А то ж! Токмо ж это… места тут глухие нынче. При советской власти-то пионерлагерь был, но счас нет ничаво, а что было — растащили всё. Как ориентир он годится. Надобно его насквозь пересечь и на хоженую тропу выйти. Так и идтить, лесом, лесом, прямиком по тропе, не сворачивая, потом мост старый через овраг, потом линия высоковольток, и уж там недолго, через лесок-то. Так и выйдешь. — Долго идти? — Ну, за пару часиков дойдёшь, коль не заплутаешь. Перспектива блуждания по глухому лесу абсолютно не прельщала Данилу, и от слов про заброшенный пионерлагерь по спине пробежал холодок. Пожалуй, в солнечную погоду и с хорошей компанией — не этих долбанутых выродков, от которых он спешно свалил с утра, а нормальных друзей — он бы с радостью побродил и поснимал заброшки для своего Инстаграма, но не один. И явно не здесь и сейчас. Он нервничал, ощущал острый дискомфорт. Единственное, о чём он сейчас мечтал, — просто покинуть эти чёртовы места. — Простите, а у вас можно телефон зарядить? — спросил он. — Можно, наверное. А… вон, внизу на стене розетка, — показала рукой Катерина. Данила бросился к розетке, порылся во внутреннем кармане бомбера, потыкал зарядным устройством в розетку и расстроенно сообщил: — Она у вас советского стандарта. Не подходит. А есть свободная евророзетка? — На удлинителе только, для телевизора. Данила пролез мимо официантки, сконфуженно присел на корточки и достал пыльный, грязный удлинитель. Розетка подошла, «Айфон» приветливо засигналил и начал заряжаться. Данила тут же открыл приложение «Убер», тщетно проверяя, нет ли возможности вызвать сюда такси, но на карте маячили лишь огромные зелёные прямоугольники леса, он отчаянно нажал на «заказать UberX». От точки на карте в стороны расходились круги, словно сигнал SOS терпящего бедствие судна. Приложение выдало сообщение: «Ошибка. Лимит ожидания исчерпан». — Сеть не ловит, — поведя желваками, выдавил он, начиная ненавидеть это проклятое место. — А телефон есть? — как самый последний вариант позвонить отцу и попросить прислать шофёра. Три пары глаз уставились на него. Непонятная паника парня передавалась остальным по воздуху, как вирус воздушно-капельным путём. — Есть, — утвердительно ответила официантка и достала откуда-то из-под стойки советский аппарат с круглым диском. Она даже проявила любезность и сняла трубку, но прислушалась и вдруг поняла, что в трубке отсутствуют гудки.***
Даниле казалось, что весь мир обернулся против него. Ни сотовый телефон, ни стационарный в этой глуши не работали. Кафе «Вдали от жён» ничем ему помочь не могло, и он решил воспользоваться более логичным советом — прямиком двинуть к железнодорожной станции. Времени навалом: когда начнёт темнеть, он уже окажется дома, в знакомых четырёх стенах, внесёт в чёрный список всю тупую компанию. Может, только девицу не забанит, понаблюдает за её аккаунтом или — ещё лучше — зайдёт со второго фейкового аккаунта и напишет ей какую-нибудь колкую скабрёзность. Зачем он вообще согласился поехать в эту глухомань? За каким таким кайфом? Покурить спайс он мог и на районе. За каким таким невъебенным и неслучившимся сексом? На что он рассчитывал? И кто же из них по факту круче? Он — тот, кто по первому свисту помчался тусить, или она — та, что развела его как малолетку? Взяла на понт, потом опустила прилюдно. Он и так-то не слишком жаловал чуваков с параллельного потока. — Долбоёбы и козлы… — тихо выругался он и только сейчас заметил, что вышел к заброшенному пионерлагерю. С пожухшего прямоугольника мозаичного панно на него смотрел Ленин. Среди зарослей густой крапивы, доходившей до пояса, на бетонном остове красовался метровый портрет Ильича цвета засохшей пионерской крови. Лицо Ильича источало благость, как икона. Данила остановился. Ленин гипнотизировал его необъяснимым образом. В пробелах между красно-коричневыми сантиметровыми плиточками мозаики кишели рыжие муравьи. Они бежали по лабиринту параллельных и перпендикулярных дорог, как по генплану Нью-Йорка. Даниле показалось, что лицо Ильича приобрело обеспокоенное выражение. Слегка приподнятая бровь как бы насмехалась. — Пионер, пионер, ты ребятам пример! За тепло и ласку и за детсад Ильичу спасибо от ребят! — проскандировал Данила в лицо с пожухшей мозаики, «отдал честь», подставив ладонь ко лбу, и рассмеялся, вспомнив, как дед часто шутил: «К пустой голове руку не прикладывают». От громогласной ли речёвки, ударившей Ильича в лоб; от взмаха ли руки, взрезавшей воздух; от смеха, воспарившего среди стволов деревьев, или от движения воздуха, но с мозаики вывалился кусок старой затирки и с шелестом шлёпнулся в густую крапиву. Данила непроизвольно обернулся. Лишь сосны скрипели за его спиной. Парень ещё раз огляделся по сторонам, но лес лишь хранил глухие тайны советского прошлого, похоронив их среди бушующей зелени, которая ярко сияла во влажном воздухе. Данила двинулся вперёд по едва угадывавшейся, почти заросшей асфальтовой дороге, ведущей сквозь лагерь. Справа возле сосен на небольшой полянке гулял мозаичный жираф, он тонул в туманной дымке, наплывающей по низинам. Справа удручающей коробкой с выбитыми окнами-глазницами возник основной корпус. Данила с опаской шёл мимо, поглядывая с безопасного расстояния на пустующие помещения. Пройдя вперёд, Данила выяснил, что главный корпус соединялся с пристройкой полуразбитым коридором. Обходить строение вкруголя не хотелось, и парень решил пройти сквозь широкую пробоину в стене. Стёкла густо усыпали землю. «Кеды бы не изрезать», — подумал он, чувствуя, как скрипят под его весом стекляшки. Проникнув внутрь, он замер. Сердце забилось быстрее, кажется, пальцы на руке дрогнули. Внутренние стены коридора покрывали крупные наросты, похожие на грибницу и кораллы одновременно. Алый окрас сигналил об опасности. Непонятная биомасса проросла в стене, перекинулась на полоток, разросшись в углу огромной мразотной розеткой с нездорово выглядевшими грибами на длинной ножке. Данила инстинктивно отшатнулся, снова затрещав стёклами и бетонной крошкой так, будто кто-то скрёб ногтями доску. Его передёрнуло. Но скакнувший адреналин узнаваемости сошёл на нет. Он вспомнил, где видел подобное, — в игре для Playstation: грибы-паразиты, эпидемия, опасные споры, все дела. Первый шок прошёл. Приглядевшись, Данила распознал, что опасный кордицепс из «сарвайвел хоррора» — это всего лишь мудацкий декор на стене, который должен способствовать попаданию в «сказку» советского пионера. Кривая ухмылка коснулась его лица, а ватные ноги дали импульс в мозг, что отсюда лучше быстрее убраться. — Пидорасы-декораторы, блядь, поди-ка не обосрись тут… — прошипел он, скрипя стёклами и продираясь сквозь бурьян. Асфальтовый двор плотным ковром укрывали прошлогодние сосновые иголки. Парень двинулся дальше по дороге, взволнованно поглядывая по сторонам. Паука-карусель он заметил издали. Стальные ноги как у косиножки, задранные высоко вверх, торчали из-за кустов. Данила быстрым шагом преодолел расстояние до него и вышел на дорожку, которая уводила глубже в подлесок. Снова закрапал мелкий дождичек. Капли не долетали до лица — слишком мелкие, они липкими точками оседали на листве. Лес редел, просветы становились шире, света всё больше, и Данила вышел на поляну. Серые облака сгрудились, обретя свинцово-синюшные поддоны, будто несущие в пространстве клубы грязно-серого хлопка. Некогда голубой бассейн под открытым небом заполнился зеленовато-коричневой водой, в которой плавали жёлтые листья, а чуть поодаль в траве застыла мертвенно бледная пара детей. Полное отсутствие рук у обоих особенно подчёркивало неестественность их поз. Девочка в короткой юбке, отклонившаяся назад, призрачными отсутствующими руками держалась за несуществующие конечности мальчика, у которого ко всему прочему остался лишь остов ноги. Изуродованные гипсовые скульптуры продолжали свой беспечный танец на руинах по колени в замершей траве. Белёсые покалеченные фигуры на фоне сочной зелени жизни и мрачного неба заставили Данилу на минуту остановиться. Следовало оглядеться и найти двойную тропу в лес. Дед говорил, что тропа такая одна, по ней гоняют местные на квадроциклах.***
Мелкие брызги дождя на лобовом стекле скапливались в большие, а потом тонкими струйками стекали вниз. Дворники упрямо и ритмично работали. BMV пятой серии, статусная вещь, с которой он так и не смог расстаться со времён «лихих девяностых», притормозила возле автобусной остановки. Он опустил ветровое стекло справа, наклонился к окну и лениво осмотрел трёх девушек под козырьком, прячущихся от противного дождика. — Кто у нас тут сегодня? Как звать? — его маслянистая физиономия расплылась в улыбке. — Алёна. Кожа да кости, долговязая. — Алина. Чувствуются татарские корни, низкорослая и кривоногая. — Полина. Жёлтые ботфорты выше коленей, пикантный зад и ляжки. «А ничего такая. Аппетитная…» — подумал он, а вслух пошутил: — Не хватает только Палёны… Он рассмеялся своей шутке и распахнул дверцу машины. — Давай-ка, прыгай в машину. Буду проверять, не палёная ли ты Полина. Полина поправила воротник короткой шубки из синтетического «кошачьего» меха и аккуратно села в машину. — Новенькая? — спросил он, выруливая на шоссе. — Да так… Влажная шубка попахивала, вобрав в себя амбре фальшь-французской туалетной воды. Полина не любила разговаривать с клиентами. Впереди мелькала дорожная разметка, с обеих сторон нависал армадой густой лес. BMW быстро вписывалась в повороты трассы, заехала на неприметную просёлочную узкоколейку и припарковалась под деревьями. Задние фонари освещали широкие ели, раскинувшие свои лапы до края обочины. Он расстегнул верхнюю пуговицу на белой сорочке и положил мохнатую руку на её левую ляжку, едва прикрытую короткой юбчонкой. — Ну-ка, проверим, — рассмеялся он, — мин нет? — Пятьсот, — намёк она поняла и начала кокетничать. — Дорого ты себя ценишь. Обычный тариф — триста. — Триста — так это у таксиста, — хохотнула она, широко распахнув шубку, — а я Полина, ягода-малина. Она медленно наклонилась над предметом профессионального интереса, и клиент покорно смолк, откинулся спиной в кресле, дворники ритмично скребли стекло. Джин-джанк-джин-джанк. Клиент закрыл глаза, пот выступил на его лбу и наметившейся лысине, а Полина продолжала усердно работать. Ни он, ни она даже не заметили, как густой туман скользил по земле, как он медленно просочился сквозь открытые окна и щели в машине, заполнив почти весь салон. Полина не заметила и то, как вспотел её клиент, одно лишь не ушло от её внимания. «Чёрт побери, снова ставить…» — разочарованно подумала она. Грузное тело под ней дёрнулось в такт «джин-джанк» дворников и замерло. Полина приподнялась, опершись на руках. Клиент был мёртв. Изо рта его лениво выходил густой смог, заднее сиденье заполнила белёсая субстанция. Полина запаниковала — она забилась промокшей птицей на кожаном сиденье, нащупывая ручку двери. Ей казалось, что она тонет, задыхается в густом дыме, руки её тряслись, сердце бешено колотилось, пальцы трусливо искали спасительный рычажок. Наконец-то дверь поддалась, Полина буквально вывалилась из машины, споткнулась и припала на одно колено, испачкала ладони в песке, быстро поднялась и побежала, побежала по дороге вперёд. Она в ужасе оглянулась — лакированно гладкий автомобиль поблёскивал влагой на переднем капоте, туман почти поглотил его целиком, лишь задние фары всё ещё слабо светили сквозь смог, мигнули пару раз и растворились. Полина побежала, спотыкаясь и подворачивая ноги, стараясь не оглядываться, желая быстрее увеличить расстояние. В голове её крутился листопад мыслей. Она ковыляла по дороге прочь, тушь текла по её лицу, рисуя на бледных щеках чёрные стволы деревьев.***
Дождь прекратился. В воздухе висела густая влага. Валерий вышел из кафе выкурить желанную крепкую сигарету. Он пошарил по карманам и обнаружил, что забыл сигареты в машине. Ловко взгромоздился на подножку, наполовину залез в кабину, с минуту шарил в поисках мятой пачки LD и услышал странный шум внутри фуры. Думал — показалось. Вылез из машины, прикурил. Звук повторился. Валерий огляделся — никого, на «пятаке» скучал его «Камаз», из леса донёсся короткий вопль кукушки и тут же оборвался. Валерий прислушался. Стук явно шёл из кузова. Валерий обошёл машину сзади. Джин-джанк-джин-джанк. Совсем рядом. Валерий отодвинул задвижку и споро открыл дверцу. Пусто. Огромная чернильно-чёрная навозная муха вылетела изнутри словно обезумевшая. Валерий отшатнулся, едва не выронив сигарету изо рта, и раздражённо закрыл дверцу. По краю леса стелился промозглый туман. Откуда-то из-за кафе снова зашёлся истеричным лаём пёс Тоша. В его взвизгивающем тембре улавливалась чудовищная паника, его лай с подвываниями раскатывался между верхушками деревьев, продираясь к пепельному небу, готовому снова начать моросить. Катерина не выдержала, вышла из строения, причитая: — Что ж такое-то? Пойду-ка гляну. — Может, лиса рядом? — спросил Валерий и направился за ней. — Чует и брешет. — С самого утра так, — вздохнула она, повернув к пристройкам, но остановилась, будто почувствовала неладное. — Валер, молчит. Что ж он замолчал-то? Валерий тронул её за плечи и, обойдя, двинулся к конуре. На деревянном настиле лежал развороченный собачий труп. Клочья меха перепачканы кровью, внутренности испускают пар, собаку словно кто-то вывернул наизнанку. — Стой там, — жёстко скомандовал Валерий. — Господи… что-то нехорошо мне, — дрожащим голосом выдохнула Катюха, подавшись вперёд. — Стой там, сказал! — Валер? Что с ним? — Разодрал его кто-то. Лопата есть? Катерина ахнула и прижала руки ко рту, повторяя: «Господи, господи, да что ж такое? Кто мог?». Потом вспомнила про лопату: «В сарае она, должна быть в сарае». Валерий с трудом отвёл взгляд от дымящейся алой плоти: что-то притягательно ужасающее было в ней, но он опомнился, развернулся и направился к покосившемуся сараю. — Иди назад. Я найду. — У двери возле стеночки… — промямлила она, уходя. В сером сарае пахло сыростью. Лопата покоилась у стенки. Валерий ловко подхватил её и, приглядев лысое пространство подле кромки леса, отправился рыть. Земля вперемешку с хвойными иголками и опавшей листвой горками складывалась по бокам ямы. Пахнуло грибницей. Разветвлённые корневища Валерий упрямо рубил и выкорчёвывал вместе с коричневой землёй. Густой туман чуть отступил, обнажив сухостой и покоричневевшую пижму, со скорченных цветков которой падали вниз прозрачные капли дождя. С трудом Валерий погрузил истерзанный труп собаки в тачку и сбросил его в свежевыкопанную могилу. Потом выудил из сарая алюминиевое ведро и долго черпал им из ржавой бочки с дождевой водой, пытаясь смыть следы крови с деревянного настила и с тачки. Закончив, он настороженно и долго посмотрел в сторону леса, который безмолвно стоял стеной. Зайдя в кафе, Валерий ринулся мыть руки, Катерина сидела подле Петра и вытирала слёзы. — Тоша… — повторяла она. — Сомневаюсь я, что лиса могла. Разве что бешеная? Какая лиса в здравом уме полезет сама на собаку? «Это не лиса», — хотел бы ответить Валерий, но промолчал. — А кто? Другая собака? Волк? — Ну какой волк, Кать?! — махнул дед Пётр рукой. Катя снова разрыдалась. — Уж сколько лет ничего подобного не было, — забалаболил дед. — Я когда молодой ыщо был, подрабатывал в лагере-то слесарем. Был у них там случай один. История тёмная. Мелкий парнишка, худосочный, с Москвы приехал, в коллектив дружный не вписался, то ли обижали его, то ли тёмную устроили за что-то, а паренёк всё домой рвался, несколько раз убежать хотел, так вожатые вовремя отлавливали, а потом дожди зарядили, ночь была грозовая, и не доглядели, пропал он куда-то. Неделю искали его, всех на уши подняли. Нашли спустя ещё неделю труп в лесу. — Вот зачем ты мне ещё и это рассказал? — Катерина хлестнула старика фартуком. — Ещё и мальчишку этого городского сегодня лесом послал, — она с укором посмотрела на него. — А чаво ты на меня так смотришь? Там знаешь места какие грибные! Я сам туда хожу… по грибы-то, а эта история давняя, в начале семидесятых дело было. Снова пошёл дождь. Джин-джанк-джин-джанк по карнизу. Немытое окно снова покрылось каплями. Маленькое придорожное кафе медленно погружалось в туманную дымку, когда входная дверь снова заскрипела и на пороге появилась зарёванная и до смерти перепуганная Полина. Всклокоченные волосы покрывала морось, мех на шубке торчал слипшимися клоками, колготки разодрались огромной дырой на бедре, ладони содраны в кровь. Катюха бросилась к ней, зажав девицу в объятьях. — Полина, Полиночка… кто это с тобой сделал? Полина закрутила головой из стороны в сторону, казалось, та вот-вот оторвётся. — Он умер. Я ни при чём, слышишь? Оно его задушило… Само… — Попробую по станции с ментами связаться, — Валерий ринулся к машине. Рация выдавала лишь шелестящие помехи, он помыкался с пару минут, но понял, что бессмысленно. — На пост ДПС сгоняю. Закройтесь, сидите и ждите меня, — жёстко проговорил он и завёл мотор. Пётр так и сидел за столом, пустым взглядом уставившись в работающий без звука телевизор, поднял седые брови домиком. — А он всё так же ищет отсюда путь… — прошептал дед одними лишь губами.***
Данила быстро шагал по лесной дороге. Ельник сменился смешанным лесом. Парень старался не смотреть по сторонам, лишь под ноги, чуть впереди себя. Стоило слегка отвлечься от тропы, и начинало мерещиться, будто нечто резкими скачками движется между деревьев, мелькает среди веток, прытко передвигается за кустами, несётся, прячась за листвой. Дорога казалась бесконечным непреодолимым коридором. Данила постарался сосредоточиться на рытвинах и изменяющемся рисунке луж и корней, то и дело возникающих на тропе. Он потерял счёт времени, но стал замечать, что лужи повторяются: грязные следы шин он уже проходил, равно как и мёртвую землеройку, тельце которой щедро облепили рыжие муравьи. — Контрол копи, контрол вэ, контрол копи, контрол вэ… — шептал он себе под нос. Звук собственного голоса успокаивал его. Справа что-то хрустнуло. Слева чуть поодаль как будто прошелестело. «Не смотреть по сторонам, не смотреть… Не оглядываться. Только вперёд…». Данила ощутил испарину по всему телу, липкий воздух словно бы заполонял лёгкие, кислорода становилось всё меньше и меньше. Никаких песен птиц, лишь саднящий, вибрирующий гул, который будто исходил откуда-то с неба. Слева и справа застонали деревья — их тяжёлый мучительный скрип отвлекал его внимание от тропы. Резкий стон слева, а затем стремительное падение старой сосны заставили Данилу резко броситься вперёд. Он инстинктивно пригнулся и посмотрел за левое плечо. Поперёк раскисшей тропы, в месте, где он буквально только что стоял, лёг упавший ствол дерева; сухие сучья обломались, кольями топорщась в его сторону. Наконец дорога стала заворачивать куда-то вправо, становясь всё уже и уже. Мокрые ветки крупных кустарников преграждали путь. Крапива доходила парню почти до груди, но он упрямо продирался сквозь бурелом, скользя в вязкой грязи. Мост — как и рассказывал дед. Старый деревянный мост появился из ниоткуда. Данила сделал несколько неуверенных шагов по доскам и заметил, что они, покрытые зелёным плесневелым мхом, были ужасно скользкие; множество отломанных и трухлявых, они то и дело накренивались под его весом. Сквозь дыры моста Данила видел, насколько глубоко овраг уходил вниз. Медленно продвигаясь вперёд, парень почти сравнялся с макушками елей, коротко глянул вниз — дно оврага заполнял серый туман. Каждый шаг давался с трудом, отзываясь скрипом досок. Джин-джанк-джин-джанк. Доска под правой ногой проломилась, и Данила едва не упал. Схватившись левой рукой за мшистые перила, предупредил падение. Тело снова стало тяжёлым и неповоротливым, сердце зашлось. Сделав над собой волевое усилие, он смог преодолеть последние метры моста, тропинка повела его сквозь густые заросли чёрной бузины. Пришлось отодвигать крупные ветви руками, Данила был нетерпелив, громко заявляя о себе, шуршал ветвями. Испуганная стая галок с оглушающе скрипучим гвалтом поднялась в воздух. Данила остановился, чтобы перевести дух, и заметил раскидистую узловатую облепиху: её серые ветки густо обсыпали оранжевые ягоды, а на обломанном суку восседал иссиня-чёрный ворон, острым взглядом он уставился прямиком на мальчишку, буравя его одним тёмным глазом. Резко сорвавшись, ворон вскрикнул и улетел. Снова заморосил мелкодисперсный дождичек. Данила упрямо брёл по тропе, лес медленно редел и, наконец, расступился. Под кислым небом жужжала электричеством линия высоковольток. Огромные высушенные борщевики растопырили свои зонтики, словно бы ловя ими исходящий от столбов гул. Данила ощущал ликование, он предвосхищал скорое появление железнодорожной станции. Уже совсем близко. Лишь одна эта мысль придавала сил. И действительно… в прогалинах между редкими деревьями он заметил рельсы. Прибавил шаг. Ломанулся сквозь заросли кипрея и обнаружил платформу. Край её обвалился, и Данила ловко запрыгнул, оттолкнувшись от перил. Низкая платформа возвышалась над рельсами едва ли на полметра, Данила пытался разобрать название станции: на ржавом железном прямоугольнике читались первые буквы «Пл.», далее едва проглядывалась цифра «2», потом шла то ли тройка, то ли девятка — непонятно, третья цифра совсем заплесневела и пропала, «км» завершало ребус-кроссворд. «Платформа двести какой-то километр» неизвестного направления. Не ясно и какая из двух обветшалых платформ ведёт на Москву. Дождь усиливался, и Данила подумал об укрытии. Навесов над платформами не существовало в помине, зато возле предполагаемой остановки первого вагона стояла деревянная беседка, выкрашенная кем-то в жёлтый цвет. Парень устало побрёл к ней, спрятавшись от мороси, угрюмо уставился вдаль. Столбы уменьшались в перспективе и скрывались в наползающем тумане. Даниле казалось, что он торчит здесь целую вечность — ни человечка, ни души, ни хоть какого-нибудь ерундового подтверждения существования цивилизации и мира людей. Создавалось впечатление, что этот лес бесконечен, а станция — лишь мираж. Возможно, прошёл час, а, может, целая вечность. Может, и мегаполис, кишащий миллионами людей, — его выдумка, а на самом деле это лишь рыжие муравьи, заплутавшие между плитками мозаики. Данилу тянуло в сон, он пригрелся под шиферной крышей и уже не верил, что когда-нибудь покинет это место, выдуманное каким-то безумцем. Джин-джанк-джин-джанк. Стук доносился издалека и медленно, но неостановимо приближался. Парень оживился, всматриваясь в горизонт. Справа из тумана проявлялся поезд. Данила почти ликовал. Значит, всё не зря. Хотелось закричать: «Работает!». По мере того, как железная гусеница приближалась, энтузиазм парня скатывался в холодный минус. Это не электричка, товарняк — бесконечно длинный, оглушающий. Джин-джин… джанк-джанк… гремел он, сотрясая землю. Данила уставился на проскальзывающие мимо цистерны — тёмно-зелёные и охристые, потом коричневые контейнеры с цифрами, потом снова цистерны и снова ржавые контейнеры. Он сбился со счёта и прикрыл уши руками. Бессилие. Дождь прекратился. Громыхающий монстр скользнул мимо последним сегментом своего железного хвоста. Данила так и продолжал сидеть, приложив ладони к ушам, а на платформе напротив появился человеческий силуэт. Данила опустил руки и медленно поднялся, пытаясь разглядеть незнакомца, но животный страх сковывал его. Не человек — сгусток белёсой субстанции: ни лица, ни узнаваемых человеческих черт. Клубящийся смог, вначале похожий на подростка, вдруг начал стремительно менять форму, словно искал нужную специально для Данилы. Фигура вытянулась, крепко прибавив в росте и плечах, затем вытянула неестественно длинные конечности, следом вытянулась и голова. На образовавшемся продолговатом черепе вылезли несколько симметричных отростков, затем фигура начала сгибаться, как будто горбиться, и выгибать суставы ног. Данила сообразил, что обновлённый вид трансформируется для идеальной погони. Парень выскочил из беседки и резко свернул вправо, как раз вовремя, потому что субстанция молниеносно выплеснулась из формы и пересекла рельсы одним стремительным броском, собравшись в нечто зооморфное прямо возле беседки. Парень этого уже не видел, он быстро прорвался сквозь сухостой кипрея, прочь, куда-нибудь поглубже в лес, затеряться в деревьях, чтобы тварь его не нашла. Сердце бешено колотилось в груди. Джин-джанк-джин-джанк…***
Напуганные женщины заперли дверь, как и велел Валерий. Катерина поставила перед Полиной стопочку с самодельной настойкой из черноплодной рябины. Пётр, завидев бутылку, тоже оживился. Катерина посмотрела на него, сжалилась, налила и ему. — Одну стопку. Больше не проси. Не дам, — отрезала она, решив убрать бутыль подальше в подсобку. Собравшись втроём вокруг маленького квадратного столика, они почти синхронно подняли стопарики. Катерина молча кивнула, стаканы встретились, издали звонкое, стеклянное джин-джанк, отправив во рты крепкую вяжущую жидкость. — Что-то нервы ни к чёрту, — пожаловалась Катерина, — сигаретку бы. Она поднялась со стула, оправив юбку и фартук, наклонилась за прилавок, взяла новую красную пластмассовую зажигалку и прикурила. Задержав воздух внутри, выпустила дым через нос. Работающий без звука телевизор транслировал «Реальных пацанов». Экран мигнул, изображение быстро восстановилось, снова мигнул и пошёл серой рябью. — Да что не так с тобой? — Катерину всё это изрядно нервировало, она подошла к экрану и потеребила кабель. Трансляция восстановилась — кто-то бежал по лесу, ломая ветки, нёсся прямо сквозь чащу, среди деревьев мелькала жёлто-синяя куртка. Дед затрясся, тыча пальцем в экран, он открыл рот и вдруг вскрикнул: — Это он! Он! Катерина щёлкнула пультом, пытаясь переключить программу, — не сработало: по осеннему лесу бежал мальчишка. Следом его медленно нагонял туман, стелящийся вдоль травы и просачивающийся сквозь стволы деревьев. Катерина нервно дёрнула провод и вытянула вилку из розетки. — Хватит на сегодня нереальных пацанов, — пробубнила она. Петра будто контузило: он пялился в чёрный экран и жамкал ртом. — Господи, какой длинный сегодня день, так домой хочу, так надоело всё… — Катерина жадно затянулась, добив сигарету, и устало потёрла висок. — Пойду подышу, не могу уже. Разогрей себе в электропечке пирог, — она кивнула Полине, — с капустой. Полина послушно выставила таймер, а Катерина отперла дверь, распахнула её настежь и вдохнула полной грудью. — Дождь кончился. Свежо-то как… Туман прям расползся, гляди, в нескольких метрах всё тает. Казалось, будто птицы улетели в другие края — такая тишина стояла! Лишь таймер отсчитывал секунды — джин-джанк-джин-джанк-джин-джанк-джин… ДЖАНК! — звякнула электропечь. Катерина закурила ещё одну сигарету, она тщетно вглядывалась в дорогу, вслушивалась в пустоту, ожидая шум Валериного «Камаза». Полина же достала пирог, ойкнула, слегка обжёгшись, выложила его на тарелку и пошла к Катерине, инстинктивно ища подле неё «материнской» защиты. Обе женщины заворожённо смотрели сквозь белёсый пар, угадывая очертания деревьев. Обе молчали, будто провалились куда-то глубоко в свои мысли. Джин-джанк-джин-джанк — вилка гуляла по тарелке, собирая остатки капусты. — Не хочу больше… — заговорила Полина, жуя пирог. — В город поеду работу искать. Задолбало. Кого я тут себе найду? Вот такого разве что, — она покосилась на Петра. Женщины обе рассмеялись, зная, о ком речь. Катерина обернулась и обнаружила, что дед исчез. — Куда он пошёл, ты видела? — сведя брови, спросила старшая. — Никак опять в подсобку полезет, гадина такая, за алкашкой! Катерина разъярённо бросилась в подсобку, готовая приложить к деду физическую силу, но Петра в подсобке не оказалось. Она рассеянно оглядела помещение и позвала: — Петь? Молчание. Она подошла к двери туалета и постучала. — Петь, ты тут? Тишина. ДЖАНК! Звякнула печка. Катерина вздрогнула и легонько нажала на дверь. Та оказалась не заперта. В сумрачном помещении на кафельном полу лежал Пётр, форточка на высоте человеческого роста была открыта, и в неё, клубясь, проникал туман. Он вливался в неё плавным водопадом, падая на кафель и растекаясь по периметру, обволакивал тело старика. Когда густой смог коснулся её ног, женщину будто начало затягивать на дно, словно идёшь в реке и водоросли тормозят движения, липнут к ногам, тебя шатает, а неустойчивое тело тянет вниз. Катерина бросилась к форточке, игнорируя навязчивые ощущения, и яростно захлопнула её. — Немедленно запри дверь! — закричала она. — Чего? — отозвалась Полина. — Дверь запри! — закричала она и наклонилась к деду. Тот был жив, моргал воспалёнными веками и едва слышно прошамкал ей в лицо: — Я не подхожу. — Да что ты, ей Богу, — Катерина попыталась приподнять его, помочь сесть, — вот, кожа да кости. Да что ж ты тяжёлый такой, зараза? Полин, — недовольный тон её, наконец, достиг слуха Полины, — запри дверь и быстро сюда! Полина застыла в дверном проёме. Она слышала всё, что творилось в помещении, но не могла и шевельнуться. Высоченная многоногая тварь с тонкими и невероятно длинными конечностями выступила из тумана. Девушка разглядывала, как дым образовывает форму существа, оставаясь совершенно бесплотным. Каким-то краешком сознания она ощутила, что сейчас что-то произойдёт, быстро и непоправимо. Полина преодолела ступор и завизжала колючим, страшным фальцетом. Она хлопнула входной дверью, но Катерина уже оказалась рядом, дёрнув задвижку. Джин-джанк.***
Данила продолжал бежать что есть мочи. Лёгкие горели, грудь саднила. Он никогда не увлекался спортом или здоровым образом жизни. Спайс, выкуренный ночью, не способствовал ни быстроте бега, ни равномерности сердечного ритма. Влажные травы замочили кеды, мокрые ветви исцарапали незащищённые руки, он споткнулся о торчащие корни, скрывавшиеся под палой листвой, полетел вниз — джинсам досталось, быстро поднялся и бросился прямиком через чащу; ветка орешника съездила ему прямо по лицу, расцарапала скулу и щеку; он сорвал шапку и сунул её в карман. Силы на исходе. Сколько он ещё сможет так бежать — пока не свалится? Панически колотилось сердце, раненой птицей билось внутри грудной клетки: джин-джанк-джин-джанк… Невозможно. Данила сбавил темп, перешёл на быстрый шаг, остановился, оглянулся — позади никого, лишь влажный туман стелется по земле, аккуратно огибает стволы деревьев, наползает, будто сон. По-совиному вертя головой, он искал что-то среди охры деревьев, но лишь тонкие стволы осин серебрились во влажном воздухе. Он испуганно повернулся на сто восемьдесят градусов — прямо подле него на расстоянии от силы метра возвышался долговязый туманный силуэт, длинные конечности невнятно болтались вдоль тела, а голова словно бы «смотрела», изучая его. Данила попятился. Он уже собирался снова броситься наутёк, несмотря на то, что всё ещё тяжело и быстро дышал, хватая ртом тягучий воздух, но существо мгновенно приблизило своё «лицо» к лицу мальчишки: длинная шея преодолела метровое расстояние, вытянувшись верёвкой, словно сигаретный дым, плавно втекая и вытекая из туманного туловища. Бесформенный овал головы как будто принюхивался, перемещаясь то левее, то правее, затем замер чётко напротив — нервы Данилы окончательно сдали: забыв все правила, он повиновался лишь одному инстинкту — снова бросился бежать. Прочь, куда угодно, лишь бы подальше от белёсой аморфной твари. Обезумевшим зверем он гнал себя сквозь заросли, загоняя в самую чащу, споткнулся, припал на колено, испуганно оглянулся, но, никого не обнаружив позади, всё равно продолжил отступление, продираясь сквозь густой подлесок, всё дальше. Лес менялся, но Данила этого почти не замечал, видя в нём лишь препятствие. Он навернулся на трухлявом бревне и рухнул на землю, примяв ярко-зелёный пушистый мох. Сил куда-то бежать больше не осталось. Данила перевернулся на спину и глубоко задышал, стараясь выровнять дыхание. Высоченные липы сводом закрывали бледное небо, склонившись куполом над мальчишкой, они будто разглядывали его. Данила устало повернул голову. Мох под его щекой оказался неимоверно мягкий, плюшевый, он пушистым ворсовым ковром стелился по земле. Сверху медленно падали жёлтые листья, и Данила ощутил желание остаться здесь навсегда, чтобы этот мягкий мох поглотил его. Вся его жизнь припоминалась с трудом и казалась ненастоящей. Жил ли он вообще или спал всё это время в лесу? В ушах раздавался лёгкий перезвон колокольчиков, падающие листья гипнотизировали, прозрачный свет, проникающий сквозь прорехи в кроне, начинал тускнеть, приобретая холодный синеватый оттенок. Начинало темнеть. Данила замер, изучая крохотные стебельки и листочки мха, он протянул руку и коснулся их подушечкой указательного пальца. Лёгкий туман, что полз за ним по пятам, был совсем близко, он медленно протянул к Даниле бледное «щупальце», которое аккуратно огибало растущие на земле растения и, подобравшись к мальчишке, мягко коснулось пальцев на его руке. Данила не почувствовал ни боли, ни холода, лишь тоску по чему-то неслучившемуся. В этом лёгком прикосновении ощущалась надежда. Страх и любопытство переплелись в нём, как скользкий смог, что уже подобрался вплотную; языки тумана уже ощупывали почву подле края куртки и ног. Туман плотнел, сгущаясь прямо над головой парня, обретая сходство с ним самим. Клубящийся дым собрался в точную копию мальчишки, и Данила распознал в своём мозгу одно чёткое слово: «Обмен». Он ещё не понял смысла, но какая-то часть сознания уже мечтала об этом, желая, чтобы всё побыстрей кончилось здесь, под многолетними липами на ковре из кукушкиного льна. Суть его растворилась бы в этом алчном соблазнительно уютном мху, кристаллизировалась бы в спорах, подарив умиротворение и вечную жизнь его сознанию. Где-то на краешке рассудка ещё трепыхался неуверенный страх, но скользящие шелковистые прикосновения успокаивали, они требовательно пролезали под одежду. Данила всё так же лежал на спине, уставившись в темнеющие лоскутки неба. — Впусти… — проскрипели деревья. Вечерний свет гас вместе с его разумом. В широко раскрытых голубых глазах гасла осень. Жёлтые искры таяли, а в расширенные зрачки смотрела спустившаяся ночь.***
Валерий спешил, но из-за чёртового тумана дорогу почти не было видно, противотуманки едва справлялись со своей задачей. Добравшись до кафе, Валерий не глушил мотор, он споро выскочил из кабины и ринулся к двери. Заперта. Он начал звать, несколько раз постучал костяшками пальцев по стеклу. В окне горел тусклый оранжевый свет. Наконец дверь отворила Катерина. Эмоционально обняла его, расцеловала в колючие щетинистые щёки. — Валер, ты вернулся. Вернулся. Валер… — Поехали, а то стемнело уже. — Деда помоги дотащить, — попросила Полина. — Что с ним? — Упал, может, давленьице, — пояснила Катерина, — мы в машину поместимся? — Поместитесь. — А чё менты? — Полина сняла шубку со спинки стула и накинула на плечи. — Разберутся. Подхватив деда под руки с двух сторон, Валера и Катерина довели его до машины и помогли забраться. Катерина заперла кафе, повесив дополнительно крупный амбарный замок, в воздухе перекрестила дверь и залезла в машину последней. Кое-как разместившись, она ещё раз окинула взглядом родную полянку и таящий в зеркале заднего вида «пятачок» стоянки. Туман будто бы отступал обратно в лес, а над чёрными силуэтами сосен появилась дымка тёмно-синих облаков. Джин-джанк — покачивал головой на пружине велюровый пёс на приборной доске. — Нашёл… — прошептал дед Пётр, прикрыв глаза. — Что ты нашёл? — Полина смеялась уголком рта и обратилась к Катерине, — видать, крепковата твоя черноплодная настойка. — Нашёл… — тихо повторил дед, а женщины рассмеялись.***
Ещё не забрезжил рассвет, когда из леса неуверенной ломкой походкой вышел парень в жёлто-синей куртке. Весь помятый, он брёл вдоль трассы, потом где-то с час недвижно сидел на пустующей остановке пригородного автобуса. Забравшись в первый утренний автобус, оказавшийся почти пустым, парень сел справа у окна. Если бы кто-нибудь обратил внимание на цвет его глаз, то сказал бы, что они бледно-серые. Удивительные. Холодные и одновременно притягивающие, будто видят тебя насквозь, а за ними нет человека, лишь неведомый и отчего-то пугающий опыт. Рассвело. Сначала пушистое облако пробил один солнечный луч, потом ещё один, словно вчера не шли дожди и не серело кисельное небо. Солнце уверенно вылезало из-за туч; нагревая влажный асфальт, оно поднималось всё выше, освещая стволы деревьев и кромку леса, врезалось в окно автобуса. Если бы завсегдатаи кафе «Вдали от жён» неожиданно сели в утренний автобус, то, скорее всего, узнали бы в парне вчерашнего незнакомца Данилу, который так и не назвал им своего имени, но не Данила сидел на тёртом сиденье. Он сунул руки в карманы куртки, нащупал что-то в правом, вынул яркую шапку цвета осенней листвы. С минуту изучал её и нахлобучил на слипшиеся грязные волосы, которые теперь торчали из-под неё вьющимися прядями. Рассечённая скула придавала лицу грозный хулиганский вид. Из второго кармана парень достал плоский чёрный предмет с проводами наушников. Джин-джанк — издал телефон, высветив на экране полученное сообщение. Сеть появилась. Парень безэмоционально смотрел на экран, потом интуитивно положил большой палец в лоно чёрной выемки на панели. «Чем я могу помочь?» — отозвалась Siri. Осталось лишь задать правильный вопрос. — Какой сегодня год? — спросил он, слегка наклонившись к экрану. Siri роботом оттарабанила день недели, число, месяц и год. Парень опасно улыбнулся. Впереди его ждала дорога. Он зажал между пальцами провод от наушников, качнул им, как маятником, и сквозь зубы процедил: — Джин-джанк-джин-джанк…