Speak nicely, or don't

Он не помнит точно, когда это началось, но его самое первое настоящее воспоминание о лжи датируется еще ранним детством. Родители тогда в очередной раз устроили шумные разборки, и он вышел за дверь квартиры, готовый прошмыгнуть обратно, как только ссора затихнет. В какой-то момент к нему подошла престарелая соседка. Кажется, она спросила его в порядке ли он. По ее слегка испуганному лицу он понял, что они оба не понимают, зачем она это делает. Кажется, он тогда улыбнулся. Сложно вспомнить что-то настолько давнее. По-настоящему его научили врать уже позже. Как производить впечатление на учителей, что отвечать на будущих интервью. Как улыбаться так, чтобы выходила улыбка, а не гримаса. Проще говоря, как рисовать новое лицо, поверх своего собственного. Чуть позже он поймет, что краски имеют свойство вьедаться, и ложь трудно смыть. На его самом первом интервью после выпуска особенно неуемная журналистка спрашивает: каково это, совмещать работу и личную жизнь в таком возрасте. Не страдает ли Таками Кейго из-за Ястреба. Он улыбается, когда отвечает, что Ястреб и есть Таками Кейго, и действительно имеет это в виду. Наверное, регулярно врать Лиге злодеев должно было быть сложнее, но самым худшим во всем этом оказывается только отвращение к себе самому. Большинство из них доверяется ему с легкостью ребенка, которым он никогда не был, и он покорно играет роль, как его и учили. Разве что большинство не все, потому что каждый раз глядя Даби в глаза, он понимает, что тот ему не верит. Так же как и каждый раз, видя его улыбку, он чувствует, что тот такой же лжец, как и он сам. Врать и улыбаться легко. Проще простого, честно говоря. Сложнее всего подавлять рефлексы. Ничто не может сравниться с реальным физическим контактом. С ненормально горячей рукой на плече и запахом горелой плоти практически под носом. Ястреб думает, что как такой же лжец, Даби знает это. И, как сраный садист, наслаждается. Каждый раз он заставляет себя расслабиться и улыбнуться. Ему хочется выбраться, но ложь должна сработать, а он продолжать до тех пор. Иногда Даби даже не скрывает, что просто издевается. Прямо как драный уличный кот терзающий пойманного воробья, прежде чем откусить голову. То, что они оба - люди, делает все только хуже. Ему нужно работать над улыбкой, прежде чем нажать на кнопку вызова Старателю. Это странно и непривычно, он словно возвращается обратно в детство, с болезненно натянутыми мышцами улыбающегося лица и голосом, грозящим сорваться в любую минуту. Старатель, впрочем, ведется все равно. Личная встреча еще тяжелее, и он запихивает в себя обе их порции, чтобы хоть как-то спрятаться от чужого взгляда. У Старателя пронзительно голубые глаза, почти прозрачные, как лед. Каждая его эмоция будто вспыхивает в них с болезненной ясностью, и от света этого огня уродливые тени собственной лжи выделяются особенно ясно. Кейго чувствует себя жалким и отвратительно - пугающе - слабым. - Ты что-то скрываешь, - не спрашивает, но утверждает Даби, после очередного разговора со Старателем, нет, с Тодороки Энджи. Они оба знают ответ, и Кейго чувствует себя слишком усталым, слишком слабым, чтобы продолжать врать. Но Ястреб, нарисованный идеальными красками и твердой рукой Ястреб, не умеет по-другому. Ястреб не напрягается, когда Даби привычно кладет горячую ладонь ему на плечо, не дергается, когда вторая обжигает шею прямо под кадыком, и только улыбается в чужие искалеченные губы, когда они накрывают его собственные. Даби целует глубоко и неспешно, и Ястреб отвечает тем же. Когда поцелуй распадается, словно выгоревшее пламя, Ястреб позволяет опрокинуть себя на спину, отвечает на насмешливо ленивую улыбку такой же и сам стягивает с себя одежду. Даби не раздевается, но запустив под его футболку руки, он отмечает, что кожа там такая же искалеченная, как и на лице. Он гладит его шрамы, наталкиваясь иногда пальцами на острые скобы, ему почти интересно: больно ли это. Ему хотелось бы, чтобы да. Каждое прикосновение Даби жжет кожу, словно позорное клеймо, но он подставляется под них, дрожа и всхлипывая от боли и мерзкого, неестественного удовольствия. Даби ласкает Ястреба, не отрывая глаз от его лица, все еще наблюдая. Все еще насмехаясь. Он не прикасается к нему внизу - не с его руками, не со стягивающими скобами, прячущими под кожей чудовище - только расстегивает собственную ширинку. Ястреб сам берет их члены в руки. Ритм получается неудобный и слишком рваный, потому что делать это в обе руки сложно, а одной его ладони недостаточно. Даби, которому, кажется, было все равно, только улыбается шире, когда Ястреб перестает дрочить себе, обхватывая его член обеими руками. В какой-то момент все становится до странного простым, и он двигается на автомате, безразлично лаская чужой член и яйца, равнодушно выгибаясь навстречу чужим поцелуям и укусам. Это просто еще один способ соврать, отстраненно думает Ястреб, когда Даби кончает ему в ладонь и наконец-то закрывает глаза. Когда он открывает их снова, Ястреб впервые замечает, что их оттенок абсолютно тот же, что и у Старателя - Тодороки Энджи. Они пронзительно голубые, холодные, и насмехающиеся. Под их взглядом он чувствует себя жалким, и отвратительно - пугающе - грязным.