Самурай должен прежде всего помнить, что он должен умереть.
Путь шиноби — это смерть. В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно.
Слово гэн — означает «иллюзия» или «привидение». Из легенд, что рассказывал отец в редкие вечера тишины, в тени цветущего некогда сада, Какаши помнил — В Индии человека, который показывает фокусы называют гендзюцуси — мастером иллюзий. Индия — далекая и жаркая страна. Сквозь ее земли тянулась река Индас — в ней смуглые женщины мыли детей, стирали белые одежды, мужчины ловили рыб, похожих на карпов. В этой стране не было шиноби, и люди не знали силы чакры. Воины-аскеты не служили своим деревням, защищая лишь своего господина — их катаны были выгнуты дугой и носились спереди своего одеяния, а кунаи были лишь наконечниками длинного тонкого оружия. Маленький Какаши не верил отцу — он все врет, и нет мира без шиноби, нет людей, не знающих о чакре, и огромные серые животные — размером с молодые деревья Деревни, Сокрытой в Листве, с длинными извивающимися как змеи хоботами на морде — не могут быть никем иным, как призванными из своего мира на службу талантливыми воином. И сейчас Какаши тяжело выдыхал и думал — даже есть отец говорил правду и бывал однажды в таинственной стране, откуда же им знать о гендзюцу? Кто накладывает иллюзию на них, если никто из них не имеет чакры? Все в этом мире — лишь призрак. Вот что действительно значит слово гэн. Какаши припал к охлажденным угрюмой ночью камням, тянущимся на километры вперед — граница Ищигакурэ но Сато будет пересечена лишь к полудню наступающего дня, если он останется на привал. Но кровь, пачкающая прижатые к животу пальцы, начинала стекать на камень, становясь черным вязким пятном. Рана открылась вновь, а значит времени нет — и в эту ночь Какаши должен успеть достигнуть Кусагакурэ, но Сато. Чувство тревоги одолевало его сердце. Оно сжималось за ребрами, словно от теплого прикосновения грубой тяжелой ладони отца к опаленному температурой лбу. Перевязывая бинт, отбрасывая грязный, провонявший запеченой кровью кусок ткани, Какаши повторял себе — если он всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и людям и не проявит неумности и жадности к жизни. Он смотрел в скалистый черный пейзаж. ______ Ирука Умино сосредоточенно вчитывался в отчет, подозрительно долго не говоря ни слова. Асума следил за его немигающим взглядом, катая зажатую в зубах незакуренную сигарету. — Какая-то проблема? Ирука вскинул растерянный взгляд, но собрался и отвественно ответил: — Нет, все верно, отчет отвечает новым стандартам. — Ааа, — Асума облегченно выдохнул и выпрямился и, уже разворачиваясь, добавил, — отлично, а то совсем замучался с этой писаниной. Какая же скукота… Ирука молча проводил джоунина взглядом. Естественно, они ему не ровня. И его работа, естественно, скукота для белоручек. Его последнее ранение было, когда еще Наруто только-только заканчивал Академию, и то — позорно вспомнить. Асуме стоит отдать должное, он, в отличие от своих сослуживцев, хотя бы соблюдает формальности служебных отношений — Генма Ширануи не скупится на всякого рода поддразнивания, если, конечно, пребывает в добром расположении духа, иначе вовсе закидывает отчеты в окно. И Ирука вынужден вставать и собрать с пола помятые и грязные листы бумаги, на которых изредка написан полный текст, а не отписка. Вспыльчивый нрав Ируки то и дело зовет его выпрыгнуть в окно вслед за погаными Генмой и отчитать как неродивого ученика. Только другими методами. Ирука несет в своем сердце волю Огня. Он сын героев, он почти ученик Хокаге. И вот его предел — штатный чунин на полставки, изо дня в день вчитывающийся в описания подвигов своих товарищей по службе. За окном начало смеркаться, верно, Асума Сарутоби поторапливал его, спеша к Куренай. Ирука уже знал, кто сейчас войдет в кабинет, услышав характерные громогласные вопли, похожие на рев, из коридора: — Мой вечный соперник! А я тебя заждался, скажу не скрывая — даже думал, не покинула ли Какаши Хатаке его сила юности! — Реплика завершилась смачным хлопком по спине, от которого упомянутый соперник слегка пошатнулся, появляясь в двери. Хатаке Какаши был неопрятен больше обычного — седые грязные волосы спускались на хитай, прикрывая единственную открытую часть лица — правый глаз. Жилет был подран и не застегивался, открывая вид на темную полосу бинтов на животе, который джоунин совсем по-детски приобнимал рукой. Неужели это все кровь?! Ирука почувствовал ужас отвращения и тут же пристыдил себя — они шиноби, ранения это их часть их пути. Майто Гай, не унимаясь, высунулся из коридора: - Какаши! Хаширама тебя дери! Не сбегай от меня, иначе ты проиграешь в очередной раз! — последние слова Гай крикнул уже скрываясь из проема на руках. Какаши Хатаке молчал. Он медленно извлек из нагрудного кармана сложенный грязный листок и, не разворачивая, протянул Умино. Ирука до этого напряженно сжимающий перо принял отчет, если можно было так сказать, из еле заметно подрагивающей грязной руки. Развернув его, он непроизвольно выпалил тоном между осуждением и отвращением: — Он же в крови. — Что? — Какаши впервые посмотрел на чунина, и Ирука увидел, что глаз, не скрытый хитаем, был болезненно красным. Пристыдившись, Ирука молча стал рассматривать отчет. Он был написан ужасно — за кривыми иероглифами, иногда размазанными словно каплями воды, было не рассмотреть содержания. Будь это Генма Ширануи, стоящий перед ним, поигрывая бровями и сенбоном во рту, Ирука без сомнения забраковал бы отчет. Такой отчет просто бесполезен — информация о миссии близилась к нулю, и какой был смысл сдавать его сейчас, в таком состоянии… Ирука еще раз взглянул на Какаши. Тот, сурово смотря на него напряженным глазом, повторил: — Что? Это моя кровь, если это важно,— ничего не выражающий тон был словно насмешка над внутренним напряжением, скопившимся в Ируке за день. Лучше уж скандалить. Набравшись смелости, Ирука выпалил, собрав весь свой учительский тон в словах: — Вы могли бы сдать отчет позже. И написать его. Дома. — У меня нет на это времени. Ирука оскорбленно вскинулся. Конечно, у него нет на это времени — ведь он знаменитый шиноби, ни дня без миссии, то ли дело Ирука Умино — он перепишет за вас все ваши драные отчеты, у него есть на это время. — Этот отчет не отвечает новым нормам. — Ирука-сенсей, — Какаши доверительно наклонился к столу, насколько, видимо, позволяла его рана, — главное, чтобы качество выполненных миссий им отвечало. Я перепишу. Согласно всем критериям домашних заданий в Академии. Несколько замедленным рывком Какаши забрал со стола лист — Ирука почувствовал тошнотворный запах крови, высохшей грязи и пота. Стыд и гнев пылали на щеках — он, чистенький, выглаженный Ирука, всю неделю отсутствия Хатаке Какаши тренировал детей и перекладывал бумажки. И неужели только близость к линии смерть может сравнять их заслуги? — Не бойтесь крови, Ирука-сенсей. Шиноби должен помнить, что он должен умереть, — негромко проговорил Какаши, скрываясь к темноте. Сумерки перешли в ночь. ______ Боль сводила мышцы судорогой. Какаши сжал отчет в руке до состояния кома. Вечерняя Каноха, словно насмехаясь, была приветлива — Шикамару вежливо кивал ему, заметив из таверны Анко активно махала ему на перекрестке: — Добрался? — Как видишь. Луна уже начинала освещать пустеющие ближе к окраинам улицы. Температура не спадала, и Какаши с трудом сдерживал свое сознание. Мысли путались, обращаясь в калейдоскоп бредового потока — возможно, попала инфекция, он не ел почти сутки, чунин в Академии побрезговал его отчетом, Гай снова хочет соревнования… Серое, громоздкое, словно скалы в Ищигакурэ, общежитие впереди зияло — утром зайти в госпиталь, переписать отчет, зайти в штаб, заполнить форму на замену спец-жилета, отчитаться Хокаге… — Я уж думал, ты не доползешь, — заигрывающий голос Генмы Ширануи врезался в мысли Какаши, словно кунай, раскалывающий череп. — Дополз. — Вижу, — приближающаяся из тени дерева фигура сверкнула сенбоном, — Эй, — уже более серьезно окликнул его Генма, — ты ранен? — Задело, — Какаши тяжело шагал, минуя замеревшего Ширануи. Но тот резво догнал его, опережая и вглядываясь в его лицо: — У тебя жар. — Перепад температур. — Я чувствую, у тебя чакра скачет. Та, что осталась, — Генма был талантливым иньёрином и сильным сенсером. Он внимательно всмотрелся в красный глаз. — Давай руку. Ловко прыгая по оставшимся до общежития деревьям, Генма, подхватив Какаши, напряженно рассуждал. Вечер не удался, и Хатаке сильно ранен, возможно, рана уже гноится, и лучше всего мчаться в госпиталь. Но Какаши даже в таком состоянии будет сопротивляться. Он недоволен даже тем фактом, что его увидел Генма. Но Генма знает, почему такие как Какаши прячутся от всех, чтобы зализать раны. И поэтому он не уйдет. Узкая комната была по-военному аскетична и неожиданно чиста. Томики «Ича-ича» аккуратно стояли на единственной полке. Кровать была заправлена и настолько нетронута, словно на ней не спали никогда вовсе. Стоял едва уловимый запах затхлости непроветриваемого помещения. Какаши грузно свалился на кровать, нарушив идиллию. — Спасибо. Но тебе лучше идти. — Я не уйду, — Генма подошел к Какаши, — снимай все. Не упрямься, я не уйду, ты знаешь. — Я могу справиться сам. — Зачем, если я сделаю это лучше? Какаши не хватило сил выпроводить настырного Ширануи. Он караулил его у общежития. И он действительно не уйдет. Какаши медленно сел, скидывая тяжелый пыльный жилет, обнажив ссохшийся бинт, из-под которого кровоточила рана. Генма ловко вспорол неумелую повязку. Форменная водолазка была разодрана, а под ней обнажилась вспоротая кровоточащая плоть с обожженными краями. Гной собрался в уголках раны, кожа вокруг них была ободрана. Гемна молча вынул сенбон. Найдя наспех в форменной сумке обеззараживающее, он щедро облил рану. Какаши тяжело выдыхал и молчал, смотря на русые волосы головы, склонившейся над его животом. Затем, обмыв сенбон, Генма уверенно взял его в левую руку. — Сейчас будет больно, у меня нет обезболивающих. Какаши промолчал. Согрев сенбон между ладоней, засветившихся легким изумрудным светом медицинской чакры, Генма приступил — надрывая и смывая краем бинта, запекшийся гной и запечатывая края раны, он прикладывал горящий, как Аматерасу, сенбон. А затем, сосредоточившись, приложил ладони почти вплотную к открытой плоти. Какаши смотрел на изумрудный свет. Его одолевала боль и чувство долга. Он не хочет чувствовать к Ширануи ничего. Ему не нужна его помощь и его внимание. Генма остановился: — Ты же понимаешь, что я лишь снял боль и удалил гной. Тебе нужно в госпиталь. — Я и так собирался. Генма аккуратно перебинтовывал его живот. Сухие теплые руки почти осторожно касались ребер и спины. Закончив, Генма на мгновение замер, смотря в уставший глаз Какаши и порывисто прижался к его животу, почти болезненно: — Я тебя ждал. Какаши словно получил удар — даже Ширануи думает, что он может не вернуться. Все вокруг готовы к его смерти. — Да. Я устал. Генма ожидающе посмотрел на него, а затем потянулся к краю задранной водолазки: — Надо снять. — Я сам сниму. Иди. Ширануи еще мгновение смотрел на Какаши нечитаемым взглядом без тени обычной игривости и веселья, а затем, собрав все обратно в сумку на поясе, направился к двери. — Генма, — окликнул его Какаши, — спасибо.