Иллюзия

      Мы трахались как животные. Без чувств и поцелуев. Когда я брал его сзади, перед глазами мелькала белая спина, расколатая глубоким, еще вспухающим от повышения температуры, шрамом. Тошнота от голода и возбуждения подкатывала к горлу. Хватаясь за его волосы, я делал больно. Пот скользил по шее и спине — духота узкой комнаты брала в тиски, смешиваясь с запахом спермы. Так воняет в борделе, когда приходишь под утро, и самую свежую из измотанных девчонок ведут к тебе. Она наспех вытирает рот широким рукавом сбившегося кимано, хозяйка недовольно шикает — за такую неряшливую много не заплатят, и, поворачиваясь, улыбается. Смесь пота, блядства, железа. Девочки привыкли к оружию и силе — их не пугают падающий из сумки кунай, оставленная у входа катана или неуместно грубые движения. Они не просят ласки, не говорят о себе и не трогают без приказа. Генма так не умел.       Выдыхая до хрипа, он приподнял голову, пытаясь повернуться. Чарка выплескивалась в каждом движении, и колени начинали неметь. Вырвавшись из цепкой хватки, Генма повернулся — мокрые пряди липли ко лбу, безумное лицо освещала узкая полоса луны. Пах тянуло от приливающей, пульсирующей крови, и Какаши вновь склонился над ним. — Стой, — выдохнул Генма, подрагивающей рукой упираясь в мокрую грудь, — я хочу… Он спрыгнул с узкой крови и сел на пол, оказываясь под острыми взглядом и фигурой Какаши. — Это мерзко, — твердым, но слишком низким от грудного дыхания голосом сказал он. — Тебе понравится. Притянув к себе крепкие бедра, Генма опустил взгляд на покачивающийся налитый член. Тонкие волоски, покрывающие пах, серебрились под отсветом окна. Он уже делал это, но от возбужденного и властного взгляда Хатаке становилось нервно. Прижавшись губами к крупной головке, он почувствовал солоноватый привкус смазки и немного горький — себя. Член скользил меж сомкнутых губ, и наступившая тишина прерывалась лишь редкими тяжелыми выдохами. Толстые вены чувствовались языком, шелковая гладкость кожи словно ласкала его в ответ. Какаши сжимал пальцами мокрую и холодную теперь ткань простыни, чувствуя, как предоргазменный бред подползает к сознанию. Левый глаз пульсировал и разливал жар по всему лицу. Длинные волосы Ширануи закрывали его от мутного взгляда, лишь иногда открывая между прядей вид на трепыхающиеся ноздри, напряженно вдыхающие острый мускусный запах. Это отвратительно. Какаши чувствовал как тошнота снова подходит к горлу. Ему, шиноби Канохагакурэ, сыну Белого Клыка, ученику Четвертого Хокаге, отсасывает его же товарищ, боец, воин. Стоит перед ним на коленях, вылизывая его, как щедро оплаченная шлюха, получая удовольствие. Слюна течет на яйца и капает на пол. Генма опустил руку между ног, начиная ласкать себя, почти что упираясь носом в волосы на напряженном паху. Он стонал, прерываясь на глотки, и в какое-то мгновение Какаши перестал чувствовать реальность — пространство расширилось, и комната общежития была теперь огромным черным залом, тысячи горячих языков ласкали его тело; толстая, шероховатая плоть забиралась к нему в глаза — боль отступила и он почувствовал, как словно сама жизнь выходит из него — собственный язык почти западал в горло от подступающей бессознательности, шаринган начал вращение, в пустоте образовался образ окровавленной Рин, пока и его не проглотила огромная, волнующаяся, как оголенные от кожи мышцы, глотка. Когда Какаши распахнул глаза, Ширануи сидел, перекинув через него ногу, и жарко выдыхал в шею, пока горячая сперма не вылилась на расслабленный подрагивающий живот.