hope is a dangerous thing for a woman

      Наташа смотрит на Еву и видит отражение себя: она одинаково израненная глубоко внутри, имеет такие же проблемы с доверием и безразличием к собственной жизни. Смотрит и правда видит ту, с которой удалось бы что-то да выйти, потому как они понимают друг друга. Это заметно в каждом совместном жесте и слове, взаимодействиях, а также просто быту, когда одна другой молча делает кофе. Они похожи, при этом совершенно разные. Нат правда понадеялась на благополучный исход. У них могло получится построить недосягаемое для обеих — отношения, обрести счастье и тепло. Романофф верила, что сможет найти пристанище в этой женщине.       Надежда — это опасная вещь. Ей это было известно давно, но почему-то все равно повелась, а после разбилась о реальность, в которой Женеве нужна не она, а Старк. Реальность, в которой Ева ночью, скрываясь от кошмаров, находится в чужих объятиях. Реальность, в которой именно Тони взялся учить девушку снова доверять людям, стал открывать в ней давно забытое, спрятанное глубоко внутри. Реальность, в которой это удаётся ему на отлично, потому что Фрей меняется, становится более открытой к команде, а напряжение и скованность, заметная во всех движениях, медленно, но верно пропадет. Реальность, в которой им, видимо, не суждено быть вместе.       Наташе хочется подойти и спросить, немного наивно, что тоже, кстати, для девушки не свойственно: «Почему?». Чем Энтони Эдвард Старк лучше, чем она? Почему в нём, — алкоголике, эгоисте и так далее, — Ева нашла для себя то родное, что смогло помочь ей излечиться от душевных ран (и поможет излечиваться дальше, уверена). Ответ прост, наверное потому, что она убийца, — Старк торговец смертью, — и вовсе не умеет лечить, — откуда этому научился Тони тоже вопрос хороший, — и Наташе надо жить с этим. Смотреть за тем, как солнце, которое греет не только мир мужчины, но и её, становится более свободной от оков прошлого.       Романофф рада, что Фрей счастлива. Она видит это, когда они командой сидят в гостиной после миссии, выпивают пиво, — а парочка какой-то виски из бара Старка, — и на губах женщины покоится легкая улыбка, с уст слетают подколы и шутки, а в позе напряжение отсутствует, потому что за плечо девушку прижимает мужчина, которого Женева любит. Романофф клянется, что защитит их счастье любой ценой, лишь бы та улыбалась и могла сказать, что ей хорошо.       Нат держит обещание, данное самой себе. Делится советом, пусть хотелось в лицо прокричать: «Он разрушит тебя. Сначала подарит мир, а после уничтожит своими ракетами до самого основания, не оставив даже фундамент», — на деле только говорит, что иногда требуется быть терпимее, мол, Тони тоже не простой, у него тоже свои травмы. И от этого «Я знаю, Нат, мы все травмированы» хотелось рыдать, что девушке так же априори не свойственно, как и любовь. Однако, почему-то поведясь на Жен, теперь вынуждена мириться с тем, что ей не свойственно, ибо только так и получается выживать.       Берет ревность, когда в доме Бартона, после этой девчонки Максимофф, Старк почти не отходит от Фрей, не давая возможность им пообщаться. Они подруги, — ей хочется быть чем-то большим, — доверяют друг другу и могут говорить о личном. Ей хочется узнать, что показала Ванда, помочь это пережить, чтобы она помогла в ответ. Но у неё есть Тони, который всё знает, поэтому стоит рядом, пока они слушают Фьюри, играясь с темными завитками волос. У неё есть Тони, который успокаивает после кошмаров — Наташа стала свидетельницей, когда спустилась выпить воды. Они вдвоём стоят на улице, оба только проснувшиеся, потому что Жен в майке на бретельках, а спину открывает исключительно при Старке, — только однажды было при ней, — и мужчина крепко обнимает, пока сама женщина еле заметно дрожит от всхлипов.       Наташа хочет залечить раны Евы, но не может. Спина, которую видела однажды, прямое тому доказательство. Работа на ЩИТ неприятная временами, а когда тебя берут в плен, то тем более. Спина, — и немного живот, — Фрей исполосована шрамами и рубцами от плети, это тоже случается в их работе. Ей больно только от одной мысли, что той пришлось пережить. А ещё больнее от того, что единственный человек, на которого она не реагирует, когда к ней подходят со спины — Тони. Она замечает это не сразу, потому что самой женщине надо было время, но после это видно кристально чисто. Женева обычно напрягается, отводит взгляд в бок, чтобы увидеть идущего, либо намеренно отходит/отодвигается дальше, а с чертовым Старком такого нет.       Ева начинает ценить свою жизнь, больше не идёт на глупые риски в угоду заданию, старается не подставляться и на миссиях отдельно от Мстителей, с ЩИТом, который теперь работает в тайне. Она делает это не для неё, а для Тони, потому что тот переживает. А сама Наташа выживает, чтобы видеть счастливую улыбку подруги, тренироваться с ней и просто быть рядом. Быть рядом и не быть с ней вместе — трудно, а не быть рядом вообще — невозможно. Женева научилась вытягивать Тони из мастерской, а ещё тот начал меньше пить. Это бывает редко, только когда пьют все. Они меняют друг друга к лучшему. Нат тошно, потому что на месте мужчины должна быть она.       В тот день Романофф захотелось убить Старка, потому что эта секундная эмоция боли, которая тут же оказалась спрятана под маской, промелькнула на лице женщины отчетливо. Это видел и понимает каждый, потому как о таком любимым не говорят. Если любят, то любят всего, без остатка. И точно не попрекают прошлым.       — Убийцы, как кто, Старк? — почти рычит, а это «Старк» сказано с таким пренебрежением, что даже она сама из четырнадцатого года, когда только попала в башню, могла позавидовать. — Договаривай, если начал. Ну, или я могу договорить. Убийцы, как я.       — Ева…       — Я не буду подписывать договор и точка. Росс за мной с две тысячи девятого гоняется, пусть погоняется ещё, — она уходит, а Нат хочет подойти и разбить нос, лицо, ребра, да всего Тони, потому что это было слишком. Фрей знает, кем была до ЩИТа, да и в ЩИТе, а ещё уже знает сама шпионка, что не любит об этом вспоминать. Как и любой, у кого есть такое прошлое.       Романофф секундами спустя хочет найти Женеву, но так и не обнаруживает. Поэтому ей не известно, на какой скорости она гнала, отдаляясь от штаба. Ей не известно, что той пришлось остановиться в один момент, потому что слезы, — Фрей обычно не плачет, — больше не давали возможности видеть дорогу. И не станет известно, как чужой мир крошился, когда женщина била какое-то дерево. Но ей известно, что уже через пару дней, в аэропорту, у неё нет следов от слез, лишь маска безразличия, или синяков на руках, ибо те спрятаны под перчатками. И это пугало намного больше.       Женева закрылась. Стала эмоционально отчужденной, превратившись в себя до отношений со Старком. Всё время в бегах, они толком даже не поговорили о случившемся, потому что такое не проходит бесследно. Они не поговорили об этом за восемь месяцев, а, после возвращения на базу, почти перестали видеться, ибо та почти всё время проводила в штабе ЩИТа, который как раз вышел снова на свет, став официальной организацией. Фрей настолько с ними не общалась, что о ранении девушки им пришлось узнать четыре дня спустя, да и то, от сестры Евы. По телефону. Наташе хотелось от этого кричать, желательно на Тони и только одно: «Ты видишь, что сделал с ней?!»       Фрей пришлось просидеть почти что два месяца на их базе, пока ей снова не разрешили ходить на задание, что помогло Еве маленько излечиться. Нат видела это — и была рада, потому что та больше не закрывалась, снова могла шутить и смотреть с ними фильмы. Та привязалась к мальчишке-пауку, как и все, временами перекидывалась взглядами со Старком, но они оба ходили вокруг да около. Наташа, наперекор собственным желаниям, начала их мирить, ибо увидеть настоящую и счастливую улыбку женщины хотела больше всего на свете.       А после Женева вновь чуть не умирает в какой уже раз, полетев вниз с многоэтажки без сознания, где на крыше дралась с плохим парнем. Питер успел поймать, а из его рук сразу забирает Тони, который потом всю дорогу до штаба выглядел так, будто та рассыплется, стоит мужчине отойти. Нат знала наперёд, что они помирятся именно в этот день. И она не прогадала, потому как слышала, случайно, — нет, — проходя мимо палаты, их разговор, в котором Старк просил прощение. А это нонсенс. И Романофф видела уже через пару дней засосы на шее подруги, оставленные только одним человеком. И, к сожалению, не ею.       Они постепенно снова становились собой. Стали вновь механизмом с Тони, который работает на ура, только в него теперь вписалась ещё одна шестеренка — Питер. Троица казались вылитой семьей, а такие теплые улыбки не получал никто, кроме двух гениев. Романофф была рада, что Ева счастлива, но внутри грызло, горело и разбивалось. Она не её, и больше никогда не будет, потому как теперь на левой руке любимой женщины находится обручальное кольцо, которое она получила, когда сказала «Да» Старку, а ещё в документах, что эти двое являются ещё одними опекунами Паркера.       У Женевы теперь другая жизнь, счастливая, снова имеющая краски, и партнер, позволяющий чувствовать себя уверенно, спокойно, чтобы стать намного лучшей версией себя. Ева смогла простить Старка, который снова сделал её счастливой. Если так, то Наташа прощает тоже, потому что никакая злоба за слова, канувшие в лету, не сравнятся с чистым смехом, когда Старк притворно обижается, спрашивая у Пита: «В чём на это раз я виноват?».       Нат понимает, что Ева на все триста процентов не будет её, когда на очередном собрании перед большой миссией, сидя на диване позади всех в объятиях Тони, попутно перебирая волосы Питу, теперь уже Старк говорит о том, что она беременна, а Тони прячет улыбку в поцелуе, которой он оставил на макушке, а Питер просто улыбается во все тридцать два зуба. Когда они переезжают с базы за город, когда те не участвуют ни в каких миссиях, потому что у них дети. Когда те, с гордой улыбкой, стоят у Паркера на выпускном.       Надежда — это вещь опасная. Любовь — не всегда взаимная. А Наташа Романофф идиотка, влюбившаяся в Женеву Фрей, которая никогда не будет с ней, потому что для последней Энтони Старк намного лучше.