Единственная

«Это было похоже на Ад. Если бы меня можно было сравнить с цветком в то время… то я просто завяла. Умерла».       Кромешная тьма. Одиночная камера. Звон цепей. Единственная живая душа была скованна оковами и цепями, которые держали её около холодной кирпичной стены. Длинные грязные тёмно-каштановые волосы прилипли к потному телу. Узкие тёмно-карие глаза были чуть приоткрыты и наблюдали, как стекает собственная кровь по телу, образуя небольшой алый ручеек.       Лязг. Усталый выдох. Алые пятна проступают сквозь рваную рубашку. Каждая рана была глубокой. Каждая рана одаривала тело новой и новой болью. «Я не видела свет».       Девушка с большим усилием приподняла голову, когда услышала чужие шаги. Новая пытка. Очередная за это утро. Шаги приближались. Дверь камеры распахнулась. Помещение было озарено ярким светом, от которого хотелось зажмурить глаза, но она смотрела сквозь него. «Пока она не показала его».        – Дазай-сан.       До боли знакомый голос. Столь мягкий и проникновенный, теплый, берущий за душу голос. Звон цепей. Измученное тело хочет вырваться и прижаться к телу той, чей голос был так дорог.       Короткими шагами она приблизилась к девушке. Тонкие пальцы прикоснулись к щеке Дазая, одаривая её теплом, взамен украшая свою бледную кожу кровью. «Поэтому… Она и есть мой свет»       Чёрные длинные волосы с боковой чёлкой, которые чуть ниже локтей и седые на концах, прикасаются к чужим волосам. Пальцами за подбородок девушка потянула обладательницу каштановых волос на себя, давая возможность своим губам соприкоснуться с её.        – Акутагава… тян, – голос отражал ту боль, которая была причинена телу и душе за всё время.       На губах Дазая был привкус крови, но этот вкус не вызывал отвращения у Акутагавы. Дазай углубила поцелуй, позволяя себя проникнуть своим язычком в чужой ротик. Тёплые ладони накрыли щеки, прикрывая раны. «Она стала моим миром».