***
Я сидел за столом и пил чай, когда Эми спросила: — Что это? В руке она держала запечатанный конверт. — Неужели кто-то все еще их пишет? — Эми аккуратно рассматривала его, пытаясь увидеть содержимое. — Это мне дала одна женщина, — мне не хотелось говорить сегодня. — Одна женщина? — ответ ее явно не устроил. — Она сказала, что работает медсестрой, — усталый вздох предательски вырвался из груди. — Она ухаживала за ним и… Не успел я договорить. Эми одним прыжком оказалась рядом со мной и обняла меня. Мы сидели так где-то две минуты, но казалось это длилось часами. Когда Эми наконец отпустила меня, она прошептала: — Ты все еще винишь себя, что не был рядом, когда его не стало? Дорогой, это не твоя вина. Он бы точно не злился на тебя из-за этого. Прочти его. — Я не виню себя, — язык прилип к небу и не хотел двигаться, каждое слово давались с большим трудом. — Знаешь, иногда ты бываешь слишком упрямым. Посмотри на меня, — Эми положила свою ладонь мне на щеку, не хотя, я оторвал взгляд от кружки и посмотрел на нее. Боже, ты так ласково смотришь на меня. С возрастом ты стала намного чувственней, а я более открытым. Думаю, мы меняем друг друга: как губки впитывают воду, мы впитываем привычки друг друга; научились не просто терпеть друг друга, но и наслаждаться обществом друг друга; нам не обязательно теперь говорить, мы понимаем друг друга без слов. Еще осталось так много «друг друга», которые нам еще предстоит достичь, но, даже когда мы только начинали жить вместе, мы были счастливы. И вот сейчас ты кладешь конверт мне в руки, поцеловала мою небритую щеку, легонько щелкнула по лбу, привычка подтрунивать надо мной у тебя никуда не делась, и уходишь в свою спальню, которая как уже шестнадцать лет, и моя тоже, оставив меня наедине с этим злополучным письмом. Я и сам не знал, почему не хочу открывать. — Ладно-ладно, — руки тряслись, но конверт был вскрыт. Я медленно, оттягивая момент, вытащил сложенные пополам листы, но, когда я увидел небрежный, местами нечитабельный почерк, то вся решимость тут же испарилась. Я надеялся, что мой возраст, жена и работа облегчат утрату, но просчитался. Такое никто не облегчит. Сделав глоток уже остывшего чая, я все же решился и начал читать: «Хэй, Шота! Ты, наверно, думаешь зачем я вообще написал это письмо, но на это у меня есть весьма веские причины! Ты всегда такой угрюмый, часто игнорируешь меня или вовсе спишь, поэтому захотелось выговориться хотя бы здесь. Из тебя друг «ни рыба, ни мясо», чтобы ты знал». Я сделал еще глоток, на этот раз последний. Хизаши даже в письме звучит слишком громко. Как же я скучаю. «Кажется пора перейти к сути. Я всегда был честен с тобой, но все-таки одна тайна у меня была, и хранил я ее очень и очень долго. Я бы даже сказал слишком. Но пойдем по порядку. Когда мы впервые встретились, я тут же начал тебя ненавидеть. Я думал, что ты молчишь и игнорируешь, потому что не воспринимал нас как равных себе, но я быстро понял, что это не так (не без помощи Ширакумо, конечно). Помню, как был удивлен, когда ты предложил пойти поесть окономияки, потому что я недавно упоминал о них. Это значило только одно — ты слышал каждое слово, что я так безалаберно разбрасывал. Хоть ты и делал вид, что игнорируешь. А потом еще и выяснилось, что Айзава Шота настоящий кошатник! Это каким надо быть помешанным, чтобы носить молоко для котят в своей сумке? Я и не заметил, как влюбился в тебя. Да-да ты не ослышался… Хотя, наверно, правильно будет «очитался»? Возможно, ты догадывался, но это маловероятно. Как я уже говорил: эту тайну я хранил хорошо. Я стеснялся себя. Не принимал и не понимал свои чувства. Я думал, что людям не понравится герой, любящий мужчин, но больше я боялся потерять вас. Сейчас это, наверно, покажется глупым, но тогда я даже и не думал, что вы примите меня таким, какой я есть. После смерти Ширакумо ты изменился: стал более подавленным, но в то же время и сильным; более замкнутым, но все еще готовым пожертвовать своей жизнью ради других. В тебе стало столько противоречий, а когда ты сказал, что отныне будешь работать в UA, я вообще был в шоке! Казалось, менялись все кроме меня. Я слышал, что невозможно полюбить кого-то, если не любишь сам себя, но я бы поспорил с этим изречением. Моя ненависть к себе росла также быстро, как и моя любовь к тебе. Похоже, противоречие наша общая проблема. Я думал, что достаточно видеть твое счастье, но это оказалось намного сложнее, чем я того представлял. Помнишь, когда Злодейская ассоциация напала на Эми? Я до сих пор испытываю муки совести из-за этого. Почему? Просто… В моей голове была настойчивая идея не идти, остаться доедать свою пиццу. Я думал, что если ее не станет, то у нас будет шанс. Разве не глупо? Не глупо надеяться на то, чему ты сам не давал ни малейшей возможности случиться. На какой шанс я тогда надеялся? Да, я все же пришел на помощь тогда, но чувство вины грызет до сих пор. Желать смерти другому, только потому что он влюблен в того, кто нравится тебе. Какой же я герой, если допускаю такие мысли? От моих глаз не скрылось, что между тобой и Мисс шуткой что-то поменялось. Вы стали намного ближе после того случая, что заставляло меня чувствовать себя еще хуже. И не жалею, и жалею одновременно. Разве такое бывает у нормальных людей? Когда я увидел, как любовь тебя изменила, я наконец понял, что пора сдаться. Я понял, но так и не смог. Возможно, если бы я услышал от тебя прямое «нет», то чувствовал бы себя по-другому? Все же внутри теплилась надежда. В какой-то момент я и правда хотел сказать тебе все-все. Хотел подойти и заорать во все горло, чтобы ты оглох и понял, что я все это время испытывал. Хотел отпустить уже это дурацкое чувство влюбленности, признаться и продолжать жить дальше с разбитым сердцем. Я решился благодаря твоим ученикам, кто бы мог подумать правда? Если Эйджиро и Кацуки смогли геройствовать и жить, не боясь мнения общественности, то почему я не могу? Странно, что в основном в жизни все храбрые поступки совершают дети, не находишь? Я смотрел на них и откровенно завидовал. Завидовал их решимости, потому что так и не смог признаться тебе. Я не мог так просто ворваться в вашу жизнь. Я боялся, что ты перестанешь со мной общаться как раньше. Но не зря говорят, что суждено случится обязательно случится. Я все же признаюсь тебе хоть и в виде письма. Когда мне сказали, что у меня рак я не мог поверить. Кто бы мог подумать, что меня будет убивать собственная причуда, ускорявшая и без того страшную болезнь. Боль, не прекращающаяся ни на минуту, напомнила мне, что всю жизнь я был трусом. Смерть, дышащая мне в спину, дала мне пинок под зад, и я начал писать. Я пишу тебе это дурацкое письмо, даже не зная, что выйдет в итоге. Просто пишу все, о чем так давно хотел поговорить. Я все еще боюсь сказать тебе об этом лично. Человек, чья причуда — это говорить, боится произносить каких-то три слова. Если следующая жизнь существует, и нам будет суждено встретиться, то я непременно скажу тебе это. Скажу, что ты самый замечательный человек, которого когда-либо я встречал, скажу, что, когда вижу кошек, обязательно вспоминаю тебя, скажу, что моя любовь подобна солнцу, насыщающая тень твоих волос и скажу, чтоЯ люблю тебя
Не забывай улыбаться (ты слишком редко это делаешь) и показывать свои чувства Эми. Не стесняйся их, говори о них. Ведь ты любишь ее, а она тебя. Разве не это счастье? Живи, Шота, живи каждым днем. Тебе еще столько предстоит сделать. Еще столько юных талантов ждут твоих наставлений! А я буду ждать тебя, чтобы вместе отправиться в следующую жизнь. P.S. Беру свои слова назад. Ты мой лучший друг. Я счастлив, что повстречал тебя». Я аккуратно сложил листы и положил их обратно в конверт. «Спасибо, что написал для меня его, друг мой», — обнял письмо и начинаю плакать. Слезы текли, но на душе полегчало, словно с меня сняли невыносимую ношу. Проплакав так еще чуть-чуть, я наконец встал со стула, положил кружку на мойку, посуду помою позже, выключил на кухне свет и пошел спать, чтобы завтра с улыбкой смотреть на новый день.