Я так боюсь

Ведь страшней всего для меня, как ни странно, В двух океанах ясных глаз твоих тонуть. порнофильмы — я так боюсь.

      У глупого ребёнка, улыбающегося самой искренней и невинной в мире улыбкой, ясные весёлые глаза, по-детски умоляющие, почти просящие «Ну же, взгляни на меня!» Тогда, Чу Ваньнин лишь опешил, испугался этого бойкого ребёнка, не понимал. В тех чёрных глазах была лишь детская искренность, на щеках сияли ямочки от широкой улыбки, но отрешенный бессмертный заклинатель видел глупого подростка перед собой, настаивающего на обучении.       Как он мог принять такого...       У юноши взгляд острый, темпераментный. Ему в глаза смотреть опасно, можно ненароком обжечься, об этот взгляд порезаться. Улыбка из детской превратилась в хищную, не такую однозначную, как в первую встречу. Но другому он улыбается всё так же искренне, расцветает как слива весной, сияет и ласково смеется. Другого он берёт за руки, другому говорит чувственные речи. Другому.       Чу Ваньнин наблюдает издалека и от разливающегося в груди гнева и ревности сходит с ума, ругая себя без конца. Хочется память себе стереть, окунуться в холодный лотосовый пруд с головой, чтобы забыться и отпустить. Отпустить и эту улыбку, и этот взгляд, и это чувство от которого боль такая, будто все кости враз ломаются. Для него этот взгляд свирепый, недружелюбный, недоверчивый. Для него эта улыбка, как звериный оскал. Для него есть лишь холод, ноющая терновая лоза в сердце и переполненный треснувший сосуд с уксусом.       Но от одного взгляда на это юное лицо, ямочки на щеках, чёрно-фиолетовые глаза — становится не по себе. Больно до дрожащих пальцев и кома в горле, но немного приятно. Приятно, что порой можно хотя бы смотреть... Осторожно, с безразличием на лице. Но каждый раз ругать себя, повторять «Да это просто нелепо!», повторять «Забудь! Это всё не для тебя!», повторять «Отвернись, иначе утонешь, пропадёшь...»       Мо Жань, задыхаясь, впервые за столько лет снова по-детски умоляюще смотрит, повторяя «Раз, два, три... Раз, два, три...», тянет за край одежды, плачет горькими слезами. В его глазах лунный свет отражается, но, кажется, впервые, Чу Ваньнин видит себя в них, не чувствуя недоверия. Видит искренность и мольбу, видит всё тепло и заботу. Голова кругом и пальцы немеют от этого зрелища, а в сердце такая боль, что словами передать невозможно. Лишь этим чувством можно заменить все пытки Преисподней. Эта боль почти смертельна.       «Пообещайте, что вернётесь со мной, ладно?»       Его надрывной голос и невиданная раньше мягкость сердце разбивают вдребезги. Ещё немного и можно потерять контроль, позволить то, чего нельзя, сказать то, что не следует говорить. Ему никогда-никогда нельзя об этом говорить... Нельзя раскрыть правду, так же надрывно, с головой в чувства уходя, искренне сказать те слова, что режут острым лезвием по сердцу. Нельзя оступиться и глупо совершить ошибку. Может это вовсе иллюзия? Если сон слишком хорош, он не всегда будет правдой, а это... это...       Спрятавшись в своём маленьком коконе, натянув на лицо гневную маску, с уверенностью в голосе и безумной дрожью в сердце, Чу Ваньнин отгонял это подальше, изо всех сил старался не смаковать эту горечь, ядовито засевшую внутри. Они друг другу лишь Учитель и ученик. Он со своим дрянным характером и манерами не заслужил даже капли такой чистой и тёплой любви. Чу Ваньнин несёт с собой зимнюю метель, заставляя других прятаться, скрываться, убегать дальше. В конце концов, он всегда был один.       В чёрно-фиолетовых глазах сияют звёзды и всполохи молний, а воздуха смотрящему в них мучительно не хватает...       Спустя годы, когда нежный, заботливый взгляд этих глаз обращен лишь к нему, когда ямочки на смуглых щеках появляются от улыбки, которая лишь для него, Чу Ваньнин, прикусывая язык, прячет в широких рукавах трясущиеся побелевшие кулаки. Лёд трескается. Стремительно тает от тепла и искренней любви, которые Мо Жань старается отдавать, не скупясь ни капли.       Тогда, с неподдельным страхом и недоверием, с опаской, что сон всё ещё слишком хорош, Чу Ваньнин всё-таки понимает. Понимает, но вряд ли скажет вслух.       В этих чёрных глазах он давно утонул, захлебнулся, почти голову потерял. Понимает, что никогда пути назад не было. Понимает, что он проиграл войну с самим собой.       Понимает, что он любит только сильнее.       Понимает, что любят его.